Империя. Исправляя чистовик - Владимир Викторович Бабкин

– Это зависит от обстоятельств. Может, еще день-два.

Сколько отчаяния было в его глазах! Потом он вновь посмурнел и спросил неуверенно:

– Государь, а как мне лучше с ней увидеться?

Улыбаюсь ободряюще:

– Соскучился?

Мальчик кивнул.

– Ты же весь бал протанцевал с Джованной. Не наговорились?

Тот шмыгнул носом и вздохнул:

– Бал так быстро закончился…

– Хорошо, если хочешь, я переговорю с ее царственным отцом о возможности твоего визита в Квиринальский дворец. Но если хочешь моего совета, то пригласи барышню в кафе.

Мишка озадаченно смотрит на меня, пытаясь понять, шучу ли я.

– Принцессу?! В простое кафе??

Улыбаюсь.

– О, это не простое кафе! Это чайная «Sala da tè Babington’s» на углу Piazza di Spagna, «Испанской лестницы». Там есть чайный зал и литературный клуб. Более тридцати разновидностей чая и вкусные пирожные. Место очень популярное. Бывает и множество знаменитостей, аристократия, в том числе представители Савойского дома. Поскольку принцесса Иоланда Савойская любила бывать там, то я не вижу причин, почему бы это место не было известно принцессе Джованне Савойской, а тем более, чтобы как-то унижало бы ее достоинство.

Услышав про достоинство, мальчик вновь сник.

– О чем загрустил?

– Дело в том, что… Куда мне с ней равняться, ведь она настоящая принцесса, а я всего лишь князь… Посмотрит ли она на меня? Захочет ли встретиться?

Ободряюще жму ему плечо и начинаю загибать пальцы, перечисляя свои аргументы:

– Во-первых, ты не просто князь, а светлейший князь с титулованием «ваше светлейшее высочество». И она тоже «высочество». Во-вторых, ты – сын императора, а она – дочь императора. Тут вы практически ровня. А то, что ты не можешь наследовать трон, так и она не может. Так что паритет. И вообще, выбрось из головы все эти условности и благоглупости. Тебе нравится барышня, а ты тут жмешься и куксишься. Если бы принцессе не понравился, то она бы не танцевала с тобой весь вечер.

Тот с сомнением пожал плечами.

– Это так, но я был именинником, был в центре внимания, а ей нравится быть в центре внимания общества. Она сама так сказала. К тому же тут мог быть политический расчет. Ведь об этом напишут все газеты, а популярность в Италии ее старшей сестры очень высока. Если моя государыня очень умна, царица Болгарии очень умна, то почему бы и Джованне не быть такой же?

Откуда вы все такие умные на мою голову беретесь? Ведь мальчик тоже не дурак и, несмотря на любовную лихорадку, мыслит и рассуждает очень логично.

Качаю головой.

– Если это так, то она обязательно с тобой встретится, поскольку все твои аргументы действуют и в чайной, ведь там будет много известных людей из высшего общества, и вас обязательно заметят. Да и пресса там крутится постоянно. В общем, не терзайся сомнениями, лови удачу за хвост и будь уверенным в себе. Если что, я всегда помогу советом или действием. В конце концов, написав письмо, ты лишь узнаешь ответ, а не будешь страдать и томиться неизвестностью. Иди спать, утро вечера мудренее. Утром напишешь письмо, и я отправлю с ним фельдъегеря в Квиринальский дворец. Ступай.

Мальчик встал, склонил голову, обозначив поклон, и уже подходя к далекой двери, вдруг обернулся:

– А как к этому отнесется моя государыня? Ведь это же ее родная сестра…

Да, это был вопрос вопросов. Устами младенца, как говорится…

Ободряюще улыбаюсь.

– Всё будет нормально. Ступай. Доброй ночи, сын.

Дверь за дедом закрылась, а я, вернувшись к распахнутому окну, задумчиво смотрел на ночной город.

Что ж, это приключение добавит Мишке жизненного опыта при любом раскладе. Пока это все так – первая влюбленность. Часто люди, повзрослев, не могут вспомнить ни имени ее, ни даже лица. С принцессой, понятно, так не получится, но не суть.

Грустно усмехаюсь сам себе. Сегодня я сыну рассказывал, что и как с женщинами, а сам же два года назад был не менее перепуганным и нерешительным.

Мы с Иоландой долго обменивались письмами, полными тонких намеков, а в это время о предстоящей свадьбе знали уже тысячи человек, даже Георгий, а горцы Дикой дивизии уже искали будущей императрице лошадь по всему Кавказу. И пока Иоланду чуть не убили, я не мог ни на что решиться, откладывая решение на потом, на неопределенное «после войны». А потом, когда уже привез ее в Москву и официально объявил невестой, долго валял дурака, пять дней нарезал вокруг невесты далекие, полные церемоний, круги, изображая светскую болтовню и боясь поспешностью все испортить. Но разве этого она от меня ждала? И я своей нерешительностью чуть все не испортил. Никогда не забуду ее отчаяние, ее слезы, ее рыдания, когда она с болью в голосе упрекнула меня тогда, в том моем поезде, на пути в Марфино:

– Скажите, Михаил, а я вам совсем не нравлюсь?

– Что?!

Признаться, я опешил от такого вопроса. Но Мари больше ничего не сказала, лишь до боли закусила губу. Мне показалось, что она сейчас просто расплачется. В полной растерянности я поспешил подойти и присел перед ней, взяв ее ладошку в свои руки.

– Да что вы такое говорите?! Как вы могли подумать такое?!

В ее глазах явственно блеснули слезы, когда она заговорила взахлеб, так, словно боялась не решиться или не успеть сказать мне все.

– А что? Что я должна думать?! Я уже пять дней в Москве, я уже пять дней ваша невеста, но вы лишь подчеркнуто вежливы и обходительны со мной. Мы даже иногда видимся. Я понимаю, что вы очень заняты, но между нами словно вежливая стена отчуждения. Когда мы все же видимся, вы ведете со мной никому не нужные светские разговоры о погоде и поездах, вы улыбаетесь, но ни разу, ни разу вы не проявили ко мне искреннего интереса. Вы холодны и держитесь на расстоянии. Вы всячески сторонитесь и избегаете меня. Театр, церемонии, официальные встречи – все это лишь игра на публику. Я вам нужна лишь для политики. Вы и сейчас говорили не о том, что хотите, чтобы я была вашей, а лишь о том, что вынуждены (!) ускорить свадьбу, и только для того, чтобы я стала вашей женой официально! Я знаю, что наш брак политический, но за эти пять дней вы даже ни разу не посмотрели на меня как на женщину, словно я кукла какая-то или вещь, а я женщина, понимаете?! Женщина!!! Так глупо было надеяться…

Она зарыдала. Горько и больно…

И лишь после этого я, кляня