Зверь-из-Ущелья - Соня Марей

Почему-то язык не повернулся произнести, что этой ночью влюблённые пары уединяются на маковом поле, чтобы лишиться невинности и обрести благословение бога. Зато воображение подкинуло несколько до ужаса неприличных картин. Конечно, с поцелуями, на остальное фантазии не хватало.

– Тебе нечего здесь делать, – он взял лошадь под уздцы и твёрдым шагом приблизился ко мне. – Забирайся.

– Зачем?

– У нас вся ночь впереди. Отвезу тебя в горы, а там сама сможешь врата открыть и домой вернуться.

Спокойно и терпеливо, хотя поджилки тряслись, я произнесла:

– Ну уж нет, Ренн. Я не для того рисковала, чтобы меня позорно выперли с праздника. Я обещала прийти, и я это сделала, – упёрла руки в бёдра, а потом добавила: – Неужели ты всё забыл?

То, как горы привели нас друг к другу. Как он спас меня, как держал на руках в студёной воде и смотрел, как на самую прекрасную из земных женщин. Забыл наш ночной разговор, наши откровения, мою смелую просьбу, свой порыв и волшебный поцелуй, о котором я грежу ночами.

Взгляд льдисто-синих глаз стал ещё холодней.

– У меня есть верёвка. Длинная. Крепкая, – каждое слово прибивало к земле, лишало воздуха, и лишь крепче стискивала зубы. – Я свяжу тебя, закину на лошадь и отвезу туда, откуда ты пришла.

Лестриец сделал шаг ко мне, я – от него.

– Не надо!

– Тогда садись на лошадь по-хорошему. Или ты не умеешь? Тогда, может, подсадить? – он протянул руки, а я вдруг представила, что этот человек просто захотел меня обнять.

Может же быть такое?

Нет, Рамона. Хватит мечтать. В горах всё было по-другому, а здесь – чужая земля, чужие порядки. Реннейр может выдать меня собратьям, и они наверняка посчитают меня лазутчицей.

Но глупое сердце шептало – он на это не способен.

И я сделала то, о чём, возможно, пожалею. Вдохнула поглубже и преодолела разделяющие нас шаги.

Один, два, три… И закончился воздух.

Его руки оказались по обе стороны от моей талии. Сомкнулись на ней, как стальные тиски. И когда я коснулась плеча, он вдруг вздрогнул. Втянул воздух прерывисто.

А меня окатило жаром – он пылал. Такой горячий.

– Чего ты добиваешься, дочь гор? – выдохнул Ренн мне в волосы, но на лошадь не закинул, как грозился. – Преследуешь меня во снах, теперь ещё и наяву…

– Во снах? – откровение было так неожиданно, что я поперхнулась воздухом. – Я тебе снилась?

– И не раз.

Кожа под ладонью обжигала. Он был так близко… Слишком близко для того, чтобы я могла думать трезво. В вырезе рубашки, как раз на уровне моего лица, виднелась широкая грудь, тяжело вздымались пласты могучих мышц, а на шее быстро-быстро пульсировала жилка.

Провести бы по ней пальцем…

Ох, Рамона, – посетовал здравый смысл, – совсем оголодала без мужской ласки? Сама набросишься?

На губах расцвёл его вкус, чувствительная кожа шеи загорелась в тех местах, которых касалась жёсткая щетина. Возможно, для него это ничего не значит. Возможно, он просто поддался порыву. Но для меня это было ценнее самого дорогого самоцвета.

– Я вспоминала...

Слова замерли где-то в горле. Один миг – и я в седле.

– Я никуда не поеду!

В крови взыграло врождённое упрямство. А лестриец пусть думает, что угодно!

– Я тебя не спрашиваю, – и подтянул стремена – как раз под мою ногу.

– Не смотри на меня, как на маленькую девочку, Реннейр. Я сама отвечаю за свои поступки.

– О, поверь, я смотрю на тебя, не как на маленькую девочку, а как на вполне себе зрелую женщину.

Мне показалось, или он сказал это со злостью? С каким-то отчаяньем дёрнул ремешок на седле и шумно выдохнул.

– Считай, что я о тебе забочусь. Это для твоего же блага.

– Почему каждый считает, что знает лучше, что для моего блага, а что нет?

Ещё один учитель жизни на мою голову! Разве это справедливо?

Я завертелась, думая, как безболезненно соскользнуть с лошади, но вместо этого лишь потеряла ботинок. Реннейр вздохнул так, будто я и впрямь была непослушным ребёнком, наклонился за ним и другой рукой взял меня за лодыжку – обуть.

– Признаться, я даже немного растерялся, когда тебя увидел, – от твёрдых мужских пальцев под кожей разбежались мелкие молнии – это было неожиданно, почти больно, но так… хорошо. Злость и обида улетучились вмиг, будто ветер слизал.

Мы столкнулись взглядами. Мой – удивлённый, и его – стальной, непоколебимый.

– Пора это заканчивать. Ты не должна так рисковать, Мона. А если бы я тебя не встретил? Тебя могли обидеть, люди здесь не самые добрые, – продолжил твёрдо, а потом вдруг тёмные брови взлетели на лоб: – У тебя кровь? – голос стал глуше, и подушечка большого пальца проскользила по косточке, пачкаясь алым. – Откуда?

И снова провёл по коже, рядом, чтобы не тревожить ранку. В отличие от голоса, прикосновение было таким бережным, ласковым. Хотелось, чтобы он не останавливался.

– Натёрла… наверное… – во рту пересохло, и я смочила губы языком. А Ренн вдруг нахмурился и почему-то отвёл глаза.

– Болит?

У меня никто никогда не интересовался, болят ли ноги от многочасовых блужданий по горным тропам, а он спросил. И от этого простого проявления заботы внутри стало тепло.

– Нет… совсем нет. Ни капли.

Не говоря ни слова, Реннейр снял с пояса флягу. Вода обожгла лодыжку, но я даже не поморщилась.

– Спасибо, – и наклонилась, чтобы коснуться руки, которой он всё ещё удерживал мою стопу.

Волосы водопадом соскользнули вниз – к его лицу. Погладили щёку. А Ренн вдруг на миг опустил веки, будто это могло показаться ему приятным.

– Я не хочу уходить так быстро, – произнесла умоляющим шёпотом, когда наваждение развеялось, а на лицо лестрийца вернулось прежнее непреклонное выражение. – Я давно мечтала спуститься на равнину. Я ещё не всё видела. Ну пожа-алуйста. Не будь таким злым, Ренн. Я никому не помешаю, – и пробубнила себе под нос: – Вообще-то я не к тебе пришла, не тебе меня и гнать.

Он посмотрел на меня, сузив глаза.

Раскусил. Как пить дать, раскусил!

– Что ты планировала увидеть на этом празднике, святая простота? Скоро здесь может развернуться зрелище, не предназначенное для невинных девичьих глаз.

– Так мы можем уехать отсюда! У нас и лошадь как раз имеется, – я похлопала чалую