Целитель. Долгая заря - Валерий Петрович Большаков

человечества, человек с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем. Он не убивал Абалкина, он исполнял свой долг! А тем, кто думает иначе, надо встречаться с другими авторами — Войновичем, Астафьевым, Ерофеевым, Аксёновым…

Робкие хлопки усилились, и Динавицер дурашливо раскланялся.

— Риточка, Наташенька, — заворковал он. — Простите за долгий монолог, но я еще не закончил…

— Продолжайте, товарищ Динавицер, — улыбнулась Рита.

— Аркадий Натанович! — вдохновился Изя. — Сказать по правде, не лежит у меня душа к далеким временам! Я ж историк, мне или прошлое подавай, или настоящее. Например, то, в котором жил-поживал Алексей Быков, командир рейсового планетолета «Тахмасиб». О нем написаны три повести… А четвертую можно? Где Быков улетает с экспедицией к Трансплутону?

Массовка азартно задвигалась, а Стругацкий добродушно рассмеялся.

— Не обещаю! Но мы с Борисом подумаем.

— А над чем вы рапотаете сейчас? — подался вперед Эшбах.

Стругацкие переглянулись, и Борис Натанович растянул губы в улыбке:

— Мы пишем роман! Дежурное название — «Сопределье». О чем, не скажем, но… Помните, в «Полудне» мы упомянули теорию взаимопроникающих пространств? Так вот, в «Сопределье» эта теория будет реализована!

Массовка впала в рептильный восторг, и разговор за семиугольным столом уже не тёк, а клокотал шумливой речкой, бурля энтузиазмом, вскипая пеной эмоций или разливаясь плавными пересудами.

Рита почти не влезала в перехлёст толкований, лишь улыбалась, позируя и пленяя. Наташа, сидевшая напротив, занималась тем же, и обе понимали — программа удалась.

Еще один маленький шажок к звездам…

* * *

Запись передачи окончилась, «юпитеры» погасли, и народ, шумно кучкуясь, начал помаленьку расходиться. Кто-то бубнил:

— Не верю я в Мир Справедливости… Даже не в сам по себе мир, а в то, что он наступит. Человек Воспитанный — это, конечно, хорошо и здорово, но… Как-то уж слишком просто!

— Ничего себе — «просто»! Да люди веками болтают о том, как надо воспитывать детей, тысячи томов накатали всякие макаренки и сухомлинские, а четкой методики, как в ребенке выявить и развить его талант, как не было, так и нет!

— И не будет.

— Нет, ну, почему? Никто же не занимался всерьез Теорией Воспитания, все только и знают, что практиковать!

— Во-во… Незнайки и неумехи…

— Да ерунда это всё… Не о воспитании нужно думать, а бороться с мещанством! И стройными рядами идти к обществу всеобщего духовного благоденствия.

— Ну, ты и сказанул… «Бороться»! Как⁈ Перестрелять всех нищедухов?

— Ага… Строчишь донос на соседа — у того, дескать, мелкобуржуазные склонности! Соседа — к стенке, а ты улучшаешь жилищные условия…

— Не, старик, братья правы. Воспитание — это как прививка от обывательщины!

Улавливая обрывки мнений, «три грации» поманили Стругацких в одну из боковых галерей обсерватории. Те переглянулись и пошли, как бычки на веревочке, а Наталья отстегнула подвеску князя Витгенштейна, которая всё время передачи висела у нее на груди, и дала братьям в руки.

— Мурашки по коже… — выговорил Аркадий, любуясь переливами света на гранях. — Не сказка, а быль… На, держи, — сказал он, передавая украшение брату.

— Быль! — кивнул Борис, бережно принимая подвеску. — Но куда чудесней всякой сказки… Странно! — удивился он. — Желтый камень холодный, а серые — теплые, почти горячие…

— Тебе показалось! — фыркнул Аркадий Натанович.

Женщины переглянулись. Рита, уловив Наташин взгляд, и верно поняв его, изобразила оживление.

— Мы вас проводим! — сказала она, беря старшего Стругацкого под руку.

Писатель мигом подтянулся, демонстрируя былую выправку, а Талия обаяла младшего.

— Борис Натанович, возьмите, — заворковала она, выуживая из сумочки рабочую визитку Светланы Сосницкой. — У меня к вам огромная просьба — свяжитесь с нею, не откладывая, это реально очень важно…

Стругацкий удивленно наморщил лоб, вчитываясь в титулы и регалии:

— Хм… А зачем мне завлаб Института Мозга, пусть даже доктор медицинских наук? У меня, вроде, всё в порядке с обоими полушариями…

— Разумеется! Но вы всё же позвоните доктору Сосницкой, — мягко возразила Талия.

— Ладно… — заворчал Борис Натанович.

— Обещаете? — мурлыкнула Ивернева, сладко улыбаясь.

— Обещаю! — писатель отставил локоть, и женская рука нежно завладела мужской.

Понедельник, 5 января. Условный день

Луна, Море Дождей, ДЛБ «Звезда»

Солнце поднялось высоко над горизонтом, и бесконечные тени, нарезавшие кромешную черноту, укоротились. Полдень.

Федор Дмитриевич, поглядывая в толстый иллюминатор, усмехнулся — сверху окно прикрывал бронекозырек, мешая любоваться звездным небом. Хотя, какая разница? Пока в небе царит звезда по имени Солнце, иных светил не разглядеть. А Землей лучше любоваться снаружи, задирая голову к черноте бесконечности…

Дворский присмотрелся, и повел головой. Забавно… В первые дни на Луне он не разбирал всех красок, которыми расцвечен густо кратерированный простор. Говорят, что эскимос отличает десятки оттенков снега. Так и здесь. Луна не столь уж уныла, как представляется на плохих снимках.

Склоны холмов на окраине базы отливают молотым кофе, а иные косогоры словно присыпаны шоколадной крошкой, крапчатой от желтой серы. В низинах белеют вывалы пемзы, а ближайшая стройплощадка, с которой лундозеры счистили слой реголита, оголила черные базальтовые плиты — русло магматического потока архейских времен.

Пошатываясь, Федор Дмитриевич прошелся по узкому коридорчику, словно по вагону мимо купе, и шагнул в свой отсек. Месяц минул с новоселья — они с Бур Бурычем переехали из «старого» цилиндрического блока сюда, под своды новостройки –пологого купола, заглубленного в грунт на несколько горизонтов. Четыре квадратных метра жилплощади! Отдельной, на одного, и это, не считая тамбура и санузла!

«Хоть танцуй!» — мелькнуло у Дворского.

Правда, лунные танцы больше приличествуют молодежи, уж больно они акробатичны — здесь стойку на одной руке осилит любой, но как в таком замысловатом па удержать баланс?

В дверь пару раз стукнули, и створка ушуршала в пазы. Высокий комингс переступил Борис Борисович, коллега и сосед. Судя по брюзгливому выражению лица, коллега и сосед был сильно не в духе.

— Не выспался, — буркнул Кудряшов, отвечая на незаданный вопрос. — Ночью приехали. Десять часов тряслись… — он засопел. — Или это я таким капризным стал? Геолог, называется… Буровик!

— Как успехи? — не утерпел Федор Дмитриевич.

— Да никак! — вздохнул Бур Бурыч. — Всё осмотрели, реголит через мелкое сито просеяли, каждый ярус метелочками да кисточками вымели… Пусто! Ну, еще пару табличек сыскали… Интересная версия линейного алфавита рептилоидов, но… Ты же помнишь, сколько всего текстов было! Валя