Пролетая над Вселенной - Елена Смехова

Нас провели тогда в Пушкинский музей через служебный вход, минуя гигантскую очередь.

Я отчетливо помню, в какой момент на меня впервые снизошло некое удивительное ощущение, которое впоследствии всегда возникало при соприкосновении с настоящим искусством.

Родители водили меня за руку по залам, изредка расшифровывая непонятные для детского восприятия художественные полотна.

– Посмотри, Алечка, – папа обратил мое внимание на автопортрет Эль Греко, – какой удивительный трагизм во взгляде этого художника!

Как же я жалела после, что особо не прислушивалась к папиным словам, не присмотрелась к той картине. Ну не произвел на меня тогда должного впечатления дядька со странновытянутым лицом зеленоватого цвета и диковатыми глазами! Чем же он был так интересен папе? Не свое ли отражение увидел он тогда в том портрете? Каждый человек воспринимает искусство чувственно, подмечая исключительно своё, глубоко личное, находящее отклик в душе. Скажем, мое детское внимание захватил висевший рядом с тем автопортретом пейзаж «Вид Толедо в грозу». И не просто захватил, но и безотчетно врезался в память…

Сейчас я с волнением разыскивала зал, в котором должны были висеть работы Доменико Теотокопули, работавшего под псевдонимом Эль Греко. И разыскала. И вновь остановилась перед полотном, как вкопанная. Загадочный город Толедо на картине безлюден и кажется беспомощным перед лицом надвигающейся на него стихии. Предгрозовое состояние над этим странным изломанным городом подчеркивают тревожные облака. Они как вестники чего-то необратимого. Неровности изображаемого, смятенные блики света словно бы олицетворяют мысль о зыбкости всего земного, о явлениях природы, противостоять которым невозможно. Город – мечта. Город – тайна. Город – иллюзия. Город, находящийся под неизбежной угрозой разрушения.

Мое душевное состояние созвучно настроению картины Эль Греко. Я стою перед входом в новый Город, в новую Жизнь, в нового Человека. Эта жизнь кажется сказочной, человек – сильным, чувства – яркими. А будущее представляется туманным и зыбким. Как так? А вот так. У каждого явления существуют разные, порой противоречащие друг другу грани, под любой прочно установленной конструкцией обязательно обнаруживаются подводные течения, а за каждым неверно сделанным шагом следуют необратимые последствия. Мне не хочется снова принять ошибочное решение и быть поглощенной непредсказуемой стихией!

Не выходя из задумчивости, побрела искать девочек. Они рассматривали «Два срезанных подсолнуха», обмениваясь мнениями. Точнее сказать, Вика бурно выражала свое мнение, а Ника, как всегда, соглашалась, молча кивая.

– Любите Ван Гога? – спросила я, приблизившись.

– Обожаю подсолнухи, – ответила Вика, – только не такие.

Уже на выходе из музея она указала мне на глянцевую фотографию, висевшую в киоске. Я купила ей репродукцию картины Клода Моне, которую, свернув в трубочку, она счастливо прижала к груди. Его подсолнухи оказались именно такими, которые она любила. Ника выбрала себе в подарок пластиковую подставку под фотографию с блестящими сердечками.

По дороге к дому я предложила заглянуть в супермаркет. Мне вдруг ужасно захотелось приготовить что-нибудь для Грегори и детей. Ресторанная пища наскучила. Девочки с радостью взялись мне помочь. Они тоже стосковались по домашней еде. В хозяйстве Стила имелись лишь три емкости для приготовления пищи – тефлоновая сковорода, небольшой никелированный ковш и пятилитровая кастрюля. В ней-то я и сварила суп из шампиньонов с лапшой, который был принят с восторгом и причмокиванием. Грегори вернулся домой, когда девочки доедали вторую порцию супа. Он подозрительно заглянул в кастрюлю, но позволил себя накормить.

– Not bad, – констатировал он.

– Почему не сказать просто: good? – досадливо поинтересовалась я.

– Разве это не одно и то же? – приподняв бровь, ответил Грегори.

– Не одно, – надулась я.

– ОК, если тебе так нравится процесс приготовления пищи, я изредка буду предоставлять тебе такую возможность.

– Прости, на это тоже надо будет спрашивать у тебя разрешения? – слегка раздраженно пробурчала я.

– Алечка, милая, – ласково сказал Грегори, – я не хочу, чтобы твои ручки страдали от готовки. Они должны быть нежными и холеными. Моя цель – максимально освободить тебя от неблагодарной домашней работы.

Еще совсем недавно сама счастлива была бы избавиться от этой повинности. И слова Стила воспринимала бы исключительно с благодарностью. Никогда не любила «процесс приготовления пищи». Жизнь вынудила – научилась готовить и даже стала иногда получать удовольствие от результатов. Но тут отчего-то меня царапнуло это его снисходительное дозволение.

Чем, кстати, он предполагает занять мой досуг? От хозяйских забот намеревается меня освободить. Димку планирует пристроить в интернат. Дочки его вполне самостоятельны и не нуждаются в ежесекундной опеке. Чем буду заниматься я в городе Нью-Йорке?

– Ты устала, дорогая? – участливо интересуется Грегори. – Вид у тебя какой-то озабоченный.

– Вовсе нет, – мгновенно изобразила я бодрость духа, – а какие у нас планы на остаток дня?

– Я хочу познакомить тебя с нашей квартирой, – хитро улыбается Грегори.

– Как это? – не поняла я. – А эта квартира чья?

– Собирайся, пойдем. Всё поймешь чуть позже.

– А мы, а мы? – защебетали девочки.

– Вы подождете нас здесь. Или сходите погулять.

Мне показалось, что Вика обиделась. Ника оставалась невозмутимо спокойной. Она всегда была поглощена своими мыслями. Или же умело скрывала эмоции, в отличие от сестры.

– ОК, daddy, – кротко сказала она.

Квартира, в которой я «гостила» у Грегори, как выяснилось, была съемной. Ему не требовалась большая площадь для проживания в одиночестве, поэтому он довольствовался 10-метровой спальней и 30-метровым холлом с небольшим кухонным отсеком.

Стил привел меня в роскошные апартаменты, выкупленные им не так давно. Всего в трех блоках от места его нынешнего проживания, 370 квадратных метров, три спальни, а при них – просторные ванные комнаты. Посередине – огромное, ничем не заполненное помещение с окнами-витринами от пола до потолка и уютным кухонным закутком: разделочный стол, плита, раковина.

– Ну, как тебе наш будущий очаг? – восклицает сияющий Грегори.

– Я в шоке, Гриша! Когда ты собираешься сюда перебраться? – спрашиваю озадаченно.

– Как только ты со своим сыном приедешь ко мне.

– Зачем нам троим такая огромная квартира? – недоумеваю я. – Убирать ее замучаешься, право слово!

– Убирать тебе ничего не придется. Этого просто не допущу. – Грегори, как видно, последователен в своих решениях.