Анатомия призраков - Эндрю Тейлор

— Мистер Холдсворт!

Он с подозрением взглянул на нее.

— Разве вы не говорили, что видели его днем? Вы знали, что он в колледже.

— Да, сэр, — Элинор быстро пришла в себя, надеясь, что не залилась краской. — Просто я не ожидала, что мистер Ричардсон поступит столь опрометчиво и прибегнет к услугам чужака.

Доктор быстро кивнул.

— Вы правы, мадам. Мистер Ричардсон поступил не слишком мудро. Тем не менее, зная, что мистер Холдсворт близко знаком с нашей библиотекой и книжной торговлей в целом, он попросил его о помощи. Мистер Холдсворт лично присутствовал при том, как Ричардсон нашел книгу в матрасе Соресби. А это, разумеется, означает, что леди Анна получит исчерпывающий доклад о случившемся через день или два. О, Грязный Дик хитер, как сто тысяч обезьян.

— А мистер Соресби? Он предстанет перед судом?

— Нет, я надеюсь предотвратить, по крайней мере, это. Что пользы? Даже Ричардсон должен сознавать, как пагубно это отразится на колледже в целом.

— Значит, вы просто отчислите его?

Муж повернулся в кресле, чтобы видеть ее целиком.

— Я… я пока не решил, как лучше поступить.

Элинор уставилась на него.

— Но разве он не должен уйти? Нельзя допустить, чтобы он получил степень.

Доктор Карбери промолчал. Он поскреб лоб под париком длинным желтым когтем указательного пальца.

В комнату вошел Бен.

— Ребрышки поданы, ваша честь. Вы спуститесь или принести их сюда на подносе?

35

Когда утренняя служба закончилась, прихожане потекли в западную дверь, стремясь поскорее позавтракать, а поздно вставшие — завершить одевание. Гарри Аркдейл задержался, укрывшись в галерее. Кутаясь в мантии, члены совета и студенты Иерусалима текли мимо. Зонты подпрыгивали над скользкими от дождя булыжниками двора. Постепенно поток прихожан сократился до тонкой струйки.

Наконец в дверях часовни появился высокий силуэт Тобиаса Соресби.

— Соресби? У вас найдется минутка?

Сайзар избегал смотреть на Аркдейла.

— Увы… боюсь, у меня нет времени…

— Не волнуйтесь, — ласково сказал Аркдейл. — Я не задержу вас надолго. — Он помедлил, уверенность покинула его. — Как поживаете?

Соресби попытался проскользнуть мимо.

— Спасибо, хорошо.

Аркдейл шагнул влево, преградив Соресби путь к бегству.

— Это вы сделали? — выпалил он.

Впервые Соресби посмотрел ему в глаза. Лицо сайзара было бледным, веки красными и опухшими.

— Нет, — ответил он. — Но какое это теперь имеет значение?

— Мне кажется, все рано или поздно образуется, — сказал Аркдейл.

Соресби покачал головой. Он потянул себя за пальцы, как будто пытаясь их оторвать. Хрустнул сустав.

— Уверен, через день или два все будет выглядеть совершенно иначе. Поверьте.

— Все знают.

— Что?

— Все знают, — повторил Соресби. — Они смотрят на меня. Они шепчутся обо мне.

— Чепуха. На вашем месте я вел бы себя как ни в чем не бывало. Вы пойдете на утреннюю лекцию Рикки? Или в библиотеку?

— Нет и нет.

— Вот как. Я должен, по крайней мере, заглянуть в библиотеку. Хочу проконсультироваться с Маклореном, и еще с книжицей мистера Доу об Эвклиде. Если вы передумаете, возможно, вы…

— Я одолжил Доу, мистер Аркдейл, — сказал Соресби. — Он у меня в комнате… я верну его. Простите, что доставил вам неудобство…

— Чепуха. Вы не доставили мне ни малейшего неудобства. Послушайте, Соресби, даже если здесь у вас не сложится, есть множество других занятий для такого человека, как вы.

— Вам легко говорить.

— Да, но все равно послушайте меня, ведь это чистая правда. Вы должны позволить мне остаться вашим другом, слышите? Я поговорю со своим дядей, сэром Чарльзом; быть может, удастся что-нибудь сделать. Вы не должны отчаиваться.

— Вы слишком добры, — Соресби смотрел в землю. Снова хрустнул сустав. — И вы правы… я не должен отчаиваться.

Он поклонился — торопливо, нервно, как будто цыпленок склюнул зерно.

— Весьма признателен, мистер Аркдейл, весьма признателен.

Малгрейв ослабил галстук, чтобы поменьше натирал шею. Две полосы, одна на шее и одна на щеке, за ночь потемнели и приобрели синевато-багровый оттенок. Но белье на нем было чистое, и он даже побрился. Образец почтительной степенности, джип стоял перед Холдсвортом, слегка наклонив голову.

— Буду очень признателен, если вы позволите мне взять выходной, сэр… одно неотложное дело. Вы меня крайне обяжете.

Просьба была не столько просьбой, сколько уведомлением о намерениях: он взял бы выходной, будь ему это позволено или нет. Джип был в своем праве, поскольку Холдсворт заручился его услугами от лица Фрэнка, и договор могла разорвать любая сторона, в любое время.

— Это весьма некстати, но если ваше дело не может ждать, уделите ему время. Возможно, в городе вы сможете пополнить запасы еды? У нас кончается чай, сказали вы прошлым вечером, и мистер Олдершоу выразил внезапное желание отведать клубники, отправляясь ко сну.

После ухода Малгрейва Джон сел завтракать с книгой в руках, но едва ли прочел хоть слово. Сегодня утром он проснулся со странной мыслью: вчера ни разу не подумал о Марии или Джорджи. Как будто его жены и маленького сына никогда не существовало. Он не знал, должен ли испытывать чувство вины за то, что забыл их, или всего лишь облегчение. Однако он думал об Элинор Карбери почти постоянно, и порой таким образом, каким мужчина не вправе думать о жене другого; и разве это не еще большее предательство?

Над головой, а затем на лестнице раздались шаги. Фрэнк прошел через гостиную по дороге к насосу и уборной во дворе. Босой, только в рубашке и бриджах.

— Доброе утро, мистер Олдершоу.

Фрэнк хрюкнул, но не поздоровался. Через пять минут он вернулся в дом с мокрыми волосами, оставив дорожку из мокрых следов на плитке гостиной.

— Где Малгрейв? — требовательно спросил он. — Я хочу чаю и тостов.

— Он попросил отпустить его в Кембридж по личному делу.

— И вы его отпустили? Не спросив меня? Это уже слишком.

Неожиданно Джон вышел из себя.

— Это потому что вас незачем спрашивать. Если вы предпочитаете валяться в постели до полудня, нечего ожидать, что мир остановится и подождет вашего соизволения.

Фрэнк густо покраснел.

— Вы не смеете так со мной говорить… что все это значит?

— Это значит, что вы заблуждаетесь. Я смею так говорить. Ничто на свете меня не остановит.

— Вы пожалеете о своей дерзости.

— Неужели?

— Для начала, я вас увольняю. Немедленно.

Холдсворт засмеялся.

— Вы не можете меня уволить. Меня наняла ее светлость, а не вы.

Фрэнк бросился на него. Холдсворт уклонился, и кулак попал ему в плечо, а не в лицо. Прежде чем Фрэнк успел еще раз ударить, он схватил мальчишку за запястье, выкрутил его, развернул Фрэнка и прижал лицом к столу.

— Не пытайтесь применить ко мне силу, сэр. Я вам не слуга. Вы мне не хозяин.

Фрэнк отчаянно вырывался, молотя Холдсворта по голеням босыми пятками. В ответ Джон заламывал руку Фрэнка все выше, пока тот не закричал. Холдсворт отступил подальше от дергающихся пяток. Мгновение ни один из них не шевелился.

Единым слитным движением в мертвую тишину ворвался рыжий кот. Он наблюдал за происходящим из дверей кухни. Теперь же, решив истолковать на собственный лад и рассудив, что момент настал, он бесшумно запрыгнул на стол, замяукал и несколько раз толкнул Фрэнка в лоб, требуя внимания из того источника, который, согласно его опыту, был наиболее щедр на нежность. Фрэнк затряс головой, пытаясь остудить его пыл, но кот воспринял сии движения как ласки, возможно, неуклюжие, но достойные поощрения. Он прижался щекой к волосам Фрэнка, с энтузиазмом потерся о них и замурлыкал.

Холдсворт дрожал от подавленного чувства. Смех вырвался из его груди громким взрывом. Кот лизнул ухо, как бы пытаясь вдохновить юношу на продолжение. Холдсворт ощутил, как напряжение ушло из тела Фрэнка и из его тоже.

Олдершоу присоединился к веселью, насколько это было возможно с прижатой к столешнице щекой, издав гнусавый, фыркающий звук, от которого оба засмеялись еще громче. Холдсворт отпустил его и выпрямился.

Смех затих. Кот продолжал мурлыкать, поглядывая то на одного, то на другого. Фрэнк медленно встал. Он повернулся к Холдсворту и протянул ему руку.

— Прошу прощения, сэр.

Они обменялись рукопожатием.

— Полагаю, я больше ничем не могу вам помочь, — произнес Холдсворт. — Я напишу ее светлости и откажусь от места.

— Нет. Прошу, не надо поступать опрометчиво. Вы верите, что я исцелился?