Серебро и свинец, иной вариант - Олег Волынец

— Кроме того, — Данторакс помялся, — ши разослали по окрестным деревням гонцов…

— Как так? — не понял Линдан. — И они еще живы? Старший дружинник пожал плечами.

— Я, наверное, неправильно сказал, — ответил он, — но лучше не могу. Это были не живые гонцы… коробки, навроде ручных меленок — крутишь ручку, и из раструба слышится голос.

Линдан машинально сложил пальцы левой руки Керуновыми рогами, отвращая зло. Воистину, чего только не придумают демоны!

— Они просто отдавали эти коробки тамошним крестьянам, — пояснил воин, — с наказом доставить владетелю и богатыми дарами.

— И что же говорили эти вестники-големы? — поинтересовался Линдан.

— Что… — Данторакс промедлил, собираясь с мыслями. — Что демоны желают мира, что готовы приносить Эвейну дары за право прохода по нашей земле, что Торион из Дейга напал на них по слепой гордыне и отказался заключить мир и что вражда демонов с ним и его людьми не распространяется на другие владения.

— Торион был горд, — тяжело промолвил Линдан. — А нам покуда гордиться нечем. Следовало догадаться, что там, где не поможет сила, демоны решат взять коварством. Если, чтобы остановить вторжение демонов, мне придется воззвать к Серебряному закону, я так и поступлю, клянусь Керуном!

Воин суеверно глянул за левое плечо — не стоит ли там диева тень?

— Не поминай, — попросил он. — В моих краях говорят, что он этого не любит.

— А есть ли у меня выбор? — риторически поинтересовался Линдан. — Так или иначе, а шести волшебников не хватит, чтобы остановить эту орду. Ты сам видел — против нас не дикие ырчи идут. Их волшба сильна, хоть и непонятна нам, а Серебряный закон не сдерживает их. Вдобавок они могут призвать себе на помощь новых воинов взамен убитых… а каждый дружинник, каждый чародей, которого потеряем мы, ляжет в землю, и на его месте не встанет новый.

— Может, дела еще хуже, чем ты думаешь, владетель, — заметил Данторакс.

Он пересказал свою беседу с Лландаурксом на ветвях придорожного вяза.

Линдан некоторое время молчал.

— Если ты прав, если все так… да, пришла пора взывать к Андилайте, — промолвил он, понурив голову. — А покуда мы будем сражаться одни. Мы и шестеро чародеев.

Взгляд его слепо ощупывал бревна, из которых была сложена стена землянки.

— Я заставлю саму землю гореть у демонов под ногами, — прошептал он.

Старуха хитро прищурилась, глядя Обри Норденскольду в лицо острыми лисьими глазками.

— И что же надобно-ть вам, маер, от древней Пег Шомис? — произнесла она, нарочито пришамкивая. Обри и без того понимал ее с трудом — ирландский акцент-броуг старухи был настолько густым, что на нем впору было овсянку варить.

— Погадать, — отрубил Обри.

Он прекрасно понимал, что, пригласив эту братию в лагерь, рискует головой — не карьерой, а жизнью, в самом буквальном смысле. Подобное нарушение секретности тянуло на трибунал. В лучшем случае. Но как проверить предположения яйцеголового Сельцмана иначе, он себе не представлял, а приказ адмирала недвусмысленно требовал от Обри Норденскольда принимать всерьез самые дикие идеи.

План принадлежал подполковнику Макроуэну, но брать на себя ответственность за него тот отказался решительно. По личному приказу Обри бравые ребята из МП доставили из ближайшего города — Солсбери — десяток человек, зарабатывавших себе на жизнь общением с миром иным: гадалок, спиритов, знахарей и прочих. Бурно протестующих подданных британской короны запихнули в общую палатку и объяснили вполне недвусмысленно, что им выпала редкостная возможность внести вклад в дело борьбы с мировым коммунизмом. Добровольцы будут награждены, а остальные — расстреляны (последнего Обри делать вовсе не собирался, но в его планы входило запугать собранную им толпу шарлатанов до холодного пота). Пару дней всю компанию помариновали в неизвестности, а затем по одному начали вызывать к Обри — на демонстрацию парапсихических способностей.

Покуда результаты не обнадеживали. Двое спиритов сломались и, обливаясь слезами, признали себя жуликами и проходимцами. Хилер, утверждавший, что учился своему ремеслу у загадочных филиппинских целителей, надулся, как мышь на крупу, и заявил, что вокруг него слишком много дурных вибраций и он не может работать в такой обстановке. Остальные старались как могли, но видно было, что смена обстановки никакого влияния на их предполагаемые способности не оказала

Теперь вот старуха-ирландка. Странно вообще-то — Солсбери ближе к Уэльсу, чем к Ирландии. Каким ветром ее сюда занесло?

— Я не гадалка, — с достоинством возразила старуха. — Гадалок ты среди цыган поищи, пусть тебе лудильное племя карты раскидывает! А я предсказательница. Мне сердце вещует.

— И что же оно тебе вещует… про меня, скажем? — поинтересовался Обри устало.

Старуха пошевелила пальцами в воздухе. Майору подумалось, что она на самом деле моложе, чем выглядит, — в седых волосах еще проглядывали рыжие пряди.

— Что… — Она запнулась. — Что… ты… зря… пришел… в земли… беан сидхе… маер…

— Что-что? — переспросил Обри. Старуха дико оглянулась.

— Никогда еще… — прошептала она севшим голосом. — Никогда…

— В чем дело? — Майор начинал терять терпение.

— Я… прозрела, — ответила Пег Шомис и надолго смолкла.

Обри ждал.

— Всю жизнь… я прозревала судьбы, как сквозь стекло мутное, — проговорила старуха хрипло, роняя слова, точно булыжники. — А теперь я вижу ясно. Один из ваших не вернется сюда сегодня. Если ты не поостережешься, то и сам не увидишь дома.

Она развернулась на каблуке, отчего многочисленные грязные юбки ее разметались колоколом, и поковыляла в сторону своей палатки.

Обри смотрел ей вслед, раздумывая, посчитать это за результат или списать на артистическое хамство старой ведьмы. Лишь чуть погодя ему пришло в голову, насколько ирландское "сидхе" напоминает здешнее "ши".

А вернувшийся к вечеру патруль недосчитался одного человека — вылетевшая из кустов белоперая стрела вошла ему точно в глаз, как белке. Когда Обри примчался с этим известием к старухе, та в бреду металась по кровати. Врач из полевого госпиталя только пожимал недоуменно плечами, не находя ни жара, ни каких-либо иных симптомов, помимо обычных старческих хворей.

К утру Пег Шомис умерла. Медики ничего не смогли сделать, как ни пытались они вновь запустить остановившееся сердце. На лице старухи отражался такой дикий, неизбывный ужас, что, как выразился врач, казалось, будто и умерла она от страха.

— Мы даже не успели слова сказать, — прохрипел раненый сержант. — Они… Стрелы летели отовсюду.

— Хорошо подготовленная засада, — подтвердил капрал Герберт. — Но у них не было времени к ней приготовиться. Мы забросили разведчиков вертолетом… чтобы верхом преодолеть такое расстояние, нужно несколько часов.

— Разве что посты на этой дороге стоят всегда, — заметил Обри.

— Зачем? — удивился Макроуэн. — Здесь же нет никакой границы?

— Есть, — ответил Обри.

Подполковник морской пехоты покосился на него.

— Ее видно с воздуха, — неохотно пояснил майор. — Здесь совершенно другой лес. Линия очень четкая… неестественно четкая. И геометрически правильная.

— И что это должно означать? — скептически поинтересовался Макроуэн. — Государственную границу?

— Возможно, это священный лес, — предположил майор. — Древние кельты поклонялись деревьям… А мы влезли на охраняемую территорию. Богохульников нигде не любят.

Обри показалось, что Макроуэн ему просто не поверил, однако высказывать это вслух не решился, дабы не подрывать авторитет старших чинов.

— У противника потери были? — осведомился он командирским тоном.

— Всех положили, — отозвался сержант кровожадно. — Разве что удрал один-другой. А остальных — в фарш. Вон тащат…

— Подполковник! — крикнул один из морпехов, выволакивавший из хитро укрытой засидки тела. — Тут что-то странное!

Макроуэн подбежал к нему. Обри быстрым шагом направился вслед за ним.

Пуля пробила туземцу грудь небольшой дырочкой и разворотила пол спины на выходе. Судя по всему, он умер так быстро, что агония не успела исказить его черты. Лик его был ангельски спокоен и ангельски нечеловечен.

Первое, что бросилось Обри в глаза, — это необыкновенная хрупкость лица. Словно вместо костей у мертвого туземца была плотная бумага. И кожа, несмотря на отчетливую, неуместную под лесной сенью смуглоту, была прозрачно тонка. Огромные зрачки слепо глядели в сплетение веток. Глаза у туземца были зеленые. Не того тусклого, грязно-серого или болотного оттенка, который обычно называют этим словом, а цвета травы. И сам он был как травинка — тонкий и гибкий, весь в оттенках листвы и коры. Острые скулы, тонкие пальцы, накоротко остриженные каштановые волосы, заостренные уши…