Незабудка - Евгений Воробьев

— Вам где сходить? — Капа сделала робкую попытку его растормошить.

— Васильевский остров, Восьмая линия, — пробормотал он.

— Да это же электричка, а не троллейбус!

— Тогда могу сойти на Шестнадцатой линии, — миролюбиво согласился он и снова заснул.

Над пьяным посмеялись, но Капу он не рассмешил.

«А я разве знаю, где мне выходить? Куда податься?!» — Она рассердилась на себя за девчоночью нерешительность.

Белые ночи не кончились, но от того не менее боязно идти со станции домой через весь поселок. В кромешной темноте даже спокойнее: по крайней мере, никто тебя не видит, а дорогу Капа знает, пройдет и с закрытыми глазами...

За утренним чаем мать завела порядком надоевший разговор.

— В конце концов, поступай куда угодно, только не в кассирши, считать и пересчитывать чужие деньги, — мать взялась за край клеенки и начала быстро перебирать ее пальцами, будто отсчитывала деньги из пачки. — Беспокоиться из-за чужих денег, а самой получать гроши...

Отчим отдавал предпочтение двум профессиям: зубного техника и мастера по ремонту холодильников:

— Пока население мучается зубной болью, пока рвут зубы — без протезов населению не прожить. При таком ремесле у тебя всегда останется золотишко на молочишко... Или поступай по холодильному делу. Но институт не кончай, а то попадешь под распределение куда-нибудь в Кандалакшу, к черту на кулички. Ну на кой тебе этот диплом? Эдак с третьего курса уйдешь и устроишься в мастерскую по ремонту холодильников. Населению не хочется, чтобы тухла рыба или скисало молоко. А гарантийный ремонт гарантирует тебе заработок на всю жизнь.

Капа терпеливо выслушала советы и еще сильней затосковала по студенческому общежитию. При выборе недоходной специальности ее ждут дома ежедневные попреки.

И с неожиданной для себя твердостью заявила:

— Опоздали ваши советы. Поступаю на библиотечный факультет. — Капа встала, подчеркнув свою решимость.

На следующее утро она поехала к Юлии Ивановне, которая вернулась с Фонтанки на старое место, в главный читальный зал Публичной библиотеки.

Пропуск для Капы лежал, как было условлено, на контроле.

Капа сказала о своем решении, Юлия Ивановна просияла, вышла из-за барьера, заставленного книгами, и молча поцеловала Капу.

— Мне бы только общежитие...

— Можешь пока жить у меня. Сэкономишь три часа в день на поездках.

Счастливая Капа повисла на шее у Юлии Ивановны.

— Я не три часа выгадаю... — Сколько же?

— Все двадцать четыре, — очень серьезно сказала Капа.

— После Нового года я ухожу на пенсию. Поеду к внуку в вечную мерзлоту. Не меньше чем на полгода. Хочу поработать бабушкой.

С каким удовольствием она понянчится с ребятенком! Поймет ли Капа, если ей сказать, что в хлопотах о внуке она с опозданием на четверть века чувствует себя молодой матерью? В свое время ясли и детский сад лишили ее многих желанных забот.

Она собирается на «бабушкины гастроли». Зять служит в таких войсках, что Тришка с сынишкой обречены на кочевой образ жизни в лесной глухомани, в таежной нежити или среди пустынных сопок.

А с Капой познакомилась Юлия Ивановна лишь потому, что в этом году отказалась от отпуска и заменила сотрудницу на Фонтанке: повысится годовой заработок, и будущая пенсия увеличится на несколько рублей.

Юлия Ивановна обещала похлопотать в дирекции, слышала, что требуются младшие библиотекари. Если Капу примут, она успеет поработать под присмотром Юлии Ивановны. Ну, а что касается института, она советует Капельке поступить тогда на вечернее отделение.

— Буду находиться теперь под охраной государства, — улыбнулась Капа.

Войдя назавтра в читальный зал, Капа уже по-хозяйски прислушалась к шелесту страниц, а на Саввишну и Аристотеля поглядывала как на своих сослуживцев.

1972

ОДНОПОЛЧАНЕ

Мозжухин долго вглядывался в незнакомое лицо, но так ничего и не вспомнил. На скулах пробивается сквозь загар настойчивый румянец. Глаза влажно блестят, смотрит парень не мигая. Волосы коротко острижены и лоснятся черной щетинкой. Есть что-то добродушное и одновременно хитроватое в выражении лица; такими часто кажутся курносые брюнеты.

«И с чего я взял, что парень обязательно походит на отца? — подумал Мозжухин с внезапным раздражением. — Пусть он даже похож как две капли воды. Разве всех удержишь в памяти? Тем более этот — розовощекий, чистенький, как из бани, а отец его, наверно, ходил небритый, в грязи и копоти».

— Не может быть, товарищ полковник, чтобы совсем забыли. Ну как же! Батька мой — мужчина заметный. Первый косарь на деревне. На тимонинскую мельницу с мешком за плечами шагал, а это, знаете ли, километра полтора, никак не меньше.

— Он не в бронебойщиках ли состоял? — спросил Мозжухин, потирая лоб.

— Не могу знать.

— Может, был связным? Или снайпером охотился? Не хвалился в письмах, сколько фашистов убил?

— Таких сведений не получали. А до охоты человек был пристрастный. Особенно — если на глухарей. Вальдшнепов тоже иногда приносил...

Мозжухин сокрушенно пожал плечами.

Парень стоял все такой же подтянутый и вертел в руках письмо, сложенное треугольником.

Нет, никогда им не сговориться. Да и как его вспомнить, этого Артема Петровича Короткова, если неизвестно, что он делал в полку и как выглядел?

Сын не знал фронтовой профессии отца, его занятий и привычек, а полковник, естественно, не знал примет и признаков его мирной жизни.

Но огорчать парня, который с таким усердием и настойчивостью искал и нашел полк отца, Мозжухину очень не хотелось.

Он постоял, прикрыв глаза рукой, тщетно пытаясь вызвать в памяти образ солдата. Может, тот долго жил и воевал рядом, а может, лишь промелькнул в смертной сутолоке боя. Может, Коротков-отец сутками сидел у него в блиндаже, склонившись над телефоном с наушниками, надетыми поверх пилотки. А может, Мозжухин его и в глаза не видел — и такая вещь случается на войне.

«А парнишка все-таки молодец! — подумал Мозжухин с теплотой. — Пошел добровольцем, нашел полк и добился зачисления. Ну хорошо, демобилизованный сосед сообщил, где стоит полк. Но ведь это еще надо было по военкоматам поездить, добиться, добраться сюда из Сибири! И еще молодец, что не лез к начальству на глаза. Сперва обжился в полку, потом уже явился, дал прочесть письмо отца и рассказал, с каким трудом добрался».

— Значит, говоришь, охотник и прилежный ходок? Первый косарь в вашей Шайтанке?.. Как же, вспомнил! Чернявый такой? Здоровяк? Вот, вот! Вспомнил! Еще про тайгу любил рассказывать. Ну как же! Он у меня долго связным был, твой батька. Первый скороход в полку, Коротков Артем Петрович...

Лицо Короткова-сына сразу прояснилось, как если бы он шагнул из тени на свет или кто-то откинул брезентовый полог палатки, оберегающий ее прохладный сумрак.

— А вот куда он потом запропастился и где голову сложил — не уследил. — Мозжухин понизил голос: — Сам за эти годы в госпитале четыре раза гостил.

Темные немигающие глаза Короткова-сына влажно блестели, улыбка горько скривила губы.

Мозжухин шагнул к нему, обнял за плечи и молча, в приливе неожиданной нежности, привлек к себе. В эту минуту Короткое чем-то напомнил Мозжухину сына Сережу.

Оставшись в одиночестве, Мозжухин, как все правдивые люди, которым пришлось соврать, долго не мог отделаться от неловкости. Он понимал, что вины его нет, но все-таки чувствовал себя виноватым в том, что не запомнил красноармейца Короткова-отца.

«А парнишку огорчать зачем же? — подумал Мозжухин, укладываясь спать. — Пусть думает об отце с уважением. Сам лучше служить будет».

Мозжухин задул свечу и вытянулся на походной койке, пахнущей холодным бельем. Он привык засыпать мгновенно, без раздумья и сборов, умел дорожить каждой крупинкой непрочного фронтового сна. Как все командиры, он привык к тому, что его часто будят. Не досмотрев сна, не протерев глаз и не потянувшись вволю, полковник умел выслушивать донесения и отдавать приказания. Но на этот раз сон не приходил, и Мозжухин долго ворочался на койке, которая сразу стала скрипучей, узкой, жесткой.

Удивительно приятна все-таки стародавняя похвала неизвестного бойца! Может быть, именно потому, что Артема Петровича Короткова нет в живых, его старое письмо домой, в Шайтанку, было так трогательно. В руках сына оно выглядело почти как завещание.

В письме, сложенном треугольником, Короткое писал про майора Мозжухина, что солдатам он — отец родной, что, когда он командует, ни одна плохая мысль не войдет человеку в голову, потому что по военным талантам он не уступит самому маршалу, и что если доведется когда-нибудь, не дай бог, воевать Ванюшке, то не желает ему лучшего командира, чем Захар Михайлович Мозжухин.