Убить мажора (антисоциальный роман) - Денис Ли

«The subscriber» s station is switched off or temporarily inaccessible» (Аппарат абонента выключен или временно недоступен). — Вот тебе и поговорили! — заключил Сергей, вспомнив сказанные Александрой слова:

«Прежде ты со мной разговаривал… Я на это не обижаюсь… Если мы не будем разговаривать, наши отношения будут похожи на проституцкие… Поговори со мной!..» — Поговорил! Вот я — мудак!»

Сашка позвонила через три дня.

— Сашка! — радостно воскликнул Сергей. — Привет мой сладкий…

— Серенький! — перебила она. Ее голос был взволнованным. — Извини меня, прости! Конечно, надо было встретиться, но у меня нет такой возможности. Не звони мне больше на этот номер.

— Что случилось?

— Вообще не звони. Не ищи меня. Кажется, Валера… он догадывается о нас! Я тебя умоляю, если ты меня любишь — оставь меня!

— Я без тебя умру… — низким дрожащим голосом произнес Сергей. — Оставь мне хоть что-то!

— Прости! Прости меня… и пойми! Прощай!

Сергею стоял как каменный, и ему казалось, что это его сердце бьется остервенелыми, монотонными и короткими гудками:

Пип, пип, пип, пип… Пип…

Всю вторую половину недели Сергей не находил себе места. Ему необходимо было увидеть Александру хотя бы краем глаза, дотронуться до нее, поговорить с ней, но об этом невозможно было договориться, ее телефон был выключен. И его телефон молчал.

В выходные, в ночном клубе «Золотая игуана» Александра не появилась. Ожидание у подъезда ее дома также не дало никаких результатов. Но, поздним воскресным вечером, от нее пришло сообщение. Сергей уже спал, потому обнаружил его только утром.

Содержание сообщения было рваное и непонятное:

«Нашел твой ключ. У меня псих… Закрылась в ванной.

Я боюсь позвонить. Люблю…»

Сергей попытался перезвонить, но абонент, как и прежде, был вне зоны доступа. За весь день Саша так и не позвонила. Не позвонила и на следующий день.

Глава пятая

— Валера, мне нужно с тобой поговорить… — у Александры едва заметно дрожал голос. — Серьезно!

— Давай позже, — остановил ее муж.

Саша отвернулась к окну.

«Если я сейчас этого не сделаю… — думала она, — уже, наверное, не сделаю этого никогда… — слово «никогда» еще больше напугало ее, хотя она и без того была чрезвычайно взволнована. Сколько раз она намеревалась начать этот разговор. Сколько раз она представляла то, как скажет ему. Признается, или соврет. — Надо только решить: солгать или признаться. Сколько раз начинала, и…

«Признаться… или соврать?» — был уже решенным вопросом.

Выбор между правдой и ложью Сашей был решен не в пользу правды. Правда никогда не интересовала Валеру, точнее, не интересовала с определенного момента. Возможно, когда-то воспитанный в традициях российского офицерства, отчимом-военным она что-то для него и олицетворяла… Но, теперь Валерий Непокрылов, в правду не верил, потому что он, слишком хорошо знал ей цену. Эта цена, в свое время, равнялась девяти годам лишения свободы, с отбыванием срока в колонии строгого режима. Эта была цена правды, которая никого тогда не интересовала. И это была только его правда, с которой он отсидел в камере полных девять лет. В камере, похожей на банку с пауками: с отъявленными бандитами, убийцами, насильниками, ворами и простыми мужиками, многие из которых были людьми абсолютно случайными для зоны.

«Соврать!» — эта ложь уже ничего не значила для Александры. Александра любила Сергея, продолжая по привычке любить Валеру. Это должна была быть ложь ради любви. Это должна была быть ложь во спасение. Сложнее всего, обстояло дело именно сказать об этом мужу. И дело было даже не в том, сказать правду или сказать неправду, а в том — как сказать. Вся неизвестность и опасность крылась в тяжести пока несказанных Александрой слов. В словах, которые могли пулей застрять в сердце, могли убить.

«Признаться… или соврать?» — уже не имело значения.

«Признаться… или соврать?» — означало «убить».

Правда или ложь, теперь, мало что меняли, и для Александры означали одно, — предсказуемую агрессию мужа. — «Признаться… или соврать?»

В действительности, и то и другое действие представлялось ей равнозначным по степени ответной реакции. Каждый раз, когда Александре удавалось подгадать момент, уловить настроение, определить степень занятости — подворачивался случай заговорить, что-то да останавливало, настораживало, потому как казалось, разговор был обречен на провал.

Саша смотрела в окно, от негодования и страха ей хотелось плакать. Глаза наполнились сыростью. Аккуратно, мизинцем она убрала влагу из уголков глаз и развернулась, крепко ухватившись руками за подоконник.

— Нужно поговорить. Это очень важно! — настойчиво проговорила она.

— Чё такое… О чем ты хочешь поговорить? — с явным недовольством произнес Непокрылов, голосом насаждая пространство комнаты раздражением и агрессией. — Что это не может подождать? Или тебе обязательно надо перебить меня, если я чем-то занят? Займись чем-нибудь? Найди себе какое-нибудь занятие! Сказал же — позже… Не-ет!

— Зачем ты заводишь себя… — зарыдала Саша, ее лицо скривилось в уголках рта, и слезы в ее глазах уже нельзя было ничем остановить. — Ты меня совсем не слушаешь! Ты, все время занят! Тебе нет до меня никакого дела! Ты… ты… как с тюрьмы вернулся… ты… — рыдала она, поджав нижнюю губу, — я не хочу с тобой больше жить! Я хочу уйти! Я больше не могу так! Я устала! Я столько тебя ждала… ждала чтобы ты…

— Чё, ты, хочешь? — перебил он ее, — ты же знаешь, я терпеть не могу твои сопли и нытье… Успокойся!

— Я… хочу… уйти! — как можно увереннее произнесла она.

— Что?!

— Я хочу уйти! — настойчиво повторила она снова.

— Куда ты хочешь идти?

— Я хочу уйти. От тебя, — повторила она вновь, с металлическим звонов в голосе. — Я не хочу так жить! Я не могу…

— Чё, ты, делала… — брызнул злой слюной Непокрылов, — чтобы устать? Мешки грузила? Или «ментовской» беспредел девять лет терпела?

Или, тебе, бедолаге, есть нечего было?

— Причем тут это?! — плакала Саша.

— Может, койка на спину давила? — гневливо скалился Непокрылов.

— Перестань! — всхлипывала она.

— Тогда, чё, ты, хочешь? — он замахнулся на нее раскрытой ладонью, но сдержался. Александра зажмурилась.

Никогда прежде, ни разу за совместно прожитое время, он не поднимал на Александру руки. Никогда. Кроме последнего раза, после тюрьмы, когда он вроде бы в шутку шлепнул ее по колену. На глазах Александры тогда проступили слезы, рука у Валеры была тяжелая. Такого не было прежде, да и когда это могло произойти — он отсутствовал в ее жизни целых девять лет. Девять лет ему было не до этого. А в тот счастливый год их жизни, когда они действительно было вместе, этому просто не нашлось места. Просто не могло быть.

Валера женился на Саше, когда ей исполнилось семнадцать лет. Ему было двадцать шесть. Их объединял секс и развлеченья; ей казалось, что она с ним, как за каменной стеной. А он, когда-то уже побыв семейным, воспитывал ее как ребенка, для себя. Они встречались полгода, а потом поженились. Саша забеременела, но на седьмом месяце беременности она потеряла ребенка… Валере дали девять лет.

Девять лет разлуки. Целая жизнь.

Тогда она была для него еще глупышкой, а он был старше ее на восемь лет, но…

Она обещала ждать.

— Я устала быть одна! Я была одна — девять лет… и сейчас продолжаю быть одна. Ты — есть, и тебя нет! Тебя нет рядом, несмотря на то, что ты есть… Ты, не со мной! Ты остался в своей зоне, в своей вонючей тюрьме! Среди своих… своих вонючих… своих… — Александра не нашла слова чтобы заменить слово «братков», которое сейчас ей казалось тошнотворно неприятным. Отвратительным.

— Закрой рот!

— Я ухожу!

— Закрой… свой… рот, я тебе повторяю! — выражение лица Непокрылова приобрело волчий оскал. Саше стало страшно. Ее трясло, колени дрожали, и она рухнула на стоящий позади диван, словно под тяжестью непомерной ноши. Спрятав лицо в ладони, она тихо плакала. — Куда ты собралась уходить?

— К маме… — сквозь ладони ответила она.

— К маме? — удивился Непокрылов. — Или ёбаря себе нашла за это время? Думаешь, я не знаю, как ты шлялась по кабакам?

— По ночным клубам! Откуда ты знаешь? — всхлипывая, удивилась испуганная Александра, вырвав свою голову из ладоней.

— Я много чего знаю! Поняла? Так, что сядь и не рыпайся! — Непокрылов уставился в телевизор.

— Что ты знаешь? — тихо произнесла Саша. — Что? — Она испугалась, что Валера знает про Сережу, что ему кто-то донес про них, рассказал.

«Может, этим спровоцирована его холодность? — мелькнуло в ее голове, — он все знает!»

Непокрылов продолжал сосредоточенно смотреть в телевизор, словно и не слышал последнего вопроса. А может быть не хотел на него отвечать. Лицо его стало спокойным, и Саша за долгое время разлуки вдруг заметила в нем перемены. Лицом Валера действительно стал походить на волка или собаку, морщинки у глаз, между бровями и там где некогда на щеках были улыбающиеся ямочки, появились глубокие линии-трещины. Которые прорезаясь, «разбивали» лицо на части, превращая его посеревшую лицо в морду зверя-оборотня.