Низвержение Жар-птицы - Григорий Евгеньевич Ананьин

прощения попросить… И сами твои родители – как они отнесутся к тому, что из-за них ты погубил чужую семью?

– Замолкни! – голос Авери сорвался на хрип. – Мой отец поймет меня! Мать – тоже! А хоть бы они и презрели мой дар, насрать! Как и на тебя! В друзья не набивайся! Я бы немедля кинул тебя околевать в том лесу, не будь ты справный корм для Жар-птицы! – Фразы, которые Аверя выплевывал в лицо Максиму, сильно напоминали малосвязанные выкрики избиваемого кнутом человека в тот момент, когда истязатели начинают сомневаться, не утратил ли он рассудок и стоит ли доверять таким показаниям.

– Что ж не кинул? Смартфон-то вы не сразу нашли…

«Он колеблется, – подумалось Максиму. – Если бы только удалось сделать распальцовку! Тогда бы я приказал Авере отпустить меня. Но ведь он умный и все предусмотрел, даже собственную нерешительность. Поэтому и позаботился заранее, чтобы я не смог воспользоваться имеющимся у меня таланом. Надо все-таки постараться освободить руку…»

– Добро же! – внезапно заявил Аверя; возможно, он заметил, что пальцы Максима напряглись. – Я суну твои ноги в костер, и когда боль вынудит тебя желать смерти, использую на тебе силу клада. Я не все таланы извел на той окаянной тропе! Не забыл Дорофейку? Ныне испытаешь все то же, что и он! Не храбрись! Помню: едва жидко не пустил, когда его сжигали!

Ударом ноги Аверя отшвырнул нож, чтобы Максим, некоторое время оставаясь без наблюдения, не рассек путы, и потом схватился за огниво – небольшое количество дров он принес загодя на возвышение, где сейчас находился. Обычно Авере удавалось высечь искру уже со второй или третьей попытки, но теперь кресало не менее десяти раз чиркнуло по кремню, прежде чем Максим почувствовал запах дыма и одновременно услыхал какой-то сдавленный всхлип.

«Мы еще поборемся» – вспомнил Максим свои давние слова.

«Не думал, что мы станем бороться вот так. Аверя… Жаль, что мне не довелось познакомиться с тобой при иных обстоятельствах, когда бы ты на самом деле смог стать моим лучшим другом. Но теперь я не могу тебе проиграть. Еще чуток, ну же… Вроде бы веревка подается»

– Максим!

Глава 25.

Хозяин Жар-птицы

– Максим!

– Мама?

– Что с тобою? Тебе приснился страшный сон, ты как-то странно смотришь?.. Одевайся! Аверя с Аленкой вот-вот приедут.

– Аленка? Аверя?

– Ну да. – Мать улыбнулась. – Мы договорились обо всем еще позавчера, но хотели, чтобы для тебя это стало сюрпризом. А теперь они с родителями уже сели в такси у вокзала: их отец только что звонил. Скоро ты с ними встретишься. Или тебе не интересно? – Мать посмотрела на Максима с удивлением, и даже, как показалось ему, с некоторой обидой.

Максим наморщил лоб.

«Ах, да…»

Лишь краем глаза Максим мог видеть запыхавшуюся фигурку, что окликнула его по имени. Аверя же, глядевший на внезапно появившегося мальчика в упор, разумеется, не узнал его, поскольку не встречал никогда ранее, и от неожиданности выронил огниво, которое все еще сжимал в руке:

– Тебе что нужно?

– Взять Жар-птицу! – крикнул Павлик. Он взметнул левую руку с распальцовкой и продолжил, обращаясь уже не к Авере и не к Максиму, а словно к кому-то третьему, кто не мог быть видим, но прекрасно все слышал и понимал, что случилось: – Смотри, мы снова вместе и рядом с тобой! Ты ведь этого хотела? Да?

Словно из ниоткуда хлынувший свет, желтый и ослепляющий, вынудил Максима зажмуриться. Он как будто проникал и сквозь веки, вызывая нестерпимую резь и заставляя вспомнить о взрыве, когда-то давно пережитом; показалось даже странным, что все происходит в тишине, нарушенной лишь последним криком Авери. Максим еще успел разглядеть, как рядом с Павликом выросло с десяток неизвестных и уже явно взрослых людей. Затем свет потух, но какие-то красноватые искры еще долго оставались перед глазами; они то вспыхивали, то угасали, точно на остывающих углях не догоревшего полностью костра.

Когда Максим очнулся, он по-прежнему лежал лицом кверху, но уже освобожденный от веревок и не на каменистой колючей земле, а на мягкой перине. На щеках он чувствовал приятный холодок: видимо, кто-то совсем недавно обтер ему лицо. Благодаря притворенным ставням комната, где он находился, была погружена в полумрак; единственная свеча теплилась в изголовье, и там же на табурете сидел Павлик, не сводя взора с Максима. Поодаль, ближе к выходу, стояло несколько мужчин, одетых так, как это принято при царском дворе.

– Пашка!.. – Резко сев на кровати, Максим обхватил шею товарища.

– Не надо, не надо… – пробормотал Павлик, поспешно вытирая слезы. – Еще разревусь, а это мне… как-то не солидно теперь.

– Я ведь думал: ты погиб…

– Это они тебе сказали, чтоб ты упорней искал Жар-птицу?

– Но как же…

Какой-то седой человек в боярском охабне, почему-то показавшийся Максиму знакомым, шагнул вперед и поклонился Павлику:

– Повелишь нам уйти, государь?

– Нет, останьтесь, – ответил Павлик и снова повернулся к Максиму. – Послушай, я расскажу тебе то, что узнал и от своих родителей, и уже после того, как очутился здесь. И прости: было никак нельзя сделать этого раньше. Если б я только мог!.. Ты ведь знаешь, что мы не первые, кто попал из нашего мира в этот?

– Аверя и Аленка говорили…

– Давным-давно тоже был такой человек – имени его никто уже не помнит, и все документы, где оно стояло, утеряны… Именно он открыл Жар-птицу, поскольку она соединяет оба мира. Там, откуда мы с тобой прибыли, к ней стекается энергия неосуществленных людских желаний и, будучи перенесенной сюда, превращается в клады – так, что вместо израсходованного сразу же возникает новый. Иногда – но очень редко и в непредсказуемое время – Жар-птица может раскрыться и настолько, что через нее способен пройти человек. Впрочем, сначала о сути и действительном предназначении Жар-птицы почти ничего не знали: на нее смотрели только как на ключ к невероятному могуществу и лекарство от муки, которая вызывается неутоленными желаниями. Ей приписывали и такую силу, какой она не имела. Поэтому и само слово «Жар-птица» быстро укоренилось с чьей-то легкой руки, а когда разнесся слух о небывалом кладе, развернулась кровавая борьба за обладание им, ныне известная как первая смута. Особо старался и более других преуспел в ней один из сыновей тогдашнего царя, лишенный всех прав на престол – и как младший в семье, и потому что родился от ключницы, – а он был очень злой человек… Его приспешники схватили того, кто прибыл из нашего мира, и потребовали отвести их к