The Мечты. О любви (СИ) - Светлая et Jk

— Выполненного без ведома Дмитрия Эдуардовича. В суде аргумент, что он растил ребенка два с половиной года, любит его и считает своим, будет достаточно существенным.

— С таким же успехом он мог «растить» котенка.

— За котят тоже судятся, — хохотнул Марк Леонидович, но прокашлялся, скрывая свой смешок, и продолжил: — А тут целый человек. С его фамилией и отчеством. Есть где драму развести, чем Ярославцев, собственно, и занимается. В связи с этим есть предложение подать иск еще и по поводу нарушения неприкосновенности частной жизни. Поводов более чем хватает.

— Этого точно с лихвой, — согласился Богдан. — Хорошо, вы подготовьте заявление. Но в ход пока не пускайте. Пусть максимально выложит все свои аргументы.

— Да он, кажется, уже преуспел. Вы что же? Интервью его не видели? Или с вами ссылкой никто не поделился?

— Ну что вы, Марк Леонидович, такое шоу пропускать даже как-то невежливо, — усмехнулся Моджеевский. — Человек так старался.

Яр действительно старался. Даже, пожалуй, с приставкой «пере». Потому как если ты в своем уме и в курсе происходившего изнутри, то большой вопрос, можно ли подобное всерьез воспринимать.

Еще и дату выбрал — самую что ни на есть подходящую. На Юлькин день рождения. То ли нарочно, то ли совпало — черт его разберет. Единственное, чему Моджеевский всерьез радовался — что увез ее подальше и умудрился сохранить всем праздничное настроение. Зато уже к ночи, которую они провели в столичном отеле, ему несколько человек, включая начальника пресс-центра, скинули ссылку на передачу с участием Ярославцева на канале «ФЕРСТ».

«ФЕРСТ» специализировался на развлекательном контенте, вещал на страну, имел довольно широкую, хотя и не претенциозную аудиторию и делал рейтинги на скандалах и разборках в ряде ток-шоу, на одно из которых Ярославцев и заглянул. Оставалось человеку, создававшему яркую, самобытную, сложную аналитическую передачу с политическими дискуссиями на Центральном, сделавшему на этом имя и построившему карьеру своими мозгами, только посочувствовать. Ну, это если бы Моджеевский был достаточно спокоен, чтобы пожалеть Яра.

Но со спокойствием не сложилось. Он был взбешен.

Нет, не сразу. Праздника он и себе не испортил. Посмотрел этот шедевр драматического искусства только на следующий день, вернувшись в Солнечногорск. Естественно, в одиночестве.

Насладился, так сказать, по полной. Впечатлений отхватил — лет пятнадцать телек не смотрел, можно еще столько же не включать.

Ведущая была милой и сопереживающей. Мило хлопала ресницами, сопереживающе улыбалась. Иногда вставляла реплики, по которым не о ней судить стоило, а о целевой аудитории.

Димон был печален и благороден. Печально вздыхал и благородно намеревался «простить» загулявшую жену, когда она вернется в лоно семьи.

«Я уверен, что Юлино возвращение — это только вопрос времени, — вещал он, грустно вздыхая, отчего, очевидно, жалеть его должен был уже вовсе не Богдан, а все бабы, которые смотрели это говношоу. — Наш с ней брак — это не просто штамп в паспорте, мы любим друг друга, у нас ребенок, и ее уход — скорее эмоциональный шаг, чем взвешенное решение».

«Но ведь она ушла не к кому-то там под влиянием эмоций, она ушла к Богдану Моджеевскому, а это уже выглядит, простите, довольно меркантильно», — прошелестела барышня в ответ, на что Яр отмахнулся:

«Да нет, это не про Юленьку. Конечно, ей ухаживания такого человека, как Богдан, могли застить глаза. Вскружили голову… но дело тут никак не в его состоянии. Когда дурман развеется, она поймет, кто ей нужен в действительности, и больше всего я боюсь, чтобы за это время она не наломала дров».

«А как вы думаете, когда развеется этот дурман?» — сощурилась ведущая.

«Когда Моджеевский ее бросит».

«Вы думаете, что бросит?»

«Ну а какие в этом могут быть сомнения? Вся его жизнь — прекрасная иллюстрация его… с вашего позволения, системы ценностей».

«Насколько я понимаю, вы давно его знаете?»

Ярославцев чуть заметно, но, вне всяких сомнений, очень горько усмехнулся. Потом откинулся на спинку дивана, закинул ногу на ногу и сложил ладони домиком на колене. Богдан втянул носом воздух. И внимательно выслушал.

«Да с детства. Мы учились в одном классе. Были друзьями. Я действительно считал его своим другом, во всем доверял. И… вот теперь так банально, по́шло и обыкновенно — лучший друг увел у меня жену».

«Что вы имели в виду, упомянув систему ценностей?»

«Что у Богдана они… довольно гибкие. Да и о чем тут говорить — те его романы, что всплывали в СМИ, — это же только верхушка айсберга. С женщинами он никогда не был достаточно деликатен. А сколько всего осталось за кадром — не описать. Юность он провел в Европе, взгляды его широки, так сказать. Ну, сами понимаете… вечеринки, свобода нравов, возможно, запрещенные вещества. Неограниченные финансовые возможности и связи в силу того, что он сын Романа Моджеевского. Полнейшая вседозволенность с тех пор, как занял пост своего отца в компании… Все это, с моей точки зрения, разрушает личность, хотя мне бы не хотелось углубляться в процесс распада личности Богдана».

«В память о вашей дружбе?» — грустно кивнула ведущая.

«Да. Единственное, что я позволю себе отметить совершенно точно — это его абсолютный приоритет собственных желаний над реалиями жизни. Проще говоря, он эгоист, которому плевать на чувства окружающих. Захотел женщину — и какая разница, что она жена друга. И какая разница, что у них ребенок есть… Теперь они и это пытаются отнять».

«Какой ужас!» — не удержалась от восклицания девица на экране.

«Увы, да…»

Далее последовала не менее драматическая, чем вся эта исповедь, пауза. А потом Яр снова глубоко вздохнул, мрачно улыбнулся и решительно заявил:

«И дело ведь вовсе не в том, что я чувствую себя обманутым. А в том, что не могу перестать… перестать беспокоиться о Юле и сыне. Она не отвечает на мои звонки. Она не хочет видеться со мной. Она отказывается от любых компромиссов, которые я предлагаю. Я лишен возможности достучаться до нее, потому что за ней всегда — люди Моджеевского. Но я знаю точно, что потом ей будет очень больно, когда он, в конце концов, ее бросит».

«Тогда, может быть, вы прямо сейчас, в этой студии, обратитесь к вашей супруге, скажете ей все то, что у вас наболело?» — обрадовалась ведущая, взбодрившись и даже привстав со своего диванчика.

Обрадовался, похоже, и Яр, если судить по выражению его лица. Несчастного, но такого благородного, словно бы он реально не ту профессию выбрал. Сейчас его показывали крупным планом. И он, проникновенно глядя в камеру, а казалось, что прямо Моджеевскому в душу, говорил, как если бы его почти-уже-не-жена регулярно при нем смотрела телевизор, а в особенности шоу подобного толка:

«Ну что ж… давайте попробуем… Юля… Юленька, родная моя. Я все понимаю. Я знаю, что я не идеален, и что в нашей жизни бывало разное. Но правда в том, что я все еще люблю тебя. Тебя и нашего Андрюшу. И я все еще надеюсь, что ты вернешься. Дай мне шанс все исправить. Дай нам шанс. Ради себя, ради Андрея, ради нашей семьи. Ведь было же у нас и много хорошего. Я готов ждать столько, сколько понадобится. Но прошу тебя, не рви окончательно. Подумай, просто подумай еще раз, хорошо и взвешенно, как будет лучше для тебя».

Камера снова сместилась на ведущую, прижимавшую указательный пальчик аккурат к ресничке.

«У женщины должно быть железное сердце, чтобы не отозваться на ваше признание, Дмитрий. А женщин с железными сердцами не бывает», — проворковала она.

«У Юли точно не такое».

«Спасибо вам большое, что заглянули к нам на огонек».

«Спасибо вам, что пригласили», — разлился соловьем Ярославцев, широко улыбаясь. А Богдан сердито вырубил Ютуб.

Черт знает что такое!

И какие слова подобрать — он тут точно не знал.

Зато очень скоро узнал, что ту же передачу через пару дней посмотрела и Юлька — Машка просветила. Виду, что ее задело, пыталась не подавать, хотя заметно притихла и глаза были подозрительно блестящими, как будто бы она ревела. А Богдан прекрасно понимал, что если бы заглянул в ее телефон, наверняка увидел бы исходящие на номер Яра. Может быть, даже принятые. Видеть их не хотелось, потому проверять не стремился.