Мифы классической древности - Г. Штоль

Во все продолжение этого рассказа Антигона стояла спокойно, опустив голову; и когда Креонт стал спрашивать ее – сознается ли она в своем преступлении и было ли ей известно повеление его, – она отвечала свободно и безбоязненно, что запрещение погребать тело Полиника ей было известно и что, несмотря на это, она приступила к погребению брата и не отрекается от своего дела. "Не от Зевса была та заповедь, – сказала она, – и не от богини правды, Дике, обитающей с подземными богами; не думаю я, чтобы законы твои, законы смертного, могли иметь большую силу, чем неписаные, незыблемые заповеди богов: не вчера и не сегодня явились они, а жили вечно, и никому неведомо их начало. Этих-то заповедей и не хотела я нарушить из страха перед волей и силой человека; в преступлении их не хотела я быть виновной перед богами. Знала я и без твоего решения, что не могу избежать смерти; если же мне придется умереть преждевременно, то для меня и в этом будет выгода: смерть разве не выгода для того, кто, подобно мне, влачит жизнь в бесконечных несчастиях? Потому-то нисколько не прискорбна для меня смерть, меня ожидающая; но если бы брат мой лежал без погребения, я скорбела бы об этом более, чем о судьбе своей".

Речи великодушной девы кажутся Креонту дерзкими; гнев его возрастает тем сильнее, чем спокойнее говорит с ним Антигона. "Дерзость вдвойне! – воскликнул он. – Сперва она пренебрегла законом, а теперь хвалится своей виной и радуется ей. Но знай: упрямые и дерзкие скорее всех падают духом; крепчайшее, в огне закаленное железо легче другого ломается в куски. Сказать, поистине, не я – она будет мужчиной, если сойдет ей безнаказанно такая отвага. Нет, хотя они и одной со мной крови, но не избежать им самой горькой смерти – ни ей, ни сестре ее; знаю, и другая сестра была не безучастна в этом деле. Приведите ее ко мне. Я сейчас ее видел: бродит по дому, как помешанная, не помня себя; так всегда смущается преступная душа и смущением обличает свою тайну". – "Если ты хочешь убить меня, – продолжала Антигона, – чего же ты медлишь? Как в твоих речах мне все противно, так и тебе не могут нравиться ни речи мои, ни поступки. Но знаю я: предав земле тело брата, я стяжала себе великую славу; и эти граждане стали бы хвалить мой поступок, если б страх не сковывал им языка". – "Из всех кадмейцев никто не станет хвалить тебя за то, что ты сравняла изменника отчизне с тем, который пал, защищая родную землю". – "Смерть все равняет и примиряет всякую вражду". – "Нет, враг не будет другом и в аиде". – "Я рождена на свет не для вражды взаимной, а для любви". – "Ну, ступай в царство теней и люби там, если ты рождена для любви; пока я жив, не потерплю, чтобы надо мной властвовала женщина".

В это время у дверей дворца показалась рыдавшая Исмена. Креонт обратился к ней с гневной речью; называя ее ехидной, спрашивал он, принимала ли она участие в погребении брата? Несчастье придало силы слабой и боязливой Исмене. Не было в ней силы и смелости действовать, но страдать и терпеть она может. Она признает себя виновной в нарушении закона и готова принять наказание, равное с сестрой: не может она жить без сестры. Антигона опровергает признание сестры и берет на одну себя ответственность за содеянное: не хочет она признать соучастницей своей сестру, которая "любит только словами, а не делом".

Отвергнутая так сурово сестрой, Исмена пытается смягчить сердце Креонта просьбами, напоминает ему, что Антигона – невеста его сына Гемона. Вместе с Исменой и старейшины города просят царя пощадить невесту своего сына. Но гневен и непреклонен остался Креонт и не склонился ни на какие просьбы: "Сын мой найдет и другую невесту, – говорит он. – Вы, служители, уведите обеих дев и стерегите их: от смерти не прочь бывают бежать и храбрецы". Народ, присутствовавший при допросе и суде над дочерьми Эдипа, принимал в них участие, одобрял в душе поступок Антигоны и скорбел об ее участи, но никто из народа не осмеливался поперечить воле градоправителя.

Гемон, младший сын Креонта, услыхав, что отец хочет предать смерти его невесту, поспешно пришел в собрание в намерении умолять отца о помиловании Антигоны. Креонт встретил сына такими словами: "Ты должен, сын мой, во всем уступать воле отца, враги отца твоего должны быть и тебе врагами, друзья его – друзьями и тебе. Не теряй же ума из-за женщины; с презрением оттолкни от себя преступницу, которая всенародно презирает мою волю. И не буду лжецом перед городом и, Зевсом клянусь, предам ее смерти. Если я потерплю непокорность в своем семействе, мне скоро не станут повиноваться и вне моего дома. Нет, не женщине лишить меня власти!"

До сего времени Гемон был всегда покорен своему строгому родителю и ни в чем не выходил из его воли; но теперь, слушая гневные речи отца, стал противоречить и защищать Антигону и сказал, что весь город сострадает несчастной деве, весь народ фиванский втайне скорбит о том, что благородная дочь Эдипа гибнет бесславно за славное дело. "Не считай одного себя разумным, отец мой: мужу, как ни будь он мудр, никогда не стыдно слушать совета других; не следует быть слишком упорным. Дерево, которое во время разлива клонится к земле, спасает свои ветви; деревья же, стоящие прямо, бывают иногда вырваны со всеми корнями. Пловец, натягивая во время бури паруса слишком крепко, опрокидывает ладью свою вверх дном". – "Как, – воскликнул ослепленный гневом Креонт, – мне, в моих летах, пришлось учиться у мальчика! Ты из-за женщины осмеливаешься противиться воле отца? Не быть этому, не возьмешь ты ее в жены живую!" – "Так ты решился умертвить ее; смерть ее погубит еще другого". – "Ты смеешь грозить мне? Привести сюда преступницу, пускай сейчас умрет она на этом месте, перед его глазами". – "Не умрет она перед моими глазами – не думай этого, и меня ты не увидишь в глаза с этих пор: безумствуй с послушными тебе друзьями, которым по сердцу твое безумство". С этими словами Гемон поспешно скрылся. Старцы городские, присутствовавшие на совете Креонта, предостерегают его: Гемон ушел в гневе и скорби, а в таких летах отчаяние и гнев смущают ум и легко доводят до гибели. Но Креонт остался глух к предостережению старцев: "Пусть делает, что хочет, – сказал он. – Ничем не спасти ему преступных дев". – "Так ты хочешь предать смерти обеих дочерей Эдипа?" Этот вопрос старцев заставил Креонта задуматься. Решил он – Исмену, как не принимавшую участия в погребении делом, пощадить, Антигону же предать страшной, мучительной смерти: заключенная в уединенную пещеру в подземном склепе Лабдакидов, она должна была, по решению Креонта, умереть голодной смертью. Вскоре выводят из дворца Антигону и, скованную, ведут к месту, где она должна умереть. Мужество и смелость, воодушевлявшие деву до сих пор, ослабели, и чувства естественные – любовь к жизни и страх перед смертью – встали в ее женственном сердце во всей своей силе; громко рыдает она и жалуется на судьбу свою: без друзей, без слез участия отходит она от безрадостной жизни в темный могильный склей, где, живая, должна она ждать смерти между мертвыми. Безучастно слушает речи Антигоны гневный градоправитель Фив, не трогается его сердце жалостью к юной деве, дочери сестры его, невесте сына; коснея в гневе, велит он исполнителям своей воли отвести злополучную на место ее казни.

Народ стоял еще толпой около дворца и втайне скорбел о несчастной судьбе дочери царя Эдипа. Вдруг является вещий старец Тиресий, ведомый отроком за руку. Судьбы градоправителя и граждан города Кадмова, заставили его покинуть свое уединение и явиться перед народом. "Ты идешь опасным путем, – говорит он Креонту. – Послушай, что открыло мне вещее знание. Сидел я в хижине, служащей у меня пристанищем пернатым; вдруг слышу – птицы издают неизвестные мне дотоле громкие крики и странно шумят крыльями, догадался я, что они бьются и убийственно терзают одна другую когтями. Испугался я и тотчас стал искать знамения в жертвах на всесожигающих жертвенниках. Из тучных, жиром покрытых бедер не показывалось пламя; влага, истекавшая из жертвенного мяса, дымилась, пенилась и поглощалась пеплом; желчь, вздуваясь, исчезала в воздухе. Дурные это знамения, бедствия предвещают они городу. И город будет страдать через тебя: осквернены все наши жертвенники, псы и хищные птицы наполняют их остатками пожираемого ими тела Полиника, которого ты лишил погребения. Боги не принимают более от нас ни жертв, ни молений; птицы гадателей, напитавшись тучной кровью павшего мужа, издают зловещие звуки. Подумай об этом, сын мой! Человеку свойственно погрешать; но погрешавшего нельзя еще назвать безумным и несчастным: внимая благим советам, он, если пожелает, может уврачевать зло. Перестань гневаться и враждовать с мертвыми, не позорь мертвеца. Совет мой от сердца, добра я тебе желаю". Слушая речи вещего старца, Креонт подумал, что он подкуплен его врагами. "Все вы против меня, – воскликнул гневно градоправитель. – Всеми путями подкапываетесь вы под меня – даже прорицатели вещают против меня; да знаю я этих кудесников, известна мне их продажность. Только тщетны все усилия врагов моих: никакие предвещания, никакая сила – истрать они все богатства золотоносной Индии – не заставят меня возвратить честь телу изменника – разве орлы Зевса похитят его и унесут на Олимп. Тебе же скажу: и вещие старцы прорицатели гибнут в позоре, когда начинают из корысти высокими речами прикрывать злые умыслы!" Оскорбленный обвинением Креонта в продажничестве, Тиресий высказал ему всю горькую правду, которую не хотел возвещать ему. "Знай же, царь, – говорит он Креонту, – не много раз промчат быстрые кони Гелиоса его колесницу, и ты поплатишься смертью одного из кровных твоих; будет тебе кара за то, что ты живую душу бесславно заключил в гроб, а также и за то, что держишь поверх земли непогребенное тело и отнимаешь у подземных богов им принадлежащее. За эти злодеяния покарают тебя вскоре губительные мстительницы эринии и дом твой наполнят плачем и стенаниями; вместе с тобой будет бедствовать и город Кадма. Вот какими стрелами ражу я твое сердце за то, что ты оскорбил меня; и слово мое не лживо: не уйти тебе от этих стрел. Веди меня теперь отсюда, отрок; пусть его изольет гнев свой на людей более меня юных; вперед будет скромней на язык и крепче разумом".