Карта и территория (La carte et le territoire) - Мишель Уэльбек

Шли, как говорится, годы.

***

Однажды утром, случайно включив радио, – чего он не делал, по самым скромным подсчетам, последние три года, -- Джед узнал о смерти Фредерика Бегбедера, последовавшей в возрасте семидесяти одного года. Он угас в своей резиденции на баскском побережье, окруженный, сообщил ведущий, любовью родных и близких. В это нетрудно было поверить. Действительно, если ему не изменяла память, в Бегбедере чувствовалось нечто, предполагавшее любовь да и вообще наличие «родных и близких»; Уэльбеку и ему самому несвойственно было такое, что ли, панибратское отношение к жизни.

Вот таким косвенным образом, в каком-то смысле путем сопоставления фактов, Джед вдруг понял, что ему исполнилось шестьдесят. Удивительно, он даже не думал, что так постарел. Только общаясь с другими людьми, при их, так сказать, посредничестве мы осознаем собственное старение; в одиночестве мы склонны скорее видеть себя в образе бессмертных. Конечно, волосы его поседели, а лицо было испещрено морщинами, но все это произошло как-то незаметно, ничто впрямую не стравливало его с призраками юности. Такая несообразность потрясла Джеда: он сделал за свою жизнь тысячи снимков, и при этом у него не оказалось ни единой своей фотографии. Ему ни разу не пришло в голову написать автопортрет, никогда он не видел в себе самом хоть сколько-нибудь достойный внимания художественный объект.

Прошло лет десять уж точно с тех пор, как в последний раз открывались южные ворота его владений, ведущие в деревню; тем не менее они поддались без труда, и Джед в очередной раз похвалил себя за то, что обратился в лионское предприятие, рекомендованное бывшим коллегой отца.

Он весьма смутно представлял себе Шателюс-ле-Маршекс, в его воспоминаниях это была убогая деревенька, типичная для сельской Франции, не более того. Но поселок, стоило ему пройти несколько шагов, буквально ошеломил его. Во-первых, он сильно разросся, теперь тут стало в два, если не в три раза больше домов. И дома, все как на подбор, нарядные и утопающие в цветах, были построены с маниакальным соблюдением традиций местного жилстроя. Главная улица пестрела витринами с региональными продуктами и кустарными изделиями, кроме того, на ста метрах он насчитал три кафе с дешевым доступом в интернет. Можно подумать, он гулял по Пхи-Пхи-Дону или Сен-Поль-де-Вансу, а не по неприметной деревушке в департаменте Крез.

Слегка оглоушенный, Джед остановился на главной площади и сразу узнал кафе напротив церкви. Скорее он узнал местоположение кафе. Внутри светильники в стиле ар-нуво, столики темного дерева с ножками из кованого железа и кожаные банкетки, судя по всему, были призваны воссоздать атмосферу парижского кафе бель эпок. При этом каждый столик тут оборудовали ноутбуком с 21-дюймовым экраном и розетками европейских и американских стандартов, а в приложенном буклете объяснялась процедура подключения к сети Creuse-Sat – выяснилось, что местный генеральный совет профинансировал запуск геостационарного спутника с целью оптимизации интернет-соединения в подведомственном департаменте, – это Джед тоже почерпнул из буклета. Он заказал розовое вино «Менету-Салон» и задумчиво попивал его, размышляя о произошедших переменах. В эти утренние часы в кафе было мало народу. Семья китайцев заканчивала лимузенский breakfast стоимостью 23 евро на человека, констатировал Джед, заглянув в меню. Поблизости от него коренастый бородач с «конским хвостом» на голове рассеянно просматривал свои мейлы; он бросил заинтригованный взгляд на Джеда, нахмурился, не решаясь обратиться к нему, потом снова с головой ушел в компьютер. Джед допил вино и, выйдя, несколько минут неподвижно просидел за рулем своего гибридного кроссовера «ауди» – за последние двадцать лет он три раза менял машины, но остался верен этой марке, подарившей ему когда-то первые радости вождения.

В последующие недели он поэтапно, малыми заходами, исследовал, не выезжая за пределы Лимузена – если не считать короткой вылазки в Дордонь и еще более стремительного броска на холмы Родеза, – страну Францию, которая, бесспорно, была его страной. Франция очень изменилась. Он постоянно рылся в интернете, несколько раз пообщался с владельцами отелей, рестораторами и прочими работниками сферы обслуживания (с хозяином бензоколонки в Периге и девушкой по вызову из Лиможа) и убедился, что его первое впечатление, возникшее, когда он ошарашенно брел по деревне Шателюс-ле-Маршекс, было абсолютно верным: да, страна изменилась, принципиально изменилась. Традиционное население сельской местности практически исчезло. На его место прибыли городские жители, обуреваемые жаждой предпринимательства и, порой, экологическими помыслами, вполне умеренными, правда, и годными на продажу. Они принялись заселять хинтерланд страны, и после множества проб и ошибок новая попытка, подкрепленная на сей раз точным знанием законов рынка и трезвым их приятием, более чем удалась.

Первый вопрос, который задал себе Джед – проявив типичный для художника эгоцентризм, – касался актуальности его серии основных профессий спустя двадцать лет после зарождения замысла. Как посмотреть. Например, «Майя Дюбуа, диспетчер удаленной техподдержки» уже не имела права на существование: теперь колл-центры были полностью переведены в другие страны, как правило в Индонезию и Бразилию. А вот «Эме, эскорт-герл» совсем не утратила своей злободневности. Проституция как раз цвела и пахла в экономическом плане, благодаря неискоренимости вымечтанного образа парижанки, особенно в Латинской Америке и в России, а также неугомонности иммигрантов из Западной Африки. Франция впервые с начала прошлого века снова стала излюбленным направлением секс-туристов. Возникли и новые профессии, или, вернее, прежние ремесла были подогнаны под дух времени, такие, например, как художественная ковка и декоративное литье; снова вошли в моду плавучие сады и огороды*. В деревне Жабрей-ле-Борд, в пяти километрах от той, где жил Джед, снова открылась кузница, ибо департамент Крез, славившийся ухоженными тропками, лесами и полянами, прекрасно подходил для верховых прогулок.

* Имеются в виду разбитые на месте осушенных болот сады и овощные фермы (hortillonnages).

Да и вообще в плане экономики Франция была в шоколаде. Сделав ставку на сельское хозяйство и туризм, страна продемонстрировала завидную стойкость в период разнообразных кризисов, почти беспрерывно следовавших друг за другом последние двадцать лет. Их мощность с годами возрастала, кроме того, они отличались потешной внезапностью – потешной, во всяком случае, с точки зрения Бога-шутника, который явно хохотал до слез, наблюдая за финансовыми судорогами, бросавшими из огня да в полымя таких гигантов, как Индонезия, Россия и Бразилия, а вместе с ними и сотни миллионов человек. Продавать тут было нечего, кроме уютных отелей, духов и паштетов – иначе говоря, искусства жить по-французски, поэтому Франция легко устояла в период разброда и шатаний. Просто год от года менялась национальность клиентов, только и всего.

Зачастив в Шателюс-ле-Маршекс, Джед каждый день ближе к полудню отправлялся на прогулку по улицам деревни. Выпив аперитив в «Спорт-баре» на площади (сохранившем, как ни странно, старое название), он возвращался обедать домой. Он довольно быстро заметил, что большинство новых поселенцев, судя по всему, знали его – или, по крайней мере, слышали о нем – и смотрели на него без всякой враждебности. Проще говоря, нынешние сельские жители были совсем не похожи на своих предшественников. А все потому, что не злой рок заставил их взяться за кустарное плетение корзин, реконструкцию старой фермы под гостиницу или сыроварение, – нет, это был взвешенный, рационально просчитанный предпринимательский проект.

Эти люди, образованные, терпимые и любезные, легко уживались с иностранцами, обосновавшимися в регионе, что, собственно, было в их интересах, потому что те составляли подавляющую часть их клиентуры. Никуда не денешься, они перекупили огромное количество домов, которые стали не по карману бывшим владельцам из Северной Европы. Конечно, китайская община варилась в собственном соку, но все же в меньшей степени, чем в свое время англичане, они хотя бы никого не заставляли говорить на своем языке. Китайцы с чрезмерной почтительностью, если не с благоговением, относились к местным обычаям, – поначалу новички плохо в них разбирались, но тем не менее давали себе труд их воспроизводить путем адаптивного миметизма; таким образом, в деревню постепенно стали возвращаться местные блюда, танцы и даже наряды. Ну а лучшими клиентами считались, разумеется, русские. Они никогда не торговались, не важно, шла ли речь о заказе аперитива или об аренде внедорожника, и тратили деньги щедро, с размахом, храня верность экономике по типу потлача*, играючи пережившей всевозможные государственные режимы.