Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

Я взяла столовый нож и вскрыла конверт. Внутри лежал сложенный лист бумаги. Я вытащила его, развернула и прочла вслух:

— «К сведению мисс Клары Келли. Депозитный счет номер два-четыре-девять-семь-шесть в Банке Питсбурга: сумма в размере тысячи двухсот пятидесяти долларов доступна для снятия в отделении банка»… Ах, Эндрю, — прошептала я, не веря своим глазам. Вот они, средства, в которых я так нуждалась. Уже у меня в руках. И мне не пришлось совершать никаких трудных признаний, чтобы получить их.

— Это те премиальные деньги, которые «Тихоокеанская и Атлантическая телеграфная компания» выплатила за твою долю акций «Кистоунского телеграфа» — компании, основанной благодаря только твоей гениальной идее о расположении линий общественного телеграфа вдоль железной дороги. — Эндрю улыбнулся. — Открой второй конверт, Клара. Это моя благодарность за твою помощь в деле с железнодорожными вагонами.

Я не поняла, о чем он говорил. Мы с ним обсуждали пульмановские и вудраффские вагоны всего однажды, в первый день нашей поездки в Нью-Йорк.

Руки мои заметно дрожали, когда я открывала второй конверт. На стол выпал лист плотной бумаги весьма характерного вида. Акционерный сертификат. Я опять прочла вслух:

— «Настоящим доводим до всеобщего сведения, что Клара Келли является владелицей ста акций Вудраффской компании железнодорожных вагонов. Акции могут быть обналичены или переданы другому лицу только в конторах вышеуказанной компании и только в личном присутствии вышеуказанного акционера при обязательном предъявлении данного сертификата».

— Тебе больше не нужно прислуживать моей матери, Клара. Теперь ты женщина с собственным капиталом. И мы с тобой равны по положению.

По моим щекам потекли слезы, но я не могла вымолвить слов благодарности и любви, захлестнувших сердце. Неужели я все же сумею спасти семью и сохранить отношения с Эндрю?

Он протянул руку и бережно смахнул слезы с моей мокрой щеки.

— Сегодня не время для слез, моя милая Клара. Пора рассказать обо всем маме.

Глава сорок четвертая

Улицы Закопченного квартала по-прежнему утопали в грязи и навозе. Стайки все тех же оборванных беспризорных детишек слонялись по сумрачным переулкам, безработные мужчины играли в кости прямо на тротуарах. Фабричный дым все еще затягивал небо, искры летели в опасной близости от деревянных домов на Ребекка-стрит. В воздухе витал запах протухшей еды и человеческих нечистот. Но сегодня меня уже не задевала беспросветная жуть, царившая в этом унылом месте. Эндрю пообещал поговорить со своей матерью на следующей неделе, и я еще позавчера написала родителям и сестре, что совсем скоро у них будут билеты на пароход до Америки. Всего неделя — и моя жизнь изменится навсегда.

Возможно, сегодня я в последний раз посещала Лэмбов в качестве горничной миссис Карнеги, — вот о чем я размышляла, обходя кучи конского навоза и уворачиваясь от хлопавшего на ветру белья. Я обдумывала разные способы, с помощью которых могла бы вытащить дядину семью из этой дыры, используя средства Эндрю, находившиеся в нашем общем распоряжении. Я еще не решила, как скажу Эндрю о скором приезде моей семьи и что буду делать, когда они появятся здесь. Открою ли ему свое настоящее происхождение или продолжу врать? Впрочем, у меня было время подумать, пока родители с Элизой не доберутся до Питсбурга. Благополучие близких превыше всего.

Я подошла к дому Лэмбов и постучала. Мне никто не ответил, даже когда тонкая дощатая дверь начала дребезжать от настойчивых ударов.

Где они? Почему их нет дома?

К моему изумлению, Патрик вышел откуда-то из-за угла.

— Я надеялся, что успею тебя перехватить, Клара.

Я озадаченно нахмурилась.

— Я что, пришла не в то время? Или не в тот день?

— Нет, ты пришла точно в срок.

— Тогда где же все?

— Просто мы… — Он уставился в землю и пнул камень носком ботинка. — Мы здесь больше не живем.

Я хотела спросить, отчего это произошло, но вовремя осеклась: он так гордился, что сумел обеспечить свою семью отдельным жильем, добротной одеждой и едой в достатке. Патрик явно смущался и чувствовал себя неловко, и мой вопрос мог задеть его достоинство. Поэтому я спросила о другом:

— А где вы живете?

— Пойдем. Я тебя отведу. Мейв и детишки уже заждались.

Мы перешли на другую сторону улицы, прошагали немного вперед, и через пять коротких кварталов Патрик указал на ветхое двухэтажное здание, которое ничем не отличалось от прежнего дома Лэмбов.

— Мы почти на месте.

Пока мы подходили, я задавалась вопросом, почему семья Патрика переселилась из одного съемного дома в другой — в точно такую же бедную лачугу практически в двух шагах от их бывшего жилья. Он открыл хлипкую дверь, и я приготовилась поприветствовать Мейв и детишек. Однако нас встретила какая-то незнакомая темноволосая женщина: молча кивнув нам с Патриком, она сразу же отвернулась к своим трем малышам, худеньким и белобрысым, копошившимся на полу у ее ног. На первом этаже этого дома жила совсем другая семья.

Наверх вела шаткая деревянная лестница. Наши шаги отдавались на ней гулким эхом. Мейв распахнула дверь, шагнула мне навстречу и заключила в объятия.

— Здравствуй, Клара!

Их с Патриком дети тоже столпились у двери и потянулись ко мне. Я опустилась на колени, чтобы им было удобнее меня обнять, и вынула из кармана подарок: сверток с пирожными, которые мне потихонечку сунул мистер Форд, когда я выходила из дома Карнеги. Детишки тут же принялись спорить, кому достанется самое большое пирожное. Я поднялась на ноги и отдала Мейв корзину с гостинцами: тремя буханками свежего хлеба, куском ветчины, печеным картофелем, говяжьей грудинкой, спаржей и яблоками. Мейв заглянула под ткань, защищавшую продукты от уличной грязи и копоти, и тихо взвизгнула от восторга.

— Клара, не надо было так тратиться! Этих продуктов нам хватит на целую неделю. Или ты ограбила Карнеги?

— Глянь-ка, Мейв, — усмехнулся Патрик. — Она опять покраснела как маков цвет. А ведь мы ее предупреждали, чтобы не заглядывалась на хозяина.

Я понимала, что они просто шутят, но меня неприятно задели такие предположения. Видимо, я стала слишком чувствительной к любым замечаниям о Карнеги.

— Никого я не грабила. Мистер Форд, повар в доме Карнеги, узнал, что я иду навестить родных, и собрал мне корзинку с гостинцами.

Мейв заметила мое беспокойство и быстро проговорила:

— Мы всё понимаем. Пожалуйста, поблагодари за нас мистера Форда.

И она вернулась к готовке. Патрик забрал у меня пальто и положил его на перевернутый ящик, служивший столом, — единственную поверхность, не занятую сохнущим бельем и швейными заказами Мейв. Только теперь я как следует разглядела новое жилище Лэмбов — всего одну комнату без окон, камина и вентиляции. В углу стояла двухъярусная кровать, напомнившая мне койки в общей каюте на трансатлантическом корабле. Другой мебели я не увидела, кроме нескольких ящиков и стула, на который уселся Патрик. В помещении пахло немытыми телами, угольной копотью, нечистотами и подгоревшей едой. Мейв готовила обед на маленькой жаровне, практически на открытом огне — это было опасно, но что еще оставалось? В другом углу стояли потертые сундуки, в которых, должно быть, хранились какие-то вещи; однако, судя по жуткому состоянию одежды Патрика, Мейв и детишек, эти сундуки ни разу не открывались с момента их переезда. Все покрывал толстый слой черной сажи.

Я потеряла дар речи, глядя на этот ужас. Неужели моя семья в Голуэе жила точно так же? Мое замешательство не укрылось от Мейв, и она поспешила предложить тему для разговора.

— Мы рады, Клара, что ты вернулась из Нью-Йорка, и с нетерпением ждем рассказов о большом городе. Развлечений, как ты понимаешь, у нас здесь немного.

Явно пытаясь избежать моих очевидных вопросов, Мейв и Патрик сосредоточенно занимались детьми и готовкой еды, пока я описывала поездку в Нью-Йорк. В конце концов мне надоело теряться в догадках, и я прямо спросила: