Четвертое сокровище - Симода Тодд

— Понятно. Домо аригато[70]. — Арагаки встал. — Думаю, нам не следует вас больше задерживать.

В спальне Тина пыталась решить, что же из одежды взять с собой, как вдруг вошел Мистер Роберт.

— Тебе не обязательно съезжать, — сказан он.

— Обязательно.

— Я хотел сказать, что съеду я.

— Спасибо за предложение. Но в любом случае мне нужно присматривать за мамой. — Тина взяла пару джинсов и маек и засунула их в рюкзак.

— Как она? — поинтересовался Мистер Роберт.

— Не очень довольна. Конечно — сидеть взаперти весь день.

— Представляю.

Тина положила в рюкзак несколько пар носков.

— По какому поводу все эти расспросы? Они были все-таки слишком личные.

— Может, ему было просто интересно.

— А что это за тушечница?

— Про это я вообще ничего не знаю.

— Это имеет какое-нибудь отношение к твоей просьбе держаться подальше о сэнсэя?

— Я тебе уже сказал, с чем это было связано.

— То есть надо уйти из твоей жизни. — Тина застегнула рюкзак. — Не проблема.

Беркли

Тина завезла одежду к маме и поспешила обратно к электричке. Вошла в поезд и села. До Беркли она успела дочитать начатую статью, причем поняла почти три четверти — заметный прогресс.

Она зашла в «Полуноту», взяла латтэ на вынос и поспешила в институт.

Было по-прежнему жарко, и все ходили в шортах и коротких топах.

В институте Говард работал на компьютере в их кабинете. Тина поставила латтэ и рюкзак на стол.

— Прости, что меня так долго не было, — я знаю, я уже отстала.

— Ничего, я добавил еще аннотированных сканов. — Он посмотрел на часы. — Кстати, мне пора в лабораторию. — Он взял рюкзак и вышел из кабинета.

Тина достала хрестоматию, решив прочесть еще одну статью и допить кофе, а уже потом приниматься за ввод данных.

Тина дочитывала статью, когда раздался звонок.

— Тина, — сказала профессор Портер, когда она сняла трубку, — вы не зайдете ко мне в кабинет?

Тина отложила статью, прошла по коридору и поднялась в кабинет профессора Портер. Та из-за своего стола жестом предложила Тине сесть. И долго просто смотрела на нее.

— Должна сказать, что я разочарована.

Тина почувствовала комок в горле:

— Простите, я не понимаю, о чем вы.

— Судя по всему, вы уже подумываете о смене научного руководителя.

Тина сглотнула.

— Я не знаю, что вам рассказали. Я действительно встречалась с профессором Аламо.

— По поводу учителя каллиграфии, разве нет, Тина? — Профессор Портер сцепила руки. — Не понимаю, как вы можете быть столь легкомысленной на этом этапе получения образования.

— Мне жаль, если у вас сложилось такое впечатление. Он пригласил меня к себе в кабинет, да, это было связано с сэнсэем, я разговаривала насчет него с одним из его студентов.

— Вы понимаете, что может произойти?

Тина кивнула:

— Я не ожидала, что эти сведения дойдут до профессора Аламо.

— Так вы думаете покинуть нас?

— Нет, вовсе нет.

Профессор Портер побарабанила пальцами по столу.

— Хорошо. Я рада, что мы это прояснили.

Кандо позвонил Арагаки в школу каллиграфии Дзэндзэн из отеля «Мияко». Детектив подтвердил, что женщину, за которой сэнсэй Симано поехал в Сан-Франциско, действительно звали Судзуки. Ханако Судзуки. Он не смог выяснить, была у Ханако дочь от сэнсэя или нет.

— Все так переплелось, — сказал Арагаки Годзэну. — Симано, Судзуки, ее дочь, друг ее дочери, вы. И всех свела Тушечница Дайдзэн.

Сан-Франциско

Ханако и Киёми смотрели мыльные оперы с приглушенным звуком. Когда началась реклама одноразовых подгузников, Киёми зевнула:

— Ты точно не хочешь, чтобы я что-нибудь приготовила перед уходом?

— Нет, спасибо, Хана скоро вернется.

— Ладно, — сказала Киёми. — Знаешь, мне вчера не хватало нашего обычного похода в ресторан. Я люблю наши вторничные походы, ведь за двадцать лет мы пропустили всего несколько вечеров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну да, — согласилась Ханако. — По два вторника в год, когда ты уезжаешь в отпуск на Гавайи.

— Но когда я там, каждый раз по вторникам думаю о том, как бы мне хотелось быть в «Китайских морях» и есть креветки в остром соусе с белой рыбой.

— Однажды, когда ты уехала, я пошла туда с другой официанткой. Мне тогда казалось, что я изменяю тебе.

Киёми рассмеялась:

— В следующий вторник пойду одна и возьму на вынос. И мы поужинаем здесь.

— В следующий вторник мы вместе туда пойдем.

Киёми улыбнулась:

— Договорились.

Они немного посмотрели сериал. Во время очередной рекламной паузы Ханако попросила:

— А ты не съездишь в Беркли, в школу Дзэндзэн разузнать насчет сэнсэя? Роберт-сан практически ничего не рассказывает в последнее время.

— Конечно, — ответила Киёми.

— Сэнсэй по-прежнему рисует свои картинки. — Она попросила Киёми принести стопку рисунков из спальни, и они их просмотрели вместе.

— Странные, — заметила Киёми. — Но красивые.

* * *

Ближе к вечеру Тина вернулась домой, бросила рюкзак на кухонный стол и прошла в гостиную. Мама спала на диване, Киёми — в кресле; телевизор было еле слышно. Окна были открыты, и горячий сухой воздух овевал комнату. Тина на цыпочках вышла.

Значит, моя боль — в груди, желудке, кишечнике — последствие того, что у нас с Мистером Робертом все кончено, общения с Уиджи, того, что кажется то чем-то очень хорошим, то ужасным, болезни мамы и ее приступов, появления сэнсэя и того, что я не могу понять, что же он пытается выразить, гигантского шага назад, возвращения в чулан, — это просто нервные волокна типа С передают в неокортекс то, что испытывает мое тело. Тупая боль вырабатывается каким-то нейрохимикатом и распространяется по нисходящим путям как реакция на все. И чем сильнее я ощущаю то. что мой мозг фиксирует как боль, тем сильнее она становится. Это путь хронической боли по нервным каналам.

Тетрадь по неврологии, Кристина Хона Судзуки

На кухне она поставила чайник и открыла свой учебник по нейроанатомии. В классе они проходили пути возникновения боли — и острой, и хронической. Тина пыталась вспомнить, в чем разница, не подглядывая в учебник. Острая боль — резкая, длится недолго и передается через нервные волокна типа Аδ, а хроническая боль — длительная и изматывающая, она передается через нервные волокна типа С. Боль, как острая, так и хроническая, — записала Тина в тетрадь, — это сложный процесс осознания и эмоциональной реакции на нервное раздражение. Таким образом, боль сама по себе — не чувство, а просто информация, которую нервные окончания передают в мозг.

Беркли

К концу следующего дня Тина постучала в дверь школы каллиграфии Дзэндзэн. Подождав несколько секунд, она подергала дверь — было открыто, и она вошла.

— Эй, кто-нибудь? — позвала она.

Один из учеников школы выбежал из глубины дома.

— Привет, — сказал он. — Ты Тина?

— Да.

— Сэнсэй Годзэн сказал, что ты подойдешь. Но по расписанию ты должна приити только через несколько часов.

— Да, но я не очень занята, могу тебя сменить, если хочешь.

— Клево, у меня полно всяких дрянских дел. — И он выбежал на улицу.

Тина прошла в мастерскую сэнсэя: тот работал за столом. Он не заметил ее, весь сосредоточившись на кисти и рисовой бумаге. Он еще больше сгорбился, словно постарел. А может, просто устал: невозможно было понять, сколько времени он уже работает, но стопка рисунков уже выросла до края стола.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Некоторое время Тина смотрела, как он работает — опускает кисть в тушечницу, потом — на бумагу. Как же понять сэнсэя и его рисунки? Идея Уиджи со снимками мозговой активности была хороша, но не похоже, чтобы она помогла разобраться в его рисунках.