Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

А если их заменить ненаевшимися?… У-у, пока еще они наедятся и станут способны заботиться о том, как накормить других! Нет, уж лучше пусть эти остаются у власти.

По дороге в школу девочки обсудили сон, потом рассказали родителям, а вечером отец подружки пошел к соседу дяде Васе (“взрослому прохиндею” из сна) выяснять отношения. Как он их там выяснял, девочки не узнали, но звонки с того вечера прекратились…

Вот такие у Лены бывали сны в детстве. Бабушка не удивлялась - она и сама обладала даром “вещих снов”. А мама даже научную базу подвела: “Ничего странного - вы читаете информацию из ноосферы. Мне не дано, что поделаешь! Может, и лучше: зато я менее чувствительна к грубым прикосновениям среды”.

А теперь Лена чаще видела во сне Землю, Венеру, Космический Магнит с его лучами, чем какого-нибудь вредного соседа или милую приятельницу. Наверно, этому способствовала атмосфера в университете, более близкая к звездам, чем к земному быту.

… Второй зал камеры хранения уже функционировал.

– Что ж, пойду упаковывать свою компьютерную технику.

– А я? - растерянно спросил Юра.

– Не понимаю. Ты ради кого остался - ради Хишама или ради меня?

– Хочешь правду? Или рассчитываешь на светскую сдержанность?

Она рассмеялась:

– Нет, Юр, на светскую сдержанность не рассчитываю. Потому как не знаю, что это такое. Да и правды не хочу,- закончила серьезно.- Я устала, как крестьянка за сохой. “Мой мозг высох”. Давай разбежимся?

– Все бы тебе разбегаться! Друг, называется. Я надеялся, что мы с тобой поедем в Курган вместе. Хишам был только предлогом. Вот тебе правда, хоть ты ее и не хотела.

– Опять не понимаю. Ты рассказывал, что у тебя в Кургане невеста. Зачем тебе я?

– Что ж, если есть невеста, так и дружить ни с кем нельзя?

– Да можно, Юрка. Только я не хочу так сразу - с экзамена и домой. Хочу побродить тут по лесу: когда мы его видим, летний? Позагорать на озере, собраться с силами. И хочется мне пока только одиночества - не сердись.

– Ладно, назойливым не был и не буду. Пойду, пожалуй, к Маргарите.

– Ну-ну… Денег дать?

– Ты что, обалдела?

– Но Маргарита ведь не принимает гостей с пустыми руками.

– Какое тебе дело?! А еще говоришь о моей невоспитанности! Уж воспитаннее тебя!… Мои отношения с Маргаритой - это мое личное, мужское дело.

– Добавь: и не лезь со свиным рылом в калашный ряд. Столь привычное для тебя изречение очень украсит речь лорда.

“Грешу против логики”,- подумала она, уходя от него. Но оказалось, что еще не исчерпала запас ответной язвительности, и она бросила на ходу:

– Кланяйся Маргарите. А я между тем подумаю, не сообщить ли об этой нежной дружбе твоим родителям.

– Убью! - парировал Юра, но почему-то без свирепости в голосе.

Знает, что не расскажу, вот и не может разозлиться… И зачем мне эта пытка - общение с ним? Что я ему - мать, сестра, племянница? Или телефонная служба утешения?… Еще никто не умирал от общения с Маргаритами, так что пусть действительно сам разбирается”.

Вернувшись в их со Светой опустевшую студенческую квартирку, она присела к приемнику: ну-ка, что скажет своим радиослушателям приморская сплетница - частная радиостанция “Кипарис”? Как раз должна начаться очередная серия ее передач.

“Кипарис” вещал с искусственного острова, сооруженного японцами,- они открыли здесь базу международного туризма.

Приехать сюда мог любой житель планеты без всяких виз - была бы валюта.

Начались песни “лучших эстрадных ансамблей мира”, получившие пять первых призов за неделю,- они теперь будут передаваться каждый день как заставка; затем - конкурс новых песен; затем - политические новости вперемешку с рекламой и, наконец, новости самого острова развлечений.

Дальше Лена слушать не стала: явно начались мелкие новости самого острова.

Пора собираться к Хишаму. Она предлагала прогулку в лес, он - ресторан. Еще, не дай бог, потащит ее на остров развлечений, сославшись на то, что все согласны: “Не разрушай компанию”. Вокруг него вечно ведь приятели, в том числе весьма безалаберные. Надо еще раз позвонить.

Она подошла к телефону - и вдруг услышала режущий слух визг множества голосов. Выглянула в окно - что там? С ее этажа был хорошо виден просторный университетский двор, окруженный громадами зданий. Из всех дверей бежали люди. Бежали к каменному парапету корпуса физиков, где было распростерто только что ласточкой промелькнувшее в воздухе юное, стройное тело, уже изломанное мгновенным ударом… В ушах у нее стоял звон - внутренний, хорошо ей известный, хотя и звучащий очень редко. Она закрыла глаза, тряхнула головой, постояла - звон исчез. И крики исчезли. Осталась гулкая тишина полупустого здания. Еще раз выглянула: двор пуст и безмятежно спокоен; всего две фигурки бредут куда-то по своим делам.

Ясно: галлюцинация, сон наяву. Галлюцинации появлялись у нее после очень сильного и долгого нервного напряжения.

Дальнейших последствий не было, и она не боялась последствий: всеведущая бабушка давно объяснила, как не усугублять эту временную сверхчувствительность - надо уметь расслабляться, скидывать напряжение. И не считать себя больной. И никаких врачей и лекарств. Воздух. Движение. И так далее.

Кого же она сейчас видела? Кому сужден такой жестокий расчет с жизнью? Предупредить о возможной трагедии некого: она хорошо видела фигуру, но не видела лица. Точный ответ придет, видимо, потом - косвенно подсказанный кем-нибудь из окружающих или событием, деталью. Но ведь тогда может оказаться поздно! Надо идти к ребятам - предупредить их. Может, вместе вычислим, кому же угрожает опасность.

“Ребятами”, или “мальчиками”, она называла обитателей комнаты № Ю5-”Охрана, порядка”. Такая комната имелась в каждом корпусе. Занимали ее два, как правило, молодых сотрудника. Сотрудники ее, гуманитарного, корпуса Лене очень нравились. Они ей напоминали доберман-пинчеров, но не реальных, а из детского восприятия “Золотого ключика”. Там у Карабаса-Барабаса были гончие доберман-пинчеры: поджарые, длинноногие, самоуверенные и ужасно романтичные! Вот и эти.

Они ни в коей мере не были чиновниками. Они испытывали такое отвращение к возне с бумагами, что даже за письменные столы свои не садились - устраивались в креслах возле столов, закинув длинные ноги в огромных башмаках на стулья напротив (“Нет-нет, на эти стулья не садитесь!”- предупреждали потом посетителей). И писать предпочитали в этой же позе, кладя бумаги на папку. То есть готовы были терпеть любые неудобства, лишь бы не сидеть за “чиновническим” столом.