Четвертое сокровище - Симода Тодд

Аламо закинул ногу на ногу, сложил руки на колене.

— Уильям рассказал, что вы натолкнулись на интересный случай. Японский учитель каллиграфии с симптомами аграфии.

— Да. Он сэнсэй моего друга. — Она подумала, что нужно бы сказать «бывшего любовника», но ей не нравилось такое выражение.

— Уильям рассказывал мне кое-что о сэнсэе, а также о том, что вам удалось сделать очень интересные снимки, показывающие его состояние в процессе рассматривания его собственных рисунков.

— Мне кажется, что они представляют некоторый интерес, но, конечно, я только начинаю разбираться во всем этом.

— Разумеется, и в этом мы как раз можем помочь. Мы, — профессор Аламо кивнул на Уиджи, — будем рады стать вашими научными партнерами в этом начинании. Фактически я готов финансировать это мероприятие, а также, кстати, и весь процесс вашего обучения здесь. Есть парочка грантов, которые я могу выудить.

— Спасибо за предложение, — медленно проговорила Тина.

Профессор Аламо поднял руку.

— Я понимаю, что Портер — ваш научный руководитель и у нее есть источники финансирования на этот год. Но, между нами, ее финансовые перспективы не дают повода для оптимизма. Может случиться, что год-два она будет без денег. Разумеется, финансирование — не самое важное. Главное — какому исследованию посвящает себя ученый, его качество, его значимость. «Большая Наука», как я это называю. Сейчас Портер занимается хорошим делом, нужным, не поймите меня превратно. Но то, чем занимаемся мы, — он опять взглянул на Уиджи, — это Большая Наука, та, под которую выделяют большие гранты, которая приводит к большим контрактам с издательствами, большим креслам в больших университетах. К большим премиям. — Тина вдохнула и начала было говорить, но Аламо продолжал: — Большой науке нужны лучшие исследователи, лучшее оборудование, лучшее всё и лучшие во всем. — Он поменял ноги и откинулся на спинку стула, руки легли на бедра. — Но даже при всех этих условиях порой не обойтись без счастливой случайности, прорыва. Учитель каллиграфии может оказаться таким прорывом. С его помощью, и с вашей, мы могли бы сделать существенный шаг вперед в понимании того, как сознание и тело формируют субъективный опыт.

Тина слегка кивнула, показывая, что понимает.

— Может, я покажусь наивной, но мне кажется, что случай с сэнсэем не будет единственным.

— В этом-то и вся проблема, — заметил Аламо. — Степень повреждения мозга у каждого больного различна. Все зависит от обширности поражения мозга, то есть от степени серьезности и расположения пораженной зоны. Судя по снимкам сэнсэя, которые мне показал Уильям, мы, скорее всего, имеем дело с сочетанием параметров, идеально подходящим для наших целей. Выигрышный случай, так сказать.

Тина повернулась к Уиджи. Тот уставился в пол перед собой. Аламо продолжал:

— Само собой, вы будете участвовать в исследованиях, публикациях и разделите почет и славу. Иначе и быть не может. Я понимаю, что это большая нагрузка для докторанта первого года. С другой стороны, это подходящий момент, чтобы перейти к нам, пока вы не оказались слишком глубоко вовлечены в исследовательские программы профессора Портер. Для нас критично начать работать с сэнсэем с серии сложных тестов, когда его мозг меняется, заново соединяет цепи, как мы говорим.

— Алонсо, — подал голос Уиджи. — Может, пусть она подумает? А то ей нужно домой.

Профессор Аламо кивнул:

— Да, извините, я слышат о вашей матери.

— Спасибо. Мне бы действительно не помешало немного подумать об этом.

— Конечно. Давайте вскоре снова поболтаем. Вы понимаете, в таких случаях, как с сэнсэем, фактор времени играет решающую роль. Если будут вопросы, с удовольствием на них отвечу.

Тина и Уиджи встали.

— Кстати, Кристина, — заметил напоследок профессор Аламо, — вы очень неплохо работаете в нашем семинаре.

— Спасибо. Приятно это слышать.

Сан-Франциско

Из окна материнской квартиры — ставшей и ее квартирой, пока она не найдет новое пристанище, — Тина смотрела, как с наступлением рассвета тускнеют городские огни. Прошлым вечером она уснула всего через час после ужина с матерью. Тина приготовила самое простое: рис, жареный тофу и салат. Ханако поела совсем чуть-чуть, сказав, что есть слишком жарко — температура в тот день поднялась до 98°[69] — и легла обратно в постель. Тина попробовала почитать что-то из домашнего задания, но заснула на первом же абзаце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Когда над горизонтом показался краешек солнца, Тина встала с дивана и пошла на кухню. Она отыскала баночку растворимого кофе: для начала хватит, но скоро придется выкроить время для похода в магазин, если она собирается и дальше здесь жить.

Тина приготовила кофе и тост и уселась за кухонный стол читать статью для семинара профессора Аламо, но никак не могла сосредоточиться. Казалось, что она деградирует, движется обратно в своем образовании, теряя знания и понятия, словно часы, которые вдруг пошли назад. Зря Уиджи рассказал профессору Аламо о сэнсэе — это лишь все усложнило.

Она попыталась сосредоточиться на статье.

Мать проснулась, когда Тина успела прочесть всего несколько страниц. Тина помогла матери пройти до туалета, та покривилась от боли, задев больной лодыжкой за косяк.

— Ой, — тихо вскрикнула Тина.

Когда Ханако вышла, Тина довела ее до кухни.

— Тетя Киёми придет сегодня пораньше. А мне нужно в университет, у меня куча дел. Тебе нужно что-нибудь в магазине? Зайду на обратном пути.

— Иэ, сумимасэн. Извини, что тебе приходится так много мной заниматься.

— Все нормально, ма. — Тина поставила воду для чая. — Ты уже, наверное, знаешь, что мы с Мистером Робертом расстались. Ты не возражаешь, если я поживу у тебя немного? Пока не найду другого места.

Ханако нахмурилась:

— У тебя все будет нормально?

— У меня не было времени подумать об этом.

Тина открыла дверь их квартиры. — Эй? — позвала она.

— Мы здесь, — откликнулся из гостиной Мистер Роберт.

Тина положила рюкзак в кабинете и прошла в гостиную. Мистер Роберт, Арагаки и Годзэн встали. На кофейном столике стояли чайник и три чашки.

— Рад вас видеть снова, — сказал Арагаки.

Годзэн украдкой взглянул на нее.

Все уселись — кроме Мистера Роберта, который пошел за новой чашкой.

— Извините за вторжение в ваш дом, — сказал Арагаки.

— Вы не вторгаетесь, — успокоила Тина. Она хотела лишь взять свои вещи и уйти, рассчитывая, что Мистера Роберта дома уже не будет.

— Мы хотели поговорить с вами, — обратился к ней Арагаки, — поэтому хорошо, что вы вернулись.

— Вообще-то я не собиралась задерживаться надолго. Так, забрать некоторые вещи.

— Понимаю, — ответил Арагаки. — Я здесь по поводу одного события, которое произошло несколько лет назад, если точнее — более двадцати. Я думал, проблема уже давно решена, но недавно дело приняло новый оборот. — Арагаки сделал паузу и, слегка улыбнувшись, продолжил: — Я хотел бы задать вам один вопрос, Судзуки-сан. Как давно вы знаете сэнсэя Дзэндзэн?

— Совсем недолго, с конца прошлого месяца. — Она показала на Мистера Роберта, который уже вернулся с чашкой. — Это он познакомил нас после того, как с сэнсэем случился удар.

Арагаки кивнул:

— Это мне известно. Но ваша мать знала его раньше, не так ли?

— Она рассказала Мистеру Роберту о школе каллиграфии.

Арагаки снова кивнул.

— Ваша мать, должно быть, говорила с вами о нем раньше? Мистер Смит сказал мне, что она очень высоко отзывалась о сэнсэе.

— Никогда не слышала, чтобы мама упоминала о сэнсэе Дзэндзэн, — ответила Тина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Понятно, — сказал Арагаки. — И вы ничего не слышали о Тушечнице Дайдзэн?

— О чем?

— О Тушечнице Дайдзэн, — повторил Арагаки. — Сэнсэй Дзэндзэн в прошлом в Японии был главой школы каллиграфии Дайдзэн.

— Нет. Никогда не слышала, чтобы она упоминала об этом.