Автоквирография - Кристина Лорен

не видно. Я вытаскиваю телефон, снова набираю ее номер и вскидываю голову: впервые со вчерашнего вечера не включается голосовая почта, а слышатся гудки. Впрочем, Осень не отвечает. Я в очередной раз попадаю на голосовую почту и оставляю очередное сообщение: «Осень, это я. Перезвони мне, пожалуйста».

Я прячу телефон в карман, снова звоню в дверь и устраиваюсь на ступеньках крыльца, готовый сидеть до победного. Дома Осень, дома, нужно просто подождать.

Двенадцать машин, два собачника и одного почтальона спустя я наконец что-то слышу. Музыка обрывается так резко, что от внезапной тишины звенит в ушах.

Оборачиваюсь я в тот самый момент, когда из-за двери выглядывает Осень. Глаза у нее покраснели от слез. Торопясь встать, я едва не слетаю с крыльца, и уголок ее рта дергается вверх – получается улыбка.

Надежда заставляет сердце бешено биться.

– Я видела, как ты приехал. – Осень выходит на крыльцо и щурится на яркое полуденное солнце. Получается, она в курсе, что я здесь уже почти час. – Решила выйти, пока соседи не пожаловались в полицию на сквоттера.

– Я звонил тебе.

– Да, я видела. – Осень вздыхает, смотрит на двор, потом, прищурившись, на меня. – Может, зайдешь?

Я радостно киваю. Осень шире открывает дверь, отступает в темноту и машет мне бледной рукой: пошли, мол.

Гостиная превратилась в подушечную крепость, как всегда, когда Осени нужно спрятаться от внешнего мира. Окна глухо зашторены, телевизор работает, но без звука. Диван завален подушками и одеялами, а упаковку печенья «Чипс Ахой!» в углу словно стая голодных хорьков растерзала. Телефон мирно лежит на журнальном столике. На экране мигают уведомления. Спорим, все они о моих звонках и сообщениях?

В этом доме я бывал тысячу раз: ужинал, делал домашку, просмотрел бесчисленное множество фильмов на этом самом диване, но никогда прежде нас не разделяла целая гора неловкости. Я даже не знаю, с чем сравнить ее высоту.

Осень подходит к дивану, скидывает большинство одеял на пол и жестом велит мне: иди сюда. В гостиной мы почти никогда не разговариваем. Здесь мы смотрим кино, на кухне перекусываем, но, с тех пор как стали лучшими друзьями, все наши разговоры происходят у Осени в комнате.

Вряд ли кто-то из нас готов отправиться туда сегодня.

Внутри у меня все сжимается. Какого черта я просидел в школе целое утро, наводя порядок в мыслях, если в нужный момент они все растерялись?

Я смотрю на Осень и стараюсь сосредоточиться. Вчера вечером она была в розово-черной пижаме. Перед мысленным взором мелькает цветовое пятно, а за ним вопросы: «Осень потом оделась? Или сразу же встала под душ? Она попыталась смыть все случившееся так же быстро, как я?»

Сейчас на Осени треники и футболка Университета Юты, которую год назад мы купили на футбольный матч. Университет Юты играл с Университетом Бригама Янга, и мы так отчаянно болели за Университет Юты, что искали счастливые монетки и загадывали желания у фонтанов. Кажется, с тех пор прошло сто лет. Волосы у Осени сейчас заплетены в косу на боку и кажутся влажными. Почему мне полегчало оттого, что Осень вымылась? Мысли направляются в другое русло: вспоминается, как волосы Себастьяна скользили мне по лицу, когда он целовал мне щеки и шею, спускаясь к груди… А вот Осень вчера собирала волосы или распускала? Я их как-то чувствовал?

От таких вопросов пробуждается чувство вины, за ним текут сбивчивые фразы.

– Вчера, когда пришел, я не собирался… – Я смахиваю слезу и начинаю снова. – Я не хотел… чтобы так получилось. От боли крыша поехала. Я не думал… использовать тебя…

– Погоди… – Осень поднимает руку. – Прежде чем включать благородство, дай мне сказать, ладно?

Я киваю. Дыхание сбилось, словно до дома Осени я пробежал миль десять.

– Ладно.

– Сегодня утром я проснулась и подумала, что все это сон. – Осень смотрит себе на колени и теребит завязки на поясе треников. – Подумала, что в моем сне ты приехал и у нас все случилось. – Осень смеется и поднимает взгляд на меня. – Такие сны мне снились и раньше.

Что сказать, не знаю. Вообще-то я не удивлен, но интерес Осени ко мне всегда был абстрактным и ничем конкретным не подкреплялся.

– Ой…

Да, ответ явно не супер.

Осень тянется к косе и накручивает кончик на палец так, что кожа белеет.

– Сейчас ты снова заведешь про «использовал» и «воспользовался». В какой-то мере так и получилось. Но дело не только в тебе. Я не врала, когда говорила, что мне нелегко принять правду о вас с Себастьяном. Причин тут несколько. Думаю, некоторые ты всегда знал. Думаю, ты всегда понимал почему.

Осень ждет подтверждения, а у меня в груди становится мерзко и скользко.

– Наверное, поэтому я так гадко себя чувствую, – говорю я. – Наглядный пример того, что значит «использовать» и «воспользоваться».

– Да, пожалуй. Но все не так просто. – Осень качает головой. – За последние несколько месяцев наши отношения сильно изменились. Наверное, я пыталась разобраться в них. Разобраться в тебе.

– В каком смысле?

– Когда ты признался в бисексуальности… Боже, я чувствую себя полной тварью, но раз уж секретов между нами больше нет, хочу высказаться. Ты не против?

Я качаю головой, а Осень подтягивает колени к груди и опускает на них подбородок.

– С самого начала я тебе не поверила, потом в какой-то момент подумала, мол, капец, теперь нужно следить и за девушками, и за парнями? Еще я надеялась, что, возможно, сумею тебя переубедить.

– Ой! – снова вырывается у меня, потому что других вариантов нет. Осень явно не единственная, кто считает, что бисексуальность – сознательный выбор, а не врожденное качество. Упрекать ее язык не поворачивается. Особенно сейчас.

– Ты был сильно расстроен, и я… Я знаю тебя. Знаю, как ты справляешься с болью. Ты ищешь утешения у меня – в безопасных отношениях со своей лучшей подругой. А вчера вечером… – Осень задумчиво жует губу. – Я притянула тебя к себе. Может, и я шансом воспользовалась.

– Осси, не надо…

– Когда ты сказал, что Себастьян тебя не любит, у меня внутри все сжалось. – Глаза у Осени наполняются слезами, и она качает головой, стараясь их сморгнуть. – Я страшно на него разозлилась. Еще сильнее злило, что ты позволил себя обидеть. Ну вот как так? Все же было яснее ясного.

Не знаю почему – честное слово, не знаю! – но эти слова меня смешат. Кажется, впервые за несколько дней я смеюсь по-настоящему.

Осень обнимает меня, заставляя положить голову ей на плечо.

– Иди сюда, дуралей!

Я прижимаюсь к ней. От запаха