Жизнь Клима Самгина (Часть 3) - Максим Горький

- Зачем же? Не хочешь беседовать - не беседуй, храни свою мудрость для себя. Обиделись мужики-то! Лида очень предусмотрительно поступает, выписывая солдат.

- Это - твой совет, - напомнила Лидия, но Зотова отреклась:

- Ну, что ты, у тебя - свой ум, не дитя! Лошади бежали быстро, но путь до города показался Самгину утомительно длинным.

На другой же день он взялся за дело утверждения Турчанинова в правах наследства; ему помогали в этом какие-то тайные силы, - он кончил дело очень быстро и хорошо заработал на нем. Раньше почти равнодушный к деньгам, теперь он принял эти бумажки с чувством удовлетворения, - они обещали ему независимость, укрепляли его желание поехать за границу. Он даже настроился спокойнее, крепче. Безбедов не так уж раздражал его, и намерение переменить квартиру исчезло. Но тут в жизнь его бурно вторглись один за другим два эпизода.

Сереньким днем он шел из окружного суда; ветер бестолково и сердито кружил по улице, точно он искал места - где спрятаться, дул в лицо, в ухо, в затылок, обрывал последние листья с деревьев, гонял их по улице вместе с холодной пылью, прятал под ворота. Эта бессмысленная игра вызывала неприятные сравнения, и Самгин, наклонив голову, шел быстро.

Обыватели уже вставили в окна зимние рамы, и, как всегда, это делало тишину в городе плотнее, безответней. Самгин свернул в коротенький переулок, соединявший две улицы, - в лицо ему брызнул дождь, мелкий, точно пыль, заставив остановиться, надвинуть шляпу, поднять воротник пальто. Тотчас же за углом пронзительно крикнули:

- Караул...

Там слышен был железный шум пролетки; высунулась из-за угла, мотаясь, голова лошади, танцевали ее передние ноги; каркающий крик повторился еще два раза, выбежал человек в сером пальто, в фуражке, нахлобученной на бородатое лицо, - в одной его руке блестело что-то металлическое, в другой болтался небольшой ковровый саквояж; человек этот невероятно быстро очутился около Самгина, толкнул его и прыгнул с панели в дверь полуподвального помещения с новенькой вывеской над нею:

"Починка швейных машин и велосипедов".

"Иноков, - сообразил Самгин, когда из-под козырька фуражки на него сверкнули очень знакомые глаза. - Это Иноков. С револьвером. Экспроприация".

За углом - шумели, и хотя шум был не силен, от него кружилась голова. Дождь сыпался гуще, и голова лошади, высунувшись из-за угла, понуро качалась.

Самгин решал вопрос: идти вперед или воротиться назад? Но тут из двери мастерской для починки швейных машин вышел не торопясь высокий, лысоватый человек с угрюмым лицом, в синей грязноватой рубахе, в переднике; правую руку он держал в кармане, левой плотно притворил дверь и запер ее, точно выстрелив ключом. Самгин узнал и его, - этот приходил к нему с девицей Муравьевой.

- Не узнаете? - негромко, но очень настойчиво спросил человек, придерживая Самгина за рукав пальто, когда тот шагнул вперед. - А помните студента Маракуева? Дунаева? Я - Вараксин.

- Ах, да, как же, - пробормотал Самгин, следя за правой рукою Вараксина, а тот спросил его:

- Вы - что? Нездоровится?

- Там что-то случилось, - сказал Самгин, указывая вперед, - Вараксин спокойно произнес:

- Пойдем, взглянем.

Он пошел сзади Самгина, тяжело шаркая подошвами по кирпичу панели, а Самгин шагал мягкими ногами, тоскливо уверенный, что Вараксин может вообразить чорт знает что и застрелит его.

Взглянув на Вараксина через плечо, он сказал:

- Неузнаваемо изменились вы...

- А вы - не очень, - услышал он равнодушный голос. За углом, на тумбе, сидел, вздрагивая всем телом, качаясь и тихонько всхлипывая, маленький, толстый старичок с рыжеватой бородкой, в пальто, измазанном грязью; старичка с боков поддерживали двое: постовой полицейский и человек в котелке, сдвинутом на затылок; лицо этого человека было надуто, глаза изумленно вытаращены, он прилаживал мокрую, измятую фуражку на голову старика и шипел, взвизгивал:

- С-сорок две тысячи, их ты! Среди белого дня! На людной улице-е!

Уже собралось десятка полтора зрителей - мужчин и женщин; из ворот и дверей домов выскакивали и осторожно подходили любопытные обыватели. На подножке пролетки сидел молодой, белобрысый извозчик и жалобно, высоким голосом, говорил, запинаясь:

- Он, значит, схватил лошадь под уздцы и заворачивает в проулок...

- Ну, и врешь! - крикнул из толпы человек с креслом на голове.

- Ей-богу - не вру! Я его кнутом хотел, а он револьвер показывает...

Кто-то одобрительно заметил:

- Ловко время выбрали, обеденный час! Публика шумно спрашивала:

- Сколько их было? Куда побежали?

А рядом с Климом кто-то вполголоса догадывался:

- Похоже, что извозчик притворяется.

Дождь сыпался все гуще, пространство сокращалось, люди шумели скупее, им вторило плачевное хлюпанье воды в трубах водостоков, и весь шум одолевал бойкий торопливый рассказ человека с креслом на голове; половина лица его, приплюснутая тяжестью, была невидима, виден был только нос и подбородок, на котором вздрагивала черная, курчавая бороденка.

- Я - вон где шел, а они... двое, - навстречу, один в картузе, другой - в шляпе, оба - в пальтах. Ну, один бросился в пролетку, вырвал чемоданчик...

- Саквояж, старик сказал...

- Это - все равно! Вырвал и побежал в проулок, другой - лошадь схватил, а извозчик спрыгнул и бежать.

- Я? От лошади?..

- Вот те и - я! Струсил, дубина...

- В проулок убежал, говоришь? - вдруг и очень громко спросил Вараксин. - А вот я в проулке стоял, и вот господин этот шел проулком сюда, а мы оба никого не видали, - как же это? Зря ты, дядя, болтаешь. Вон - артельщик говорит - саквояж, а ты - чемодан! Мебель твою дождик портит...

Начал Вараксин внушительно, кончил - насмешливо. Лицо у него было костлявое, истощенное, темные глаза смотрели из-под мохнатых бровей сурово. Его выслушали внимательно, и пожилая женщина тотчас же сказала:

- Вот эдак-то болтают да невиноватых и оговаривают.

Самгин стоял у стены, смотрел, слушал и несколько раз порывался уйти, но Вараксин мешал ему, становясь перед ним то боком, то спиною, - и раза два угрюмо взглянул в лицо его. А когда Самгин сделал более решительное движение, он громко сказал;

- Вы, господин, не уходите, - вы свидетель, - и стал спокойно выспрашивать извозчика: - Сколько ж их было?

- Двое. Один - шуровал около старика, а другой - он лошадь схватил.

Самгин чувствовал себя неопределенно: он должен бы возмутиться насилием Вараксина, но - не возмущался. Прошлое снова грубо коснулось его своей цепкой, опасной рукою, но и это не волновало.

Вараксин, вынув руку из кармана, скрестил обе руки на груди, - из-под передника его высунулся козырек фуражки.

Самгин привычно отметил, что зрители делятся на три группы: одни возмущены и напуганы, другие чем-то довольны, злорадствуют, большинство осторожно молчит и уже многие поспешно отходят прочь, - приехала полиция: маленький пристав, остроносый, с черными усами на желтом нездоровом лице, двое околодочных и штатский - толстый, в круглых очках, в котелке; скакали четверо конных полицейских, ехали еще два экипажа, и пристав уже покрикивал, расталкивая зрителей:

- Кто очевидец? Этот? Задержите.

А штатский торопливо спрашивал человека с креслом:

- В проулок? Как одет?

Было очень неприятно видеть, что Вараксин снова, не спеша, сунул руки в карманы.

- А вот люди никого не видали в проулке, - сказал кто-то.

- Какие люди?

- Я, - сказал Вараксин, встряхивая мокрыми волосами. - И вот этот господин.

И, показав на Самгина правой рукой, левой он провел по бороде седоватой, обрызганной дождем.

"Как спокойно он ведет себя", - подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский спросил имя, фамилию Вараксина.

- Николай Еремеев, - громко ответил Вараксин и, вынув из-за передника фуражку, не торопясь натянул ее на мокрую голову.

- Расходитесь, расходитесь, - покрикивал околодочный. Самгин взглянул в суровое лицо Вараксина и не сдержал улыбки, - ему показалось, что из глубоких глазниц слесаря ответно блеснула одобрительная улыбка.

"Мог застрелить, - думал Самгин, быстро шагая к дому под мелким, но редким и ленивым дождем. - Это не спасло бы его, но... мог!"

Он был доволен собою и вместе с этим чувствовал себя сконфуженно.

"Вот - пришлось принять косвенное участие в экспроприации, - думал он, мысленно усмехаясь. - Но - Иноков! Несомненно, это он послал Вараксина за мной... И эта... деятельность - по характеру Инокова как нельзя более".

Как всякий человек, которому удалось избежать опасности, Самгин чувствовал себя возвышенно и дома, рассказывая Безбедову о налете, вводил в рассказ комические черточки, говорил о недостоверности показаний очевидцев и сам с большим интересом слушал свой рассказ,