Флэшмен в Большой игре - Джордж Макдоналд Фрейзер

— И я видел это — я, Мухаммед-дин, так как эти сволочи привели нас в Джокан-баг, говоря: «Поглядите на своих могущественных сагибов, поглядите на гордых мэм-сагиб, которые раньше смотрели на нас, как на грязь — смотрите, как они пресмыкаются перед нами, ожидая смерти!»

— За это в аду их ждет трижды раскаленная печь, — произнес один из соваров, — помни об этом, риссалдар-сагиб.

— Даже если они будут гореть вечно — это недостаточная кара, — проворчал Ильдерим, — первыми они убили сагибов — сборщика налогов, Эндрюс-сагиба, Гордона, Берджесса, Тэйлора, Тарнбулла — всех. Они построили их в ряд и зарубили топорами. Скин-сагиба они убили последним; он просил пощадить его жену, но они хохотали ему в лицо и били его и, прежде чем зарезать, хотели поставить его на колени. «Я умру стоя, — сказал он, — сожалея лишь о том, что меня коснулись руки такой бесчестной сволочи. Бей, трус — ведь мои руки связаны!» И Бакшиш-Али, эта тюремная гнида, перерезал ему глотку. И на все это они заставили смотреть женщин и детей, крича: «Смотри, это кровь твоего мужа! Гляди, малыш, это — голова твоего папочки, попроси его поцеловать тебя!» А потом они поубивали всех мэм-сагиб, а жители города смотрели на это с приветственными криками и осыпали палачей цветами. И Скин мэм-сагиб сказала Фаизу-Али: «Если это доставит тебе удовольствие, сожги меня живьем или сделай со мной что хочешь, но только пощади детей!» Но они швыряли грязью ей в лицо и поклялись, что дети тоже умрут…

Один из соваров добавил:

— На небесах ей на руку повяжут красную нить, как у гази.

— А я, — продолжал Ильдерим, — рвался как тигр и с пеной у рта осыпал их проклятьями. Я крикнул: «Шабаш, мэм-сагиб!» и «Гип-гип-гип-ура!», — как это делают сагибы, чтобы подбодрить ее. И эти мерзавцы ее зарезали. — Ильдерим рыдал, не стыдясь своих слез, продолжая свой рассказ: — А затем они принялись за детей — их было два десятка, — совсем малышей, которые плакали и кричали, зовя на помощь своих уже мертвых родителей. Их всех покрошили на кусочки ножами и топорами. А потом они бросили мертвых в Джокан-баге без погребения. [XXVIII*]

Слышать что-либо подобное все же не так ужасно, как непосредственно видеть; разум может это понять, но сознание, к частью, не сможет представить во всей полноте. Несмотря на то, что я был потрясен рассказом, все же не мог представить себе ужасную сцену, описываемую Ильдеримом, — все, о чем я мог думать, было красное веселое лицо Макигена, когда рассказывал свои забавные истории и маленькая миссис Скин, столь озабоченная тем, к лицу ли ей это новое платье на обеде у сборщика налогов, и Эндрюс, рассуждающий о поэзии Китса и Скин, утверждающий, что ему не сравниться с Бернсом, и маленькая забавная девчушка Уилтон, напевающая «боббити-бобити-боб» вместе со мной и хохотавшая до упаду. Казалось невозможным, что все они умерли — заколотые, как скоты на бойне, но полагаю, больше всего меня поразил вид великого воина гильзаев, которого, казалось, можно было зажарить живьем и не услышать при этом ничего, кроме насмешек и проклятий, который всхлипывал, как дитя. Мне нечего было сказать; через некоторое время я поинтересовался, как ему удалось остаться в живых.

— Они бросили нас с Мухаммед-дином в темницу и обещали замучить до смерти, но ребята из нашего отряда ночью прорвались в замок, так что нам удалось спастись. До вчерашнего дня мы скрывались в лесу, но потом бунтовщики ушли — бог знает куда — и мы вернулись сюда. Шадман и двое с ним отправились за лошадьми; мы ожидали их — и тебя, брат. — Ильдерим вытер лицо, с усилием улыбнулся и обнял меня за плечо.

— А что же рани?

— Бог ниспошлет ей справедливое наказание и она вечно будет лежать на раскаленной докрасна кровати, — сказал он и сплюнул. — Она здесь, в своей цитадели, а Кала-Хан дрессирует ее гвардию на майдане — возможно, ты слышал его рев? Рани рассылает сборщиков за налогами, чтобы увеличить свою армию. Для чего? — послушай и тебе станет смешно. Часть мятежников выбрали своим вожаком Садашео Рао из Парола. Он занял форт Карера и провозгласил себя раджой Джханси — вместо нее. — Ильдерим хрипло рассмеялся. — Говорят, что рани поклялась его распять на штыках его же сторонников — Бог даст, у нее получится. Затем она двинет силы против Кат-Хана или против девана Орчи, чтобы бросить их к своим хорошеньким ножкам. О, эта рани — предприимчивая леди и знает, как извлечь выгоду даже из того, что мир вокруг летит кувырком. И в то же время говорят, что она рассылает британцам письма, в которых клянется в своей преданности Сиркару — сгнить бы заживо этой твари, за всю ее ложь и предательство!

— Может быть, она и останется, — заметил я, — имею в виду, лояльной. Понимаешь, я не сомневаюсь в том, что тебе говорили — но видишь ли, Ильдерим, я кое-что о ней знаю — и поскольку довольно хорошо ее изучил, то не верю, что она приказала убивать детей — это не в ее духе. Тебе известны факты, что она присоединилась к мятежникам или поддерживала их, или могла противостоять им?

На самом деле я просто не мог представить, что рани — враг.

Ильдерим пристально посмотрел на меня и презрительно прищелкнул пальцами.

— Кровавое копье, — сказал он, — возможно ты самый храбрый наездник во всей Британской армии и Господь — свидетель, что ты не дурак, но когда дело касается женщин, ты глуп как дитя. Должно быть, ты пришпорил эту индийскую шлюху, а?

— Черт бы побрал твою грубость…

— Думаю, что да. Скажи-ка мне, мой кровный брат, сколько женщин ты покрыл в своей жизни? — и он подмигнул своим приятелям.

— Какого черта ты имеешь в виду? — вспыхнул я.

— Так сколько? Скажи мне как старому другу.

— Сколько? Проклятье, да что тебе до этого? Ну, ладно… во-первых, жена и… э-э… некоторые…

— Да ладно — ты ходил налево чаще, чем мне приходилось перебираться через ручьи, — заметил этот вежливый малый, — и неужели ты верил им только потому, что они позволили тебе получить удовольствие? Только из-за того, что они были красивы и доступны — но делало ли их это честными? Так вот, если эта рани просто очаровала тебя — ну что ж, иди прямо сейчас к воротам ее дворца и крикни: «О, любимая, впусти меня!» А я встану под стеной, чтобы потом собрать то, что от тебя останется.

Что мне было на это сказать? Конечно, смешно. Оставалась ли она лояльной британцам или нет — а я с трудом мог поверить, что нет — время было не слишком подходящее для того, чтобы это проверить, так как вся провинция просто кишела бунтовщиками. Боже милостивый, где же можно теперь найти тихое местечко в этой проклятой стране? Дели, Мирут, Джханси — сколько же гарнизонов еще осталось? Я расспрашивал Ильдерима и рассказывал ему то, что мне довелось видеть и слышать на моем пути к югу.