Мифы Восточной Сибири - Татьяна Владимировна Муравьева

услышал звонкую песню ручья. Почувствовал сын Хулатая, как вновь наполняет его богатырская сила, расправил широкие плечи, вскочил на своего коня, нетерпеливо бившего копытом, и вихрем полетел к логову Юзут-Арыг.

Достиг Албынжи края болотной трясины, стал спускаться в черную глубину. Стоит на дне трясины черная юрта, у входа свалены человеческие кости. Толкнул Албынжи тяжелую дверь и увидал Юзут-Арыг, а рядом с ней своего отца, удалого некогда Хулатая. Сидит Хулатай с помраченным взором, реют над ним туман и темнота.

Обнажил Албынжи свой блестящий меч, сверкнувший во тьме ярче солнца. Вскочила Юзут-Арыг, схватила свой меч, кривой и черный, как болотная коряга. Скрестились мечи — светлый и черный. Ходуном заходила земля, расплескались моря и реки. Шипит Юзут-Арх, как змея, рычит, будто дикий зверь.

Но вот начала она выбиваться из сил, стала звать на помощь Хулатая. И тот, одурманенный злым колдовством, вступил в схватку с родным сыном. Затрещали кости Албынжи под натиском Хулатая, будто ломались сухие кусты.

Услыхал Хулатай этот треск — и спали с него чары. Смотрит — едва не убил он родного сына, защищая черную дочь войны. В гневе повернулся он к Юзут-Арыг, чтобы задушить ее голыми руками, но она обратилась в облако черной пыли — и исчезла. Тут же рассыпалась в прах ее трехногая кобыла, рассеялось ее черное воинство.

Вышли Албынжи с Хулатаем из тьмы на свет. И увидели счастливых людей на цветущей земле. Сказал Албынжи людям: «Нет больше черной Юзут-Арыг, навсегда сгинули демоны войны, теперь никто не сожжет ваше жилище, никто не угонит вас в рабство!»

Среди тех, кого захватила в плен Юзут-Арыг, отыскал Албынжи свою мать — Чистую Луну — и вместе с родителями отправился в землю своих предков, туда, где среди зеленых берегов катит свои светлые воды река Хан-Харасуг.

Зарыдал Хулатай, увидев родную землю, и сквозь слезы промолвил: «Был я когда-то молод, а теперь борода моя поседела. В чужих краях, в бесславных делах пролетели годы — их не вернуть!»

Снял он седло со своего коня, быстроногого Хара-Хулата, и сказал: «Прощай, мой верный друг! Много носил ты меня по свету и заслужил отдых. Отныне принадлежат тебе все травы на цветущих полях, все воды в ручьях и реках. Пасись на приволье до самой смерти!» Убрал Хулатай в сундук свой острый меч, свой тугой лук, подобный месяцу, и сказал: «Прощай, мое верное оружие! Не взмахнет больше старый Хулатай острым мечом, не натянет тугого лука!»

С той поры жил Хулатай на покое, а его сын, молодой Албынжи, правил землею своих предков мудро и справедливо.

Глазами старца смотрел Хулатай —

От счастья ликует родимый край.

Победы творец Албынжи-богатырь

Охраняет народа счастливый мир.

Он каждому роду главою стал,

Он мысли и правде просторы дал,

Он славой народ свой навек увенчал[100].

Часть IX. Мифы тофаларов

Тофалары, или, как называли их до начала XX века, карагасы, живут в самом центре Восточных Саян по берегам Бирюсы, Уды и других рек Енисейского бассейна. Склоны Саян покрыты тайгой и высокогорной тундрой, изобилующей ягелем, который охотно едят олени, поэтому оленеводство издавна было основным занятием тофаларов. Олени особой карагасской породы самые крупные, выносливые и неприхотливые из всех северных оленей: карагасский олень за день может проделать до 60 км, неся на спине двухпудовый груз.

Группа мужчин, женщин и детей. Тофалары. Начало XX в.

© МАЭ РАН 2024

Кроме оленеводства, тофалары всегда занимались охотой. Они вели кочевой образ жизни, перекочевывая с места на место на лыжах или оленях по таежным тропам, на лодках или плотах по быстрым рекам. Летом поднимались высоко в горы, где было прохладнее, зимой ставили свои чумы у подножия гор.

Женское грудное украшение — «лунница». Начало XX в.

ГАУК НСО «НГКМ»

Самоназвание народа тофа означает «человек», а наименование карагасы по традиции переводится как «черные гуси». Предположительно, часть тофаларов почитала своим предком черного гуся, и со временем название этого рода распространилось на весь народ. Однако Анатолий Васильевич Преловский (1934–2008), исследователь, поэт, переводчик, очень много сделавший для того, чтобы познакомить широкого читателя с мифами и легендами народов Сибири, объясняет происхождение этнонима «карагасы» по-другому: «На древнем тюркском языке, на одном даже из его диалектов, словцо “гас” означало “кость” (в смысле “род, племя”). А “кара” имело значение не только “черный”, но и “могучий, сильный”. И кроме этого, еще одно значение — “старший”. Так и надо было бы понимать: “кара-гас” — старший род»[101].

В настоящее время численность тофаларов невелика — чуть больше семисот человек, однако она держится в этих пределах, почти не изменяясь, на протяжении четырехсот лет.

Известный этнограф Бернгард Эдуардович Петри (1884–1937) назвал культуру тофаларов реликтовой. Действительно, тофалары всегда с большим уважением относились к своему прошлому. Одна из тофаларских пословиц гласит: «Не зная тайги — заблудишься, не зная прошлого — споткнешься». Их мифологические представления, хотя и испытали влияние ламаизма и христианства, корнями уходят в глубокую древность.

СОТВОРЕНИЕ МИРА

В тофаларских мифах о сотворении мира в качестве изначального создателя упоминается птица. В них говорится о том, что в изначальные времена «не было ничего» и только летала «первая утка». Она снесла яйцо, которое разбилось и растеклось, образовав море, а скорлупа стала земной твердью. Примечательно, что в отличие от аналогичных мифов других народов здесь отсутствует представление о первобытном Хаосе в виде водной стихии — мировые воды возникают из утиного яйца одновременно с землей.

В другом тофаларском мифе мир творит божество, которое носит имя Пурхан (Бурхан), то есть Бог вообще. Самобытность и особую глубину этому мифологическому сюжету придает то, что в нем мир возникает в процессе борьбы Пурхана со злым духом Аза, а следовательно, является результатом противостояния добра и зла.

В давние времена жили за облаками Пурхан и Аза — одни в пустом мире. Пурхан ходил в белой шубе, Аза — в черной, Пурхан был добрым, Аза — злым, и между ними шла нескончаемая борьба, в которой ни тот ни другой не могли победить.

Наконец Пурхан подумал: «В одиночку мне никогда не одолеть