Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова

блеклых, но столь же неизменно брендовых осенних свитерах, джинсах и футболках. В первый день – ясный, рыже-сентябрьский – поверх футболки была еще кожанка, это зацепило. Для Жениного вуза, одного из лучших в Москве, но, по сути, такого же пресного, как другие, кожанка была экзотикой. И не длинные, не короткие вьющиеся волосы с легкой сединой. И шрам через лоб. А еще фамилия, не иностранная, не говорящая – но сильная. Звучала она прошлым. Пахла чеченской пылью, девяностыми, шалфеем и оружейным маслом. Женя уже потихоньку пытался писать, хотя издаваться не думал. Так что фамилии – и многие слова и словосочетания – для него не только звучали, но и пахли.

Новый профессор читал безобидный предмет – теорию эмоционального интеллекта, хотя, как оказалось позже, специализировался на ожидаемо другом. Но то другое в вузе еще не преподавалось, кафедру открыли только несколько лет спустя.

Всю пару Женя, прячась на галерке, залипал. Глаз не сводил, ловил каждое слово, тем более что тема оказалась годная. Об ЭИ говорили и раньше, понемногу, но под такую теоретическую базу еще не подводили. Профессор шарил. А еще говорил очень емко. А почти все приводимые им примеры были связаны с насилием, манипулированием толпой или войной. Срыв офицера там, суд Линча здесь, некорректность с потерпевшими тут. Женя видел, как многие поеживаются. И старательно записывал каждое слово.

В конце пары настало время коронного развлечения – проверки нового препода на вшивость. Когда народ начал расползаться, Женя поднял руку, прокашлялся и произнес:

– У меня вопрос. – Он включил нарочито придурковатый тон. – Мо-о-ожно?

Его глаза впервые встретились с темными глазами профессора – ненадолго. Тот удивился яркому пятну, зашарил взглядом по наглой морде, белобрысому шухеру и красной рубашке. В этом он был простым смертным: растерялся, когда его сбили с мысли. Ха.

– Вопрос? – наконец медленно переспросил профессор и потер лоб. Будто в реальность вернулся. – Можно, конечно. Как вас зовут?..

– Евгений Джинсов.

Народ слинял, но некоторые остались погреть уши. На потоке любили Женины пикировки с преподами: получались иногда такие перлы, что впору записывать и выкладывать на ютуб ну или в паблик «Типичный М…У». Это подзадоривало и было приятной заменой дружбе. Дружба там, куда все пришли учиться ковырянию в душах, клеилась неважно. Чем больше приобреталось знаний, тем хуже они применялись в близком общении.

Женя сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и величественно взошел на помост. Профессор оставался за кафедрой, задумчиво разглядывал листы со списками студентов. Перекличку, кстати, не провел – симптом адекватности. Что вообще за бред – на лекциях отмечать?

– Итак?..

Оказалось, что у него усталый вид, а у его шрама – рваные края. И что его взгляд тоже имеет звучание – рокот танков в душной ночи. И запах – шафран в крови. Но отступать было уже глупо.

– Правильно я понимаю, что учение об эмоциональном интеллекте в каком-то смысле о том, как дурить голову? Или, умнее говоря, о психологической манипуляции?

«…А ты, нехороший дядя, учишь нас плохому на своем предмете?» – добавил кто-то маленький и вредный, невидимый в душной аудитории, но достаточно громкий, чтобы профессор его услышал. На то ведь был и расчет. Внизу хмыкнули и едва не заржали. Хорошо, что не заржали: так интереснее.

Профессор молчал, склонив по-шиллеровски посаженную, крутолобую голову. Он разглядывал Женины руки, хозяйски упирающиеся в кафедру. Неужели не любит смотреть в глаза с близкого расстояния? Стесняется? Или еще хлеще, оказался в замешательстве от настолько простого, из ничего высосанного подкола?.. Позже, в одну из лучших ночей своей жизни, Женя узнал то, чего не знал больше двадцати лет: «У тебя красивые пальцы…» А тогда, у кафедры, в рыжей реальности сентября, восторжествовал, услышав предельно корректное: «Я вас не совсем понимаю…» – и пустился в объяснения:

– По Гарднеру – это основная терминологическая модель, если не ошибаюсь? – в понятие ЭИ входит способность человека распознавать эмоции, понимать намерения, мотивацию и желания других и свои собственные, а также управлять своими эмоциями и… эмоциями других для достижения каких-либо целей. Так?

– Так.

– А разве целенаправленное управление чужими эмоциями – это не психологическая манипуляция? Звучит красивее, но смысл-то не меняется…

Оставалось только торжествующе щелкнуть пальцами. Что он и сделал.

Размышляя, профессор взял со стола ручку – добротную, металлическую, с какой-то голубой эмблемой в рыжей кайме. Позже Женя узнал: не «какой-то», далеко не какой-то – а тогда даже не стал вчитываться в мелкую надпись. Просто наблюдал – нет, опять залипал на движения. Чужие пальцы были широкими, выразительными, со шрамами и парой сорванных ногтей. Они тоже звучали – чеканными щелчками затворов. А пахли всего лишь кофе и старой бумагой. Чтобы не прилипать взглядом к этим пальцам, Женя стал смотреть на ручку: как она пляшет в воздухе, как переливается на сентябрьском солнце эмблема…

А потом ручка стукнула его по носу – легонько, насмешливо, как ни в чем не бывало. И пока Женя моргал, давя недоуменное «Чего за нафиг?», профессор в последний раз прострелил его взглядом, склонился к листам с фамилиями и нацелил ручку на табличные графы. Вид у него стал самый деловой.

– Вот смотрите, – ровно заговорил он. – Есть ручка.

– Есть, – эхом ответил Женя. Ну и голос, когда вот так – мягко, доверительно…

– Ею я могу, например, выбить вам глаз. Могу?..

– Не надо! – Женя невольно отшатнулся и тут же сам над собой заржал.

– А могу… – стержень задумчиво побежал по списку студентов, – поставить плюс. Рядом с вашей фамилией. Чтобы вспомнить об этом плюсе на зачете или что там у нас? На экзамене? Тем более. Вам это пригодится, если вдруг вы будете тонуть. И пожалуй… так я сегодня и сделаю. Довольно хороший вопрос, спасибо.

А потом профессор просто взял и улыбнулся. У него оказалась человеческая улыбка, совсем не такая неординарная, как внешность, и не такая, как примеры. Обычная улыбка. Знать бы, как скоро ее обычность станет если не наркотиком, то антидепрессантом точно.

– Если смотреть широко и оперировать вашей терминологией, Женя, – продолжил профессор, и снова до печенок пробрал его взгляд, – то практически любая работа с чужими эмоциями – это манипуляция. Вы манипулируете, когда мотивируете однокурсников получше сделать общий проект; манипулируете, поднимая настроение расстроенной маме; манипулируете, пытаясь привлечь внимание понравившейся личности…

– Например, ваше. – И откуда это вырвалось?

– Ну раз вы сами называете это так… Вы, кстати, преуспели.

Во рту стало сухо, а вообще – как-то жарко. Женя подумал о минералке или чае и о том, как отреагируют на его эпичный соскок с помоста и побег через