В глубь времен - Рене Баржавель

Великий солнечный и радостный день. Снаружи ветер упал до минимума, не больше ста двадцати километров в час, а иногда абсолютно стихал. Он подвывал где-то высоко в небе и разметал все даже самые крошечные облачка, самые маленькие зернышки тумана, и от этого небо казалось каким-то новым, блестящим, веселым, а снег и лед такими же голубыми, как небо.

В конференц-зале все собрание кипело. Леонова предложила ученым произнести торжественную клятву — посвятить всю жизнь борьбе против войны, против глупости и ее самых отвратительных форм, глупости политической и глупости националистической.

— Поцелуй меня, красная сестричка! — воскликнул Гувер. — И добавь: идеологической глупости. Он прижал ее к своему животу. У Леоновой на глаза навернулись слезы. Ученые стояли с протянутыми руками и клялись на всех языках, а Переводчик умножала их клятвы.

Хой То поставил своих коллег в известность о тех работах, которые они вели вместе с Люкосом по расшифровке текстов, выгравированных на стене Убежища. Они только что закончили расшифровку текста, который они нашли в первый день, текста под названием "Трактат по всемирным законам", предположительно, он содержит объяснение Уравнения Зорана. Ввиду его особой важности Люкос взял на себя задачу спроецировать тысячу двести фотографических клише на анализирующий экран Переводчика.

Новость необычайной значимости. Даже если Кобан умрет, можно надеяться, что когда-нибудь кто-нибудь поймет трактат и расшифрует Уравнение.

Поднялся и и попросил слова Ос.

— Я англичанин, — сказал он, — и очень счастлив быть им. Я думаю, что я был бы не совсем полноценным человеком, если бы я не был англичанином. — Раздались смех, хохот, свист. Ос продолжал без улыбки: — Некоторые жители континента думают, что мы расцениваем всех тех, кто родился не в Англии, как обезьян. Те, кто думают таким образом, преувеличивают. — Смех усилился. — Именно потому, что я — англичанин, и потому, что я счастлив родиться на Британских Островах, я и позволю себе сделать следующее предложение: давайте напишем трактат или, скорее, Декларацию всемирного закона, или Закон всемирного человека. Без демагогии, без пустых слов, без напыщенных фраз. Существует Декларация ООН. Это всего лишь торжественное дерьмо. Она безразлична абсолютно всем людям. Из ста тысяч навряд ли найдется один человек, который бы знал о ее существовании. Наша Декларация должна поразить сердца живых людей. В ней будет всего лишь один параграф, может быть, одна фраза. Нужно очень постараться, чтобы употребить как можно меньше слов. В ней будет приблизительно следующее. "Я, человек, будь я англичанин или патагонец, я счастлив им быть, но я, в первую очередь, живой человек, я не хочу убивать и я не хочу быть убитым. Я отрицаю войну, какими бы ни были ее причины". Вот и все.

Он сел и набил свою трубку голландским табаком.

— Да здравствует Англия! — завопил Гувер.

Ученые смеялись, целовались, хлопали друг друга по спинам. Эволи, итальянский физик, рыдал. Хенкель, методичный немец, предложил создать комиссию и возложить на нее обязанность составить текст Декларации Всемирного Человека. Все наперебой начали предлагать кандидатуры. Их возбужденные выкрики перекрыл раздавшийся из всех громкоговорителей голос Лебо. Он объявил о том, что легкие Кобана прекратили кровоточить. Он был слаб и все еще находился без сознания. Его сердце билось неритмично. Но сейчас можно было уже надеяться на его спасение.

Действительно великий день. Гувер спросил Хой То, не знает ли он, сколько времени понадобится Люкосу, чтобы провести через Переводчика все фотографии всемирных законов.

— Всего несколько часов, — ответил Хой То.

— Итак, через несколько часов мы сможем узнать на семнадцати разных языках, что обозначает Уравнение Зорана?

— Думаю, что нет, — улыбнулся Хой То. — Мы увидим связный текст, увидим доказательства и комментарии, но значение математических и физических символов все так же будет нам недоступно, как оно недоступно Переводчику. Без помощи Кобана потребуется очень много времени, чтобы найти смысл. Но, без сомнения, нам это удастся и благодаря компьютерам, может быть, очень быстро.

— Я предлагаю, — сказал Гувер, — объявить через "Трио", что завтра мы выходим на прямую связь со всем миром, и предупредить университеты и исследовательские центры, что они смогут записать большой научный текст, который мы передадим на английском и французском языках вместе с оригинальными символами на языке гонда. За несколько мгновений Уравнение Зорана станет всеобщим достоянием. Одним махом будет уничтожена угроза убийства или похищения, которые довлеют над Кобаном, наконец, может быть, удалится эта отвратительная летающая и плавающая военная железная рухлядь, которая следит за нами под предлогом нашей защиты, а на самом деле только и ждет удобного случая сотворить какую-нибудь пакость.

Предложение Гувера встретили рукоплесканиями. Великий день, долгий день без ночи и без туч, с золотистым солнцем, которое прогуливалось вокруг Земли, наполняя верой в успех сердца людей. В тот момент, когда оно исчезло за ледяной горой, охваченные эйфорией ученые и техники продолжали веселиться в баре и ресторане МПЭ-2. Запасы шампанского и водки в этот день были серьезно подорваны. Шотландское виски и бургундское, жизненная вода и сливовица добавили свою порцию оптимизма в глотки, кипящие общей радостью. Даже Леонова против обыкновения выпила немного шампанского.

— Моя дорогая коллега, — обратился к ней Гувер, — я огромный, отвратительный холостяк, а вы — ужасная марксистская худенькая вертихвосточка… Я не буду говорить, что я вас люблю, потому что это было бы ужасно смешно. Но если вы согласитесь стать моей женой, я вам обещаю спустить свой живот и даже прочесть "Капитал".

— Вы ужасный, — ответила Леонова, чуть не рыдая у него на груди, — вы отвратительный…

Симон не присоединился к общему веселью. Проводив Элеа до медпункта, он не составил ее. Войдя в комнату, она сразу направилась к питающей машине, нажала на три белых клавиши и получила один кроваво-красный шарик, который тут же проглотила и запила стаканом воды. Потом с обычным безразличием к присутствию другого человека она разделась, совершила свой туалет и легла, уже наполовину уснувшая, без сомнения, под воздействием красного шарика. С тех пор, как она сняла золотой обруч, она не издала ни звука.

Медсестра присутствовала при последнем эпизоде ее воспоминаний в конференц-зале. Она с жалостью смотрела на Элеа. Лицо уснувшей молодой женщины было воплощением трагедии, всех страданий мира.