Дорога в 1000 ли - Станислав Петрович Федотов

Сотник снова улыбнулся и подкрутил жидковатый молодой ус. – Скучаю ужасно!

– Вот вы назвали казака по имени – неужели всех знаете?

– Своих? А как же! Я же с ними в бой иду! Родные люди!

– Да, в бой… А что такое – Колушанские высоты?

– Это – за Сахаляном. Несколько линий обороны. Артиллерия. Китайцы, правда, плохо ей владеют, но – всё-таки…

– А китайцы всегда так зверствуют?

– Сами удивлены. До боксёрского восстания ни о чём таком и не слыхивали. Всегда были уверены, что это очень мирный, даже считали – трусоватый народ. А вот поди ж ты!

Трусоватый ли китайцы народ, поручик Арсеньев увидел на следующий день своими глазами.

Первую линию Колушанской обороны русские взяли сравнительно легко, а на второй завязли. Батареи, зарытые на высотках в землю, били по первой линии, в окопах которой засели стрелки. Били не прицельно, но тем не менее весьма ощутимо.

Генерал Грибский, наблюдавший вместе с Суботичем и Александровым за сражением из укрытия на опушке леса, сказал:

– Пехоте их не взять. Ваши предложения, господа?

Начальник боевой части Благовещенского отряда Суботич думал недолго:

– Казакам зайти с тыла и порубать артиллерийские расчёты.

– Я – военный инженер, – сказал Александров. – Могу лишь добавить, что лобовые атаки приведут к большим потерям с нашей стороны, а вот обходной манёвр даже при частичном успехе вызовет беспорядки среди артиллеристов и позволит стрелкам пойти в штыковую атаку.

– Именно это я и хотел сказать, – подтвердил Суботич.

– Согласен. Благодарю вас, господа. Поручик Арсеньев! – позвал генерал. Арсеньев вырос как из-под земли. – Вы как-то пожаловались, что не выполняете своих функций офицера связи. Передайте приказ сотне Вандаловского: атаковать с тыла китайские батареи.

– Сотник Вандаловский ранен в ногу, ваше превосходительство, – осторожно доложил Арсеньев, хорошо знавший положение в сотне, где служил казачий офицер, его новый товарищ.

– Кто за него? Сотник Волков? – Генерал нахмурился. – Жаль его посылать на столь опасное дело: поэтов беречь надобно. Однако – война есть война! Отправляйтесь, поручик!

Приказ поручик передал, но возвращаться к генералу отказался: хотел сам поучаствовать в столь опасном деле.

– Ну, смотрите, – покачал головой Волков и приказал Черныху: – За поручика головой отвечаешь.

Сотник вывел казаков в падь – ложбину, поднимавшуюся едва ли не к самым батареям, – и те со свистом и гиканьем обрушились на замотанные непрерывной стрельбой артиллерийские расчёты. Вертелись как черти среди пушек, рубя налево и направо, но китайцы оказались не трусливого десятка: не имея оружия, они отбивались банниками – ершами для чистки стволов пушек, орудуя ими так ловко, что посшибали несколько казаков из сёдел.

Тем временем Волков заметил две пушки, стоявшие на отшибе, и ринулся туда. За ним рванулись несколько казаков, Арсеньев и Пашка Черных с шашкой наголо немного припоздали.

При виде скачущих русских расчёт при пушках бросился врассыпную. На куче зарядных ящиков остался сидеть молодой китаец; на коленях у него лежал бочонок, в руке горел фитиль.

«Порох!» – обожгла Арсеньева мысль.

– Стойте! Стойте! – закричал он что было сил, хотя уже ясно видел, что никто остановиться не успеет, и что предначертано, то и свершится.

Страшный взрыв разметал ящики, вверх взлетело что-то бесформенное, наверное, то, что осталось от китайца; Волкова и ближних казаков вышибло из сёдел, кони Арсеньева и Черныха встали на дыбы, но не упали и всадников не потеряли.

Арсеньев спрыгнул на землю, подбежал к Волкову. Сотник лежал на боку, странно вывернутая рука с шашкой запрокинута за голову, русые волосы на голове залиты кровью. Он не дышал.

Три казака, упавшие вокруг, тоже были в крови, но шевелились и стонали.

Все были живы, а Волков умер.

«Поэтов беречь надобно». А он не уберёг.

Арсеньев внезапно ощутил острую боль в левой стороне груди, словно какой-то осколок от взрыва только сейчас долетел до него и ударил в сердце. Не убил, но остался памяткой на всю жизнь.

Стоило казакам Волкова посеять панику среди артиллеристов, как оживились сибирские стрелки, засевшие в окопах первой линии.

– Засиделись, товарищи, засиделись, – заявил командир городской добровольческой дружины поручик Колонтаевский. – Поддержим наших казачков!

Он поднялся во весь свой немалый рост и крикнул:

– Сибиряки, вперёд! За царя и Отечество! В штыковую!

Он выхватил из рук бывшего рядом солдата винтовку с примкнутым штыком, сунул ему своё ружьё-крынку, и выскочил из окопа.

– Вперё-о-од!!!

Китайцы не выдержали штыковой атаки и побежали. Как показала разведка, бо́льшая часть устремилась к цицикарской дороге, меньшая – к Айгуну. Немало солдат разбежались по лесам.

Сражение было выиграно, но далеко не с теми результатами, на которые рассчитывал главнокомандующий. Зазейские части во главе с полковником Фотенгауэром не выполнили задачу перекрытия дороги на Цицикар, позволив китайцам не только выйти из-под удара, но и упорно сопротивляться наступлению русских. Командир Амурского казачьего полка полковник Печёнкин с тремя сотнями заблудился в лесу и не оказал нужной помощи наступавшим. Однако разбираться с ними Грибскому было недосуг: ему не терпелось взять Айгун.

На Айгун генерал бросил три роты солдат и казачью полусотню. Посчитал, что этого достаточно, поскольку ему доложили, что деморализованные китайские войска отходят на юг. Но на подступах к городу китайцы проявили неслыханное упорство. Да, их было мало, сражались всего 300–400 человек, но они вели себя героически, и даже помощь частей генерала Ренненкампфа не могла сломить их сопротивления. Они предпочитали умереть, но не сдаваться. И фактически все погибли.

На этом война на Амуре закончилась. В Благовещенск свезли трофеи: полсотни различных орудий, знамёна, значки китайских частей. Дадцатое июля – день начала операции – объявили днём избавления Благовещенска от осады, провели торжественное богослужение.

А генерал Ренненкампф со своим отрядом, в который включил четыре с половиной сотни нерчинских и амурских казаков, ушёл на юг в свой знаменитый поход. Пройдя за три месяца 2500 километров, разбил в пух и прах отборные китайские части, малыми силами брал Цицикар, Бодунэ и Гирин, Телин и Мукден. боксёры при одном имени генерала сотнями складывали оружие и сдавались без боя.

В столице, на высоких этажах власти, находились господа в мундирах, при эполетах и орденах, которые при упоминании этой войны скептически усмехались, однако и они не могли не признать, что именно поход отряда Ренненкампфа значительно приблизил конец кампании в Маньчжурии.

38

Вдовствующая императрица Цыси бежала из Пекина, когда сводный отряд союзных войск разблокировал осаждаемый боксёрами и солдатами Посольский квартал и через Южные ворота вступил на территорию Запретного города.

Слишком долго она сомневалась, надо ли покидать столицу, а когда решилась –