Незабудка - Евгений Воробьев

После Нового года на ее имя пришел аттестат, но письма при нем не было. Не успел Вадим отправить? Письмо заблудилось на партизанских стежках-дорожках?

Юля долго не имела вестей от Вадима. Знает ли он, что будет отцом, или не получил ее письма?

1 марта 1944 года по улице Стачек в город, с которого была снята блокада, вступили партизаны. Они шли за подводами, за санями, бородатые, с трофейным оружием, а кое-кто — в чужих угловатых касках, пестрых плащ-палатках. Тут же, после митинга, секретарь обкома прикалывал награжденным медали «Партизану Отечественной войны».

Юля долго бродила вдоль обоза неприкаянная. Из полевой сумки она достала фотографию Вадима, показала комиссару бригады, нескольким командирам, раненому, лежавшему на санях, ездовым — не знает ли кто Вадима в лицо? Пальцами, задубевшими на морозе, партизаны осторожно брали фотографию, но только пожимали плечами. Может, если бы Вадим не запустил показательную бороду, его узнали бы? Она и сама поначалу смотрела на него, как на незнакомого...

А вскоре Юля, придя вечером домой, нашла под дверью похоронную. Утром она удивилась, что не поседела, что лицо ее за ночь не покрылось морщинами.

Девочка родилась в последнее фронтовое лето и скрасила жизнь матери, которая, по словам Саввишны, «на всю жизнь пригорюнилась». Из родильного дома малютку перевели в ясли; все равно молока у матери не было и надежды на то, что оно при такой голодовке появится, тоже не было, хотя Юлю прикрепили к столовой на углу Садовой и проспекта Майорова. Усиленное питание заключалось в том, что она получала скудный обед, но талоны в ее карточке не вырезали.

Город возвращался к жизни. Юля сводила маленькую Тришку к памятнику Петру Великому — она сама не видела его после того, как увезли мешки с песком, отбили доски, распаковали.

Юля гуляла с девочкой по набережной Невы и в который уже раз шептала про себя стихотворение Тютчева «Опять стою я над Невой»:

Во сне ль все это снится мне,Или гляжу я в самом деле,На что при этой же лунеС тобой живые мы глядели?

Возвращаясь домой, она внимательно, одного за другим, оглядела четырех коней Клодта, они заняли свои места на Аничковом мосту.

Прошло еще два года, и она пыталась объяснить маленькой Тришке — этот неодетый дяденька сумел обуздать строптивого коня! Липкий снег падал хлопьями и в тот день накинул на коня белую попону, а на дяденьку, который стоял на коленях и укрощал коня, — белый фартук.

Тришка, как все ленинградские дети, не побывавшие в эвакуации, не видела в младенчестве своем собак и долго пугалась лающих чудовищ.

Юля с волнением замечала, что дочка слегка картавит; одна Юля знала, что это у Тришки отцовское. От Вадима же — густые и длинные ресницы, они перешли потом по наследству и к ее внуку. Почему внук более походит на своего деда, чем его мать Тришка? На самом деле так похож, или в мальчике отчетливее, чем в девочке, проступало потаенное сходство?

После гибели Вадима много лет Юля не ходила в театр, в кино. А если после торжественного заседания устраивали концерт, она сразу же исчезала. И здесь ей помогла превозмочь себя Тришка! Она так просилась в Театр юных зрителей на Моховую; у ленинградских детей это называлось — «в гости к дедушке Брянцеву». Едва в ТЮЗе приоткрывался занавес, Тришка от волнения зажмуривалась и в начале действия сидела с закрытыми глазами.

Все это Юля вспомнила молча, не заметила, что они уже свернули с Невского на Фонтанку.

— Да тебе же на вокзал, Капелька! — встрепенулась Юлия Ивановна.

Только отец, да и то редко, называл так Капу.

Под воскресенье Капа вновь провожала Юлию Ивановну, несла ее тяжелую сумку с книгами и продуктами. Дошли до парадного, и Юлия Ивановна напомнила — Капа хотела посоветоваться, куда подавать документы. В читальном зале для такого разговора нет времени — очередь, только успеваешь получать, выдавать книги...

Будь у Капы старший брат или сестра, ей, наверно, было бы легче выбрать профессию по душе.

А что касается отца, то он, пожалуй, вправе был считать себя неудачником, теперь Капа это понимала. Когда-то отец, видимо, без достаточных к тому оснований, поступил в художественное училище. И учился без успехов, и окончил с грехом пополам. На выставки его картины не брали, всегда находились недоброжелатели, хотя странно — откуда взялось злое единодушие у разных просмотровых комиссий, в разные годы и даже в разных городах? А кончилось тем, что отец стал малевать киноплакаты, которые вешали на брандмауэрах домов, на площадях, у вокзалов, при входе в парки; а еще рекламные щиты прибивали к заборам, которыми огораживали от уличной сутолоки строительные площадки. Из-за неудач отца Капа твердо решила не заниматься рисованием, живописью, хотя все годы ее не оставляла тяга к карандашу, к кисти.

Капа удивилась внезапной откровенности, с какой рассказала Юлии Ивановне об отце и матери.

После того как появился сожитель, мать, казалось, должна была подтянуться, приодеться, чтобы выглядеть более моложавой, а она, наоборот, обнеряшилась. Капа несколько раз говорила ей об этом. «Не учи меня жить!» — раздраженно отвечала мать.

Деньги на самые скромные завтраки и обеды, на кино в конце недели Капе брать теперь стало неприятно. Будто те, честные деньги, мамину зарплату, в доме уже пропили, а ей всучили нечистые деньги, получили калым с новоиспеченных абонентов. Страшно сказать, но Капа стала относиться к матери с легкой брезгливостью, впрочем тщательно скрываемой. Даже самой себе не хотелось признаваться в этом, а тут вдруг она исповедалась!

После чая Юлия Ивановна включила телевизор, транслировали концерт самодеятельности.

Нет, Капа не радуется, слушая певицу, лаборантку пищевого института, и не умиляется, что у нее отличный голос. По-видимому, жизнь не позволила ей всецело отдаться музыке.

— Мне эту лаборантку, Юлия Ивановна, всех жальче, — вздохнула Капа. — Чем выше премия, тем яснее, что погиб талант. Ее трагедия, что не поет в опере...

Пусть в самодеятельности выступают те, кто из-за недостатка способностей провалился на конкурсных экзаменах, или те, кого отсеяли из музыкального, балетного или циркового училища. И нечего радоваться тому, что лаборантка или водитель троллейбуса не занимаются безраздельно любимым искусством...

Никому, даже матери, маленькая Капа не признавалась, кем мечтает стать, когда вырастет. В далеком детстве она хотела расклеивать на улицах Ленинграда театральные афиши; хотела стать Конкордией Самойловой — она самая главная на кондитерской фабрике, поэтому и конфеты назвали ее именем; хотела быть контролером в цирке; позже мечтала, как Людмила Савельева в фильме «Война и мир», скакать верхом в красивой амазонке; хотела быть диктором телевидения, вести КВН и, конечно же, мечтала побывать в космосе, как Валентина Терешкова...

Капа снова заговорила об экзаменах. Если бы их проводили более разумно, если бы в ходе экзаменов удавалось выявить, есть или отсутствуют способности, черты характера, обязательные для той или другой профессии. В балетную школу не принимают же кривоногих, с плоскостопием, долговязых нескладех. В консерватории же нечего околачиваться без музыкального слуха. А иные норовят попасть туда, где стипендия побольше: студентам платят неодинаковые стипендии. Но разве у будущего врача или учительницы аппетит меньше, чем у будущего инженера?

Юлия Ивановна вспомнила свою Тришку: когда та поступала в медицинский, она и сомнений не знала. Тришка с детства мечтала лечить, в пионерском лагере и в школе ходила с красным крестом на рукаве.

Капа уже много слышала от Саввишны и Юлии Ивановны о Тришке, вглядывалась в ее фотографии над тахтой и ни о чем не расспрашивала. Симпатичный лейтенант-ракетчик с вымученной фотографом улыбкой и с непослушными вихрами — муж Тришки; голопузый ребятенок — их сын.

Юлия Ивановна рассказала, что Тришка живет как раз на полдороге между Норильском и портом Находка, оттуда три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. Впрочем, присказка прозвучала в «Ревизоре» до того, как появились самолеты и ракеты стратегического назначения... Пел-напевал зятек Петро: «Увезу тебя я в тундру, увезу тебя я в тундру, увезу тебя одну...» — и в самом деле увез Тришку на край земли в вечную мерзлоту, то ли за Полярный круг, то ли малость до него не доезжая...

Капа не находила сходства между собой и Тришкой, но Юлия Ивановна настаивала на своем — обе слегка картавят, у обеих темно-русые волосы с рыжинкой. Она горячилась, — как же Капа не замечает сходства? — но забывала, что ни одной из этих примет фотографии передать не могли.

Хорошо помнит Юлия Ивановна и первый мирный год.

Еще светили тусклым светом синие лампочки на лестницах, в трамваях, еще многие рамы не были застеклены, и куски фанеры бельмами покрывали незрячие окна. Женщины еще ходили в ватниках, шинелях. Саввишна донашивала бушлат, который ей подарил сосед по квартире, старшина второй статьи: она тщательно драила пуговицы, блестел каждый якорек. Старушечья аккуратность или подчеркнутое уважение к морской форме?