Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

– Я - в камеру хранения. Пойдешь со мной?

– Пошли. Только, чур, пешком. Восьмой этаж - еще не высота.

Но она продолжала сидеть, блаженно вытянувшись в крес к- Ножками, ножками надо работать, миледи,- говори,!

Юра, поднимая ее за руку.- Разленились, обобломились, все бы вам на лифте да на такси. Я вот тебя научу физической акТИВНoСТИ. Впрочем, пляшешь ты отменно. Но это ведь один-два раза в неделю, а остальное время - на тахте, да за столом, да в кресле? Ну йога, ну еще там кое-что обязательное - и все?

– И все,- послушно сказала Лена, а мозг ее начал осмысливать причину раздражения, которое почти неизменно вызывал у нее Юра с первых же минут общения. Причем мозг ее (“биологическая ЭВМ”) обожал диалоги в вопросах и ответах. Вот и сейчас он начал с вопроса: “И за что ты на него сердишься? - За что, за что! - сам себе ответил ворчливо.- За то, что внутри этого высокообразованного существа сидит Шариков и время от времени плюется промежуточными между речью и лаем словами.- А зачем ты оскорбляешь хорошего человека? - Разве я его оскорбляю? Это он сам себя оскорбляет такой речью. На Шарикова прикрикнут - он. тут же сделает вид, что никаких плохих слов не знает, а знает, наоборот, уйму хороших, как-то: квинтэссенция, матримониальный, конфидент…” Мозг явно подходил к какому-то выводу, но сделать его не успел - Юра отвлек вопросом:

– А помнишь, как Хишам лезгинку плясал?

– Это в холле вашего этажа, на Новый год? Отлично! Даже его друг-грузин удивился, хоть сам и научил… Навсегда уезжает родной нам человек, а мы этого до сих пор не поняли. И ты вот - идешь со мной, когда должен быть с ним.

– Ну, ты даешь! Это египтянин-то, буржуй, миллионер - родной нам человек?!

– Какой он тебе миллионер? Его родители - всего лишь владельцы обувного магазина.

– “Всего лишь”! В центре Каира!

– Ты избушку принимаешь за дворец, против чего предупреждал еще Чернышевский. А все оттого, как говорил он же, что настоящего миллионера в глаза не видал. Миллионеры не сорят деньгами, как Хишам. Миллионеры о-очень разборчивы в знакомствах. Отчего, кстати, их мир узок и сер. Миллионеры скупы и скучны.

– А ты видала их - пачками?

Отвечать на это было нечего, да Юра и не ждал ответа.

– Что египтяне, что японцы, что индусы - тебе все едино, ты всех любишь.

– Ну почему же “едино”? Все интересны по-разному. И дороги по-разному.

– И все - друзья?

– А чем тебе это не нравится?

– Тем, например, что как раз я, твой земляк, для тебя вовсе не друг. Ты все время избегаешь меня и тайно, и явно. И к компании всегда где-то в другом углу, как я ни стараюсь быть поближе, и не зайдешь никогда. Не прояви я инициативы, ты обо мне и год не вспомнишь.

– Юр, ни индусы, ни японцы никогда не говорят мне: темная ты баба! Чокнутая! Не вешай лапшу на уши! Может, поэтому я и не ухожу от них в другой угол?

– Да я, если хочешь, могу выражаться как английский лорд!

– Хочу, Юрочка, очень хочу! Глядишь, и народ за тобой потянется.- Она неудержимо расхохоталась, со стыдом понимая, что обижает его.

– Ну, змея-я,- сказал Юра.- И на черта я к тебе зашел? Чтоб только настроение себе испортить.

– А вон кабина лифта вровень с полом стала… И вторая ползет… Разойдемся? Я пойду туда, а ты продолжай развивать ножную мускулатуру?

Но поскольку голос ее опять звучал с просительной ласковостью, Юра отказался: решил, видимо, что можно все начать сначала.

– Нет уж! Нашла из-за чего расходиться! Перекинулись несколькими искренними словами - и сразу расходиться?

Молча пошли дальше.

… Дальневосточный университет дружбы народов к началу нашего повествования существовал уже лет десять. Располагался он в центре Приморского края. В нескольких километрах на запад - город Нижнегорск, столь же юный, как и университет.

В нескольких километрах на восток - Японское море, часть великого Тихого океана. А вокруг - великолепный парк, постепенно переходящий в первозданный лес с озером.

Лену, приехавшую сюда из Кургана, поселили в одном “блоке” (так здесь называли двухкомнатный студенческий номер) с третьекурсницей Светланой Строгановой: прежняя соседка, француженка, закончила учебу и уехала на родину. Друзья Светланы, часто бывавшие у нее, постепенно стали и друзьями Лены.

Университет создавался специально как восточный - прежде всего ради изучения истории и философии Востока. Преподаватели здесь были и из Китая, и из Индии, и из Кореи, и из Японии… Изучалась, естественно, и “западная” история и философия (да и множество других дисциплин, как в любом университете). В результате студенты отличались “не чистотой закрытых глаз, неведеньем детей”, а осмысленным выбором своей позиции. Правда, поначалу диалоги между ними, съехавшимися со всех концов света, происходили просто детские. Например: - Мне смешна страна, в которой киношный герой-любовник играет роль президента. Такие игры дорого обходятся человечеству.

– Не дешевле обходятся человечеству президенты, обеими руками поддерживающие свои вставные челюсти.

Реплика “со стороны”: -J Разница между ними - только в качестве вставных челюстей.

Или: - Мне не нравятся ваши мещане - агрессивные, самодовольные.

– А мне ваши - покорненькйе, аккуратненькие.

Но такой уровень “диспутов” вскоре оставался лишь как воспоминание о взаимной невоспитанности.

Лена после особенно горячих споров порой видела сон, проясняющий для нее запутанную “пикейными жителями” ситуацию. Такую вот, например, симпатичную картинку: длинный стол, накрытый обеденной скатертью, в огромном зале “восточного” дворца (внешней логики она от своих снов не ждала - логика обычно была в них лишь внутренняя; вот и здесь: стол был чисто российский, а дворец-”шамаханский”). За столом сидят толстые, роскошно одетые люди - типичные бояре: с цепями на шеях, в бархатных шубах нараспашку. Они уже наелись: остатки яств - перед ними, но не в грязном беспорядке, а красиво разбросанные по столу: тут - почти целая кисть винограда, там - узкогорлый сосуд с рубиновым вином, там - белый каравай, разломанный пополам и еще более красивый, живописный оттого, что любовно разломан, а не грубо разрезан ножом…

От стола вниз ведут несколько ступеней, за ними - люди, еще не обедавшие: смотрят на пиршество злыми, ненавидящими обладателей шуб глазами. И голос над всей этой динамичной картинкой: “Нужна ли смена власти? Думайте, думайте, думайте…” Лена начинает думать - в полудреме, еще не окончательно проснувшись. Вопрос этот звучал вчера на очередном их “митинге”: “Нужна ли смена власти, если власть себя не оправдала? Или лучше обойтись компромиссом - критикой, выправлением крена в ее курсе всем обществом?” И вот сейчас Лена думает не просто над теоретическим вопросом, а над картинкой: одни уже наелись и способны позаботиться о том, чтобы накормить остальных; у них, наевшихся, даже и взгляд благожелательный.