Светлый град на холме, или Кузнец - Татьяна Иванько

Ольха и ясень, ясень и ольха, оживает и воздух вокруг.

Ольха и ясень, переплетайтесь,

Создайте солнце и луну создайте.

Вы двое — Солнце, оба вы — Луна.

Вы — небо и земля, земля и небо.

Вы сходитесь подобные Богам Асгарда,

возноситесь над миром огнями ваших душ.

Ольха и ясень, ясень и ольха,

Поёт любое сердце, видя вас…

Мы вернулись в Сонборг в самый Мидсоммар. А это летний праздник любви, когда юноши и девушки гуляют до утра. Когда возлюбленные уходят в поля, луга, леса, чтобы заняться любовью, вобрав в себя плодородие самой земли, вершины лета и могущества солнца последние дни безраздельно царящего в небе.

Мне недоступна радость этой любви, единственная, кого желаю я, никогда моей не станет. Она любит и любима достойнейшим из всех достойных. А мне остаётся лишь бесконечно мечтать, утешаясь только миром, что создаёт моё воображение. Да ещё тем, что я все дни рядом с моей возлюбленной.

А ночами ко мне приходят странные сны, где она смотрит на меня и говорит мне: «… спой, любимый мой, милый…» и смотрит на меня так, как смотрела лишь однажды.

Да, я смотрю на неё, а она избегает смотреть мне в глаза, отводит взгляд, едва я пытаюсь поймать его…

Но эта грёза заставляет меня просыпаться по утрам. Убаюкивает вечерами и даёт мне сил. Сил жить. А чем я жил раньше? Почему я не могу этого даже вспомнить? Я стал совсем другим теперь…

И однажды я говорю это Сигню. Неожиданно даже для себя. Это была уже осень. Мы с Хубавой поехали на восток Самманланда, к морю. В одной из прибрежных деревень было сразу много заболевших какой-то сыпью детей. Оказалось, к счастью ничего серьёзного. Но мы пробыли там неделю. В один из вечеров накануне отъезда, мы пошли с Сигню к морю, прогуляться по берегу фьорда. Лишайник и мхи нашлёпками разных оттенков зелени, бронзы, меди и золота покрывают камни. Очень тихо. Вокруг высокие скалы, мы спустились по ложбине к широкой полосе берега, куда пристают лодки и корабли. Вода так тиха, что ладьи даже не качаются, прилипнув, будто к поверхности зеркала. Вот тут я и сказал Сигню, что люблю её. Это признание выскочило из меня само. Я будто даже и не думал в тот момент об этом, я наслаждался её близостью. Сигню остановилась:

— Я тоже люблю тебя, Боян, — тихо проговорила она.

Я решил, что она не поняла меня, что говорит о другой любви, о той, что всегда была между нами…

Но Сигню подняла глаза на меня, впервые за несколько месяцев:

— Я всё поняла, Боян, — сказала она. — Ты зачем мне это говоришь?

Я растерялся. Что я мог ответить? Зачем? Я не знаю, зачем. Я сказал это, потому что чувствую так.

— Не надо, Боян, не искушай меня.

Во мне вспыхнул огонь от этих её слов. «Не искушай…», так я привлекаю её?!

— Перестань, замолчи или я никогда больше не останусь с тобой наедине! — воскликнула Сигню вдруг, становясь похожей на капризную малышку.

Да, меня волновал теперь мой Боян. С той самой Норборнской битвы, когда я оказавшись в его объятиях, осознала вдруг, что они не вызывают во мне сопротивления. Больше того, мне были приятны его прикосновения.

Я старательно обходила это воспоминание в своих мыслях. Это удавалось мне, и вот он решил вдруг признаться… Боян, чьё лицо я знаю всю жизнь, но совсем иначе вижу теперь.

Для чего он затеял этот разговор? Я не хочу даже разбираться в своих чувствах к нему. А что если я найду там желание, влечение, страсть? Что я буду делать с этим? Замолчи! Замолчи, Боян!

Я услышал её. По-настоящему услышал. Я стал мужчиной для неё, вот что. Тем, кем всерьёз никто меня не считал в Сонборге. И только Сигню знает, что я мужчина. Что я люблю её как мужчина. И она… Боги… Если она чувствует во мне это, значит… я был счастлив уже этим.

— Обещай, что никогда больше не станешь говорить мне то, что сказал. И так многое уже сделано нами.

Сигню смотрит на меня горящими огромными пронзительно голубыми глазами.

— Прости. Я не думал соблазнить тебя…

Она покачала головой:

— Не пытайся обмануть самого себя…

Я выполнял обещание. Я молчал.

Но теперь я знал, что моя любовь небезответна. Безнадёжна, даже более, чем прежде, но зато, я знаю: в сердце той, кто весь мир для меня, горит огонёк, принадлежащий мне.

Много всего произошло после нашего первого похода. Самманланд, приросший значительными землями Норборна, строил форты. Открыли несколько школ в этих фортах, на что очень сетовал добродушно Дионисий, ведь ему теперь значительно прибавилось забот, учителя теперь должны были разъехаться и в эти форты. А ему пришлось время от времени объезжать эти школы. А ещё учить новых и новых желающих такими учителями стать. Но я знаю, он очень доволен мною и Сигурдом. Это почётно — учить детей и взрослых и от казны платят вознаграждение помимо того, что люди приносят на содержание школ в казну фортов. Удивительно, как быстро изменялась принадлежащая нам часть Свеи.

А на начало зимы планировался новый поход. К западным йордам: Эйстану, Грёнавару, и Бергстопу были направлены гонцы с письмами от Сигурда с предложением, мирно присоединиться к Самманланду, и стать единой Свеей, впервые за все сотни лет, что Свея существует. Но ответов мы ждали так долго, я стала смеяться даже:

— Ты уверен, что эти конунги умеют читать?

— Есть у них там хоть кто-то грамотный, — так же смехом отвечал Сигурд.

Все конунги, были грамотными, конечно. И Эйстанский Харальд Толстый, и Грёнаварский Ивар Зеленоглазый и Альрик Бранд («Меч») из Бергстопа. Но они предпочли отмолчаться. А стало быть, мы готовились к зимнему походу.

Ежедневно терем просыпался в одно и то же время. Теперь и на площади напротив терема на достроенном уже каменном здании, которое было отдано под Библиотеку, школу, и для учеников Дионисия и Маркуса, красовалась огромная клепсидра. Любой житель Сонборга отныне всегда мог знать сколько времени. Сделанная по образцу маленьких комнатных часов, она отсчитывала минуты, капая на камни площади, а плавающий на верхнем уровне выкрашенный в красный цвет диск, спускаясь с вытекающей с рассчитанной скоростью водой, указывал точное время. Вот только в морозы придётся спускать воду, чтобы не разорвало искусно сделанную нашими