Повесть о Федоте Шубине - Константин Коничев

— Вот угадал! Именно тяжело и пусто!

Один сказал, другой подхватил, третий добавил с крепкой горечью, четвертый ругнулся, и пошел разговор шумный и безудержный.

— Ох, беда, беда и с делом. Работа тяжелущая. Харч всегда постной. Мяса не видим, а силы сколь уходит?! На прошлой неделе с этого участку семерых похоронили. Все брюхом маялись, маялись да и скончались…

— Подрядчики обсчитывают, мотаешься-мотаешься, а когда получка — неизвестно, а присчитывается столько, что на еду и обувку не хватит никак.

— Спим как скоты, за городом. Еле ноги дотянем. Бух да бух на сыру землю, как в пух…

— Трудимся и думаем: выносливей русских нет, несчастнее тоже.

— Будет неминучая, все пойдем ко дворцу и падем царице в ноги: «Спасай, матушка, погибающих строителей города!» — вот какая жизнь…

— Да кто же виноват? — спросил Шубин мужиков.

— Знамо, подрядчики, у тех все в руках.

— А кто над подрядчиками свыше?

— Какой-то Кочубей, так мы его и в глаза не видали, не знаем.

— Плевать на Кочубея! Не станет лучше — все пойдем к царице.

— Поди поймай ее! Где ты ее схватишь. И станет она нас слушать…

— Гиблое наше дело, Федот Иваныч, тебе добро; ты в люди вышел, а нас, как быдло, за человеков не чтут. Вольная каторга, да и только.

— Подскажи хоть что-нибудь…

— Право, сам не очухаюсь от вашей нужды. Вижу — это не жизнь. Нет. Вот что, земляки, я вам советую: выберите человек десяток самых зубастых да языкастых, и пусть самому Кочубею, или кто там за главного, да про нужды обскажут от имени всех. Сколько тут вас?

— Четыре тысячи, сила!..

— Не подействует Кочубей, хоть убей. К царице надо в ноги с бумагой, все выложить…

Долгонько шумели, не брались за дело шубинские земляки и вологодцы. Лодка отвалила от людского скопления, Шубин помахал им на прощанье шляпой, но не было теперь на его лице ни тени радости и веселия от этой прогулки.

— К Кочубею ли, к царице ли — один толк. Соломиной обуха не перешибешь… Давайте, ребята, нажимайте на весла, выходите к устью Большой Невы и обратно. Хватит…

…Прошел месяц после этой прогулки на лодке. И Шубину стало известно о том, как выведенные окончательно из терпения сезонники, работавшие по устройству берегов Фонтанки, 17 августа 1787 года выделили из своей среды четыреста «зубастых и языкастых» представителей, составили челобитную грамоту от четырех тысяч «верноподданных рабов» и отправили их на площадь к Зимнему дворцу. Несколько часов толпились они около Зимнего, заглядывали в окна нижнего этажа, низко раскланивались с каждой дворцовой дамой, полагая, что среди них может оказаться сама царица.

Екатерина видела пришедших к ней мужиков, видела, что впереди них стоит с развернутой челобитной грамотой рыжебородый широкоплечий каменотес. На нем был потертый фартук, прикрывавший выцветшую с распахнутым воротом рубаху и рваные, заплата на заплате штаны. Зато лапти были совершенно новенькие, неношеные, сплетенные из желтой бересты. Мужик тряс грамотой, остальные кричали сбивчиво, но все же можно было расслышать общий вопль:

— Матушка, заступница, выйди, заступись за нас!..

Екатерина приказала дежурному генерал-адъютанту Ангальту выйти на площадь для увещевания толпы. Генерал вышел, что-то нечленораздельное и невразумительное полопотал на немецком языке, с трудом подбирая русские слова, которые также были непонятны пришедшим.

— Нам царицу надо видеть, с ней будет разговор, а с немцем нам не о чем говорить… — настаивали более решительные сезонники.

И тогда Екатерина приказала дворцовой страже:

— Ступайте, схватите зачинщиков бунта — и на цепь, в тюрьму!..

Семнадцать человек шумливых и неустрашимых были схвачены и арестованы. Остальные челобитчики разбежались.

Глава тридцать третья

Несмотря на близость к высшим кругам, Федот Шубин жил довольно скромно и часто бедно. Но и бедность его так не угнетала, как угнетала скрытая и явная вражда со стороны завистников и недоброжелателей, занимавших видные должности при Академии художеств.

Нередко случалось приезжим иностранцам в Петербурге видеть шубинские работы во дворце Екатерины, в салонах и галереях ее любимцев. Некоторые из иностранцев, узнав его адрес, являлись непрошеными гостями к нему в дом на Васильевский остров. Один французский путешественник, побывав у Шубина в мастерской и осмотрев его работы, по возвращении в Париж написал об этом в своих воспоминаниях: «Шубин — мастер единственный в России, обладающий известным талантом в скульптуре, представляет необыкновенное зрелище в глазах тех, кто придает известную ценность прогрессу искусств. Его ателье представляло собою небольшое помещение, да и без него он мог обойтись… Тяжело подумать, что один адмирал, бюст которого помещен в Эрмитаже, осмелился предложить за его повторение сто рублей, тогда как кусок мрамора, заготовленный для этой цели, стоит восемьдесят рублей… Князь Потемкин, большой покровитель искусств, платил столь же щедро, как и заставлял ждать бесконечно долго, а так как он никогда не соглашался с условленной ценой за работу, им заказанную, то это нисколько не поощряло художника, а, наоборот, ставило его в стесненное положение».

Ученый немец Иоганн Бернули в путевых записках о России счел должным также высказать свое впечатление, оставшееся от посещения мастерской Шубина: «Повел меня барон фон Аш к искусному скульптору и члену Академии художеств Шубину. Мы не застали его дома, но в его студии видели много прекрасных вещей его работы. Особенно хороши бюсты фельдмаршала Румянцева, Захара Чернышева, вице-канцлера Голицына и графа Петра Шереметева, — все они поражают разительным сходством…»

Известный в то время в Петербурге архитектор Ринальди, зная, что многие вельможи перестали давать Шубину заказы и что скульптор часто нуждается в средствах, решил уговорить его работать с ним вместе. Ринальди пришел к Шубину на квартиру и предложил ему выполнить шестнадцать барельефов для украшения Исаакиевской церкви.

— Федот Иванович, я ничем вас не буду стеснять, — заявил Ринальди, — ни ценой за труд, ни указаниями. Работайте, как вы говорите, по своей собственной выдумке…

— Спасибо за доверие, господин Ринальди, но я боюсь не оправдать ваши надежды. — И, вскинув высоко голову, Шубин пояснил: — Вы, архитектор, предлагая мне такой заказ, цените мои способности, но, признаться, я не люблю принимать такие заказы. Разве благородного арабского коня запрягают возить дрова! Нет, нет, я не хотел бы связываться… — Не желая быть слишком резким, Шубин не договорил до конца свою мысль.

— А я не хотел вас обидеть, Федот Иванович, и пришел к вам с добрыми намерениями.

Шубин подумал и снова стал отказываться:

— Спасибо, на хлеб себе и семейству как-нибудь добуду. Если же я отжил как скульптор для знатных персон, то пока мои руки способны держать резец, я все-таки буду трудиться… Не удивляйтесь, господин Ринальди, если в «Петербургских ведомостях» вы не раз встретите мой призыв такого содержания: «На Васильевском малом острове, между Большим и Средним проспектом на 5-й линии, в доме 176 продается (такое-то!) изделие академика Федота Шубина по весьма сходной цене». Нужда чего не делает?! Говорят — нужда и камень долбит и кошку с собакой роднит. Я предпочту умереть с «благородной упрямкой», как говаривал Ломоносов, но кривить душой не хочу, дабы себя не возненавидеть…

— А разве я уговариваю вас душой кривить?!

Удалось тогда Ринальди уговорить скульптора принять заказ с собственными шубинскими сюжетами на тему жертвоприношения. Шубин погрузился в работу. Наконец барельефы, изображающие «жертвоприношение», были изготовлены и привезены из мастерской Шубина на показ в контору строительства. Иностранные архитекторы восхищались трудами русского скульптора. Сам Ринальди, так страстно мечтавший соединить искусство архитектора с шубинскими произведениями, увидев его работу, сказал:

— Такие барельефы Ватикан, и Лувр, и Британский музей иметь не отказались бы…

Но заказы для Исаакиевской церкви должны были быть одобрены представителями высшего духовенства, которые в клобуках, в шелке и бархате явились для просмотра шубинских творений.

Были и представители от Академии художеств, в том числе и Гордеев. Все они сначала осмотрели и приняли несколько чьих-то икон с изображением угодников и перешли к барельефам.

— Чья сия работа и что она изображает? — полюбопытствовал петербургский митрополит и посмотрел вопрошающе на Ринальди.

— Это работы господина надворного советника и академика Федота Ивановича Шубина, — ответил Ринальди и показал на стоявшего рядом с ним скульптора.

— Так. А что изображено здесь? — повторил вопрос митрополит.