Глубокоуважаемый микроб (сборник) - Кир Булычев

Особенно интересна в этом смысле история, приключившаяся с первой женщиной-спелеонавтом, двадцатипятилетней Жози Лорес. Она провела в пещере три месяца. Так же, как все мужчины до и после нее, она постепенно перешла на 48-часовой ритм, будучи уверена, что за это время проходит 24 часа. Но в отличие от мужчин у нее были внутренние часы, которые этому ритму не подчинились. Месячные вводили Жози в растерянность. По здравом размышлении она предположила, что организм – более надежный источник информации, нежели ощущения, и потому старалась корректировать чувства физиологией. В результате она совсем запуталась в календаре.

Сведения, приведенные Сифром и подтвержденные многими другими авторами, не вызывают сомнений, но остаются на уровне констатации. Я же в поисках идеи понял, что этот факт многозначителен. Однако существование научного факта, вызывающего интерес, еще не делает рассказа: в рассказе должны фигурировать люди.

В настоящем рассказе люди нужны для того, чтобы мы могли еще раз заглянуть внутрь человеческой души. В рассказе научно-фантастическом это, к сожалению, совсем не обязательно. Люди там разговаривают между собой для того, чтобы как можно популярнее изложить концепции. Для удобства концепция делится на фразы, и они последовательно вкладываются в уста персонажей. Редактор научно-популярного журнала, специалист в той или иной области знания, редко бывает притом специалистом в художественной литературе, и его можно убедить, что это и есть художественная литература.

Так и поступим.

Чтобы этот еще не написанный рассказ занял почетное место на страницах журнала, проще всего сделать его персонажей учеными. Желательно, чтобы один из них был седовласым профессором, который все знает, а второй – молодым ученым, который знает пока не все и потому задает нужные нам вопросы.

– Вас никогда не удивлял, коллега, странный феномен, с которым столкнулись в последние годы спелеологи? – спросил профессор Сыромятников у младшего научного сотрудника Института физиологии высшей нервной деятельности Махмуда Магометова, который уже третий месяц стажировался в институте.

Стояла ранняя осень, желтые листья плавали в лужах институтского парка. Небо с утра было серым и холодным.

Махмуд кутался в демисезонное пальто: московская осень его удручала.

– Как же, – произнес он хрипло. – Меня тоже удивляло, что все спелеонавты обязательно переходят на 48-часовой цикл, в котором 36 часов занимает бодрствование, а 12 часов сон.

Написав эти строки, я порадовался тому, как экономно и энергично ввел читателя в суть дела.

– Учтите, – продолжал профессор, глядя на стройные ножки пробежавшей мимо аспирантки Ниночки Дудкиной, – что в пещере человек полностью оторван от привычного образа жизни, и организм его устанавливает те часы, к которым его приспособила природа.

– Вы правы, – сказал Махмуд, тоже глядя на стройные ножки аспирантки.

Ножки аспирантки придется убрать. В научно-фантастической литературе дети могут быть выращены методом клонирования, созданы в пробирке, в крайнем случае найдены в капусте, но намеки на возможность создания их ортодоксальным путем считаются неэтичными.

– Не наводит ли это вас на некие мысли, коллега? – спросил седовласый профессор, глядя, как за оградой парка проезжает троллейбус.

– Я сегодня как раз всю ночь думал об этом, – горячо откликнулся Махмуд. – Ведь до сих пор не найдено недостающее звено.

– Да, никто еще не доказал, что человек произошел от обезьяны, – покачал головой профессор, глядя.

На что бы ему еще поглядеть, чтобы рассказ получался художественным? Глядя на то, как с дерева планирует желтый кленовый лист.

– Между кроманьонцами, физически не отличающимися от человека, и его обезьяноподобными предками нет переходной формы, – сказал Махмуд и кашлянул.

– У меня есть сухая фиалка, – предложил профессор. – Заварите две столовые ложки на стакан кипятка. Очень помогает как отхаркивающее средство.

Последний абзац надо снять, он отвлекает читателя. Лучше это сделаю я, чем редактор.

– А что, если мы с вами вернемся к проблеме панспермии? – рассуждал вслух профессор. – Разумная жизнь каким-то образом – допустим, в виде спор – была занесена на Землю. Я не имею в виду идеалистических концепций. Я был и остаюсь материалистом.

Хорошо сказал профессор! Прямо и твердо!

– И на той планете, где зародились наши предки, – развил мысль профессора Махмуд, – в сутках 48 часов!

– Мне надо немедленно позвонить моему другу профессору Брауну в Саскачеванскую обсерваторию, – взволнованно сказал профессор Сыромятников. – Он как раз занимается изучением периодов обращения планет ближайших к нам звездных систем. Если бы только найти такую планету.

– И наших братьев по разуму! – воскликнул Махмуд.

– Да, я бы сказал – старших братьев, отцов, дедов.

Дальше рассказ можно писать, а можно и не писать. Потому что известно, о чем писать. Профессор Сыромятников связывается со своим другом профессором Брауном. В окончательной редакции тот станет профессором Тер-Ованесяном из Ленинакана, потому что Тер-Ованесян лучше разбирается в периодах обращения планет, чем любой Браун. Тер-Ованесян ответит профессору, что как раз прошлой ночью он столкнулся с интереснейшим явлением: одна планета в системе Альдебарана испускает некие странные сигналы, которые намекают на их искусственное происхождение. И именно эта планета делает полный оборот вокруг своей оси за 48 часов.

Точку в рассказе лучше не ставить.

Может, именно эта планета и есть наша прародина.

Рассказ мне понравился. Я надеюсь, что кто-нибудь из моих коллег его допишет и опубликует. Но для меня, при всех достоинствах рассказа, не хватало действия.

А что, подумал я, если его драматизировать? Ввести и приключенческий элемент? Это вполне дозволено в научной фантастике, при условии, конечно, что элемент не будет отвлекать от главного.

Возвращаемся к середине рассказа.

Помните, на что посмотрел профессор? Правильно.

– Учтите, – продолжал профессор, глядя на стройные ножки пробежавшей мимо аспирантки Ниночки Дудкиной, – что в пещере человек полностью оторван от привычного образа жизни и организм устанавливает те часы, к которым его приспособила природа.

Шаги Ниночки замерли.

– Здравствуйте, – сказала она мелодично. – Можно присоединиться к вашей беседе?

– Разумеется, – сказал профессор. – Мы говорим о том, что 48-часовой ритм спелеонавтов доказывает – человек рожден не на Земле. Человек по сути своей пришелец. Он чужой здесь.

– Какой ужас! – воскликнула Ниночка. – И я тоже?

– Мы все, – грустно улыбнулся Махмуд.

Странная нечеловеческая гримаса исказила лицо Ниночки. Казалось, что оно сразу постарело лет на сорок.

– К сожалению, – произнесла аспирантка хрипло, – мне придется ликвидировать вас.

В ее руке мутно поблескивал бластер.

– Об этом, – сказала она, – никто не должен знать. Тайна панспермии должна остаться нераскрытой!

Пришелец направил (направила?) бластер на профессора, но в последний момент Махмуд ринулся вперед и во вратарском прыжке дотянулся до руки пришельца. Со страшным криком тот боролся (боролась?) за бластер. В пылу борьбы дуло бластера обернулось против пришельца. Раздался выстрел. У ног профессора и Махмуда лежала кучка серого пепла. Это было все, что осталось от Ракришината Фе, третьего лейтенанта секретной галактической стражи планеты Эпсилон.

А что, тоже неплохо! Рассказ не потерял познавательности, но приобрел энергичность. Однако чего-то хочется еще. Детали, пустяка, сюжетного изворота.

Может, так?

– Жаль, – вздохнул профессор. – Она всегда казалась мне такой милой.

– Да, – поддержал его Махмуд. – Под оболочкой Ниночки Дудкиной скрывался.

– Кто скрывался под моей оболочкой? – послышался сзади мелодичный голос.

Ученые разом оглянулись.

Сзади стояла, улыбаясь, Ниночка.

– Вы… вы не погибли? – ахнул профессор, бросив взгляд на кучку серого пепла.

– Нет, – улыбнулась Ниночка, бросив лукавый взгляд на Махмуда. – Меня связывают с жизнью личные интересы.

Махмуд покраснел.

Вот, пожалуй, и всё. Над рассказом еще стоит поработать. Может, ввести инопланетного хранителя тайны несколько раньше? Пускай следит за нашими героями, подслушивает их разговоры, пускай его постепенно охватывает жуткое подозрение: люди догадались! И когда все станет ясно, он вытащит свой проклятый бластер. Правда, придется придумывать оправдание его странному поведению. Не все ли равно нашим старшим братьям – знаем мы о своей прародине или нет? Предположим, они боятся, что мы выросли слишком агрессивными и наглыми и, пока мы тут занимаемся войнами и атомными бомбами, нас нельзя пускать в галактическое содружество.

Тут я увидел, как рассказ перерастает в повесть с определенным гражданским звучанием. Нет, о повести мы не договаривались. Пускай мотивы останутся нераскрытыми – кто их знает, пришельцев, чего им хочется.