Страшен путь на Ошхамахо - М. Эльберд

Вот и сейчас наша Сана, до предела счастливая, с тайным торжеством сжимает в кулачке кольцо с четырьмя зернышками бирюзы, которое смастерил Бати.

Ах, если бы кто видел, как вдруг задрожали его руки, когда он сам пожелал надеть колечко Сане на палец и взял ее руку в свою! Он бросил тогда колечко ей в ладонь, сказал что-то неразборчивое и быстро скрылся в саду. Сана с тех пор и носит подарок зажатым в кулаке. А если для какого-либо занятия ей понадобятся обе руки, девушка прячет перстенек за щеку. Но об этом она в жизни никому не проговорится.

В это время Нальжан вновь переживала вчерашний короткий разговор с Канболетом. Она не заметила, как он подошел к ее кухне. Чувствуя чье-то присутствие, она обернулась и увидела, что он стоит рядом и смотрит на нее. Она не знала, сколько времени он уже тут стоит и вот так смотрит. Она смутилась и, кажется, побледнела. А в его лице было… Что же такое в нем было? Потом Канболет чуть виновато улыбнулся и надвинул шапку на самые брови.

— Скажи мне, Нальжан! Когда шапка на моей голове будет вот так — это лучше или хуже?

— Возраст у тебя, сын Тузарова, вполне уже годится для того, чтобы край твоей шапки касался обеих бровей[65], — ответила Нальжан после некоторого размышления.

— Я тоже так считаю, Нальжан, — вздохнул Канболет.

— Не хочешь ли ты, чтобы я подсказала тебе, на чьих крышах сидят сороки?

— Нет, — решительно сказал Тузаров. — Не подсказывай. Мне не нужно знать, в чьих домах есть невесты.

Вот и весь хабар. Канболет снова сдвинул шапку наискосок и ушел в дом.

Ушел и тоскливую боль оставил в груди у Нальжан.

Слово созерцателя

1. Давно замечено: если земля хороша, то нравится она не только тем, кому принадлежит.

2. Замечено также, что принадлежит она обычно плохим хозяевам.

3. И еще замечено: эти хозяева обязательно в чем-то провинятся перед соседями.

Ведь они обязательно не ту песню запоют, не так лошадь оседлают, загрустят не вовремя, развеселятся не к месту. Учить их надо. А за науку пусть платят.

С более сильными соседями не хочется спорить. Хорошо, хорошо — ваши речи умнее, ваша религия самая лучшая. Не лучшая, а единственно правильная, вы говорите? Ладно, согласны.

Вот ведь какие эти владельцы тучных пашен, сочных лугов и богатых лесов и садов, орошаемых потоками чистых вод! Соглашаются. А не слишком ли благодушно принимают они в свой дом единственно истинного бога? Где священный трепет и благоговение, где страх божий?! Все не так, как у людей! Они готовы платить за науку назначенную цену? Значит, цена эта слишком мала. Согласны и на большую?

Значит, они гораздо богаче, чем прикидываются!

Ага! Опять кто-то из них запел не ту песню! А этот снова седлает коня не так, как его учили! Дождутся наконец, пока терпение лопнет!

Да и вообще, заслуживают ли они той земли, на которой живут?

Разве такие руки должны ею владеть? Пусть докажут. Пусть пойдут (в нашем авангарде) бить здоровенного северного соседа, этого гяура косолапого… И чтоб каждый, кто может вдеть ногу в стремя… И чтоб лошади запасные были и обозы с продовольствием и снаряжением, которых бы и на нашу долю хватило… И девушки дли наших гаремов чтоб…

Ага! Не соглашаются. Да кто-то еще и расхохотался. Громко так, откровенно. Это уже прямое издевательство, которое нельзя оставлять безнаказанным.

В нашем случае «расхохотался» Канболет Тузаров. Причем прямо в лицо ханскому сераскиру. Но даже Алигот-паша, несмотря на выдающуюся свою спесь и непоколебимое чувство собственного величия, не считал, что война из-за этого начнется хотя бы на один день раньше.

Хозяева хорошей земли всегда совершают свой самый тяжелый проступок точнехонько к тому времени, когда обидчивые соседи наберутся достаточно сил и решимости для открытого нападения.

Главное — он уже был предрешен, этот чисто грабительский поход. Однако начнется он немного попозже. А перед тем произойдет еще несколько важных (особенно для наших героев) событий. Ну, а времена у нас такие, что важное событие — это обязательно и кровавое.

Можно сказать еще «панцирное» событие, что будет означать то же самое…

ХАБАР ДЕСЯТЫЙ,

заставляющий согласиться с тем суждением, что владеющий собой лучше, чем владеющий крепостью

Джабаги не застал дома князя Кургоко. Ему сообщили, что Хатажуков отправился с небольшим отрядом на переговоры с Алиготом-пашой, который расположился лагерем где-то у среднего течения Баксана. Джабаги решил туда не ехать: не слишком подходящее место для беседы с князем. Уж лучше пока повременить…

Пши Кургоко не ждал ничего хорошего от встречи с сераскиром. Наверняка татарин обрушится на него с новыми упреками, угрозами, жадными притязаниями. Придется опять ему что-то обещать, долго успокаивать…

Люди Хатажукова гнали на съедение сераскиру и сотне его прожорливых молодцов отару овец, несколько бычков и лошадей.

Вчера выехали поздно и в дороге пришлось заночевать. Сегодня они в пути с раннего утра. К полудню должны были встретиться с пашой у края холмистого пастбища, что раскинулось по левому берегу Баксана, неподалеку от того места, где бурливая река из тесного извилистого ущелья вырывается в просторную долину.

Кургоко не хотелось думать о предстоящей — неприятной скорее всего — беседе с Алиготом. Сейчас его больше всего занимала та потрясающая новость, которую он услышал от взбалмошного святоши Адильджери. Неужели… правда?

Неужели не чья-то жестокая шутка? Честный, но недалекий Адильджери не сумел ясно и толково описать облик встреченных в лесу незнакомцев, не сумел передать достаточно подробно разговор со старшим из них. Кургоко боялся поверить в то, что он может вновь обрести сына, — ведь разочарование было бы ударом тяжелейшим. И все-таки надежда, независимо от его воли, уже поселилась в сердце и стала в нем уверенно обживаться, подобно домовитой хозяйке.

Солнце поднялось до высшей точки своего дневного пути и начинало припекать уже вполне по-летнему. Копыта лошадей стали выбивать облачка пыли из подсохшей после ночного дождя дороги.

Не доезжая до того места, где кристально-прозрачный Гунделен вливается в бурливо-пенистый Баксан, Кургоко еще издали увидел сначала легкие дымки нескольких костров, а затем и стоянку сераскира со всей его свитой. Хотя костры развести уже успели, но с шатром Алигота вышла заминка: колья растяжек никак не хотели лезть в каменистую землю. «Ханское око» восседало тут на толстом валике из туго скатанной кошмы и недовольно зыркало по сторонам. Приближенные — в основном крымцы, но тут же был и князь Алигоко — унылой безмолвной толпой стояли перед сераскиром, почтительно потупив взоры, слегка ссутулясь и втянув головы в плечи. Чуть подальше, у самой реки, оживленно галдела, перекрикивалась и переругивалась сераскирская «гвардия». Эти бравые вояки не могли бы вести себя тихо даже в присутствии пророка Магомета.