Преломление. Витражи нашей памяти - Сергей Петрович Воробьев

— А чем они отличаются? — в недоумении поднял брови баковый матрос.

— Ничем не отличаются. Один — две тонны кованого чугуна и другой столько же. Это вам не компрессор списанный, а классический якорь Холла. Без него ни один Регистр в море не выпустит. Наша задача — сделать хороший муляж, а настоящий сдать во Вторчермет.

— А вырученные деньги пропить, — с готовностью подключился баковый матрос.

— Ну, это кто на что горазд. Если удастся изготовить точную копию якоря, то можно будет смело затягивать её в левый клюз. Ле-вый-то якорь наш капитан никогда не отдаёт. Я с ним уже двадцать лет хожу. Исключительно — в любых ситуациях — он становится только на правый. Левый для него как бы не существует. Считает плохой приметой даже упоминать о нём. Моряки вообще народ суеверный, но наш кэп — случай особый. Весь экипаж знает: с трапа на палубу нужно ступать только правой ногой, свистеть — упаси Господи, показывать пальцем на проходящее судно — верх морского бескультурья, носки постирать — к шторму, женщина на борту — несчастья не избежать, уронить швабру за борт — к большой беде…

— В понедельник да ещё тринадцатого числа выход в рейс практически исключён, — добавил третий, — кеп всегда найдёт причину задержаться.

— Вот-вот, поэтому, если наш доблестный «колобаха» выстругает нам деревянный якорь и для большей убедительности мы покрасим его чернью, то будет он стоять в клюзе до самого списания судна в утиль. А судну уже двадцать семь стукнуло. Ходить ему ещё года три, максимум пять. А наш капитан как раз и решил на нём до пенсии дослужить. Так что вариант беспроигрышный. Никто не догадается о подмене. Воспользоваться левым всё равно не придётся.

— Так кто ж тебе трёхметровый якорь выстругает? — изумился крановщик. — Это ж уму непостижимо.

— Это твоему уму непостижимо, а наш судовой плотник Предыбайло Адам Моисеевич ещё и не такое может. Он в своё время в Кижах реставрацией Преображенской церкви занимался. Там всё в шип сделано, ни одного гвоздя. Ему якорь сварганить — плёвое дело. Только не говорите для чего. Дам ему задание, он и спрашивать не будет: надо, значит, надо. Семён, — обратился боцман к баковому матросу, — зови сюда «колобаху».

Когда Семён привёл «колобаху» Предыбайло, боцман сразу предложил чаю.

— Чаю? — переспросил Адам Моисеевич. — Это мы завсегда. Без чая-то что за жисть?

— Моисеич, — начал боцман, — такое дело намечается: надо якорь из дерева собрать. Так сказать, макет. Но только точь-в-точь как наш. Смогёшь?

— А чего ж не смочь? — прихлёбывая чай, отозвался Предыбайло. — Мне только материал соответствующий дай, я тебе не то что якорь, Эйфелеву башню сотворю. Одним топором срублю без единого гвоздочка.

— От! Это мне и надо, Моисеич. Возьмёшь в подшкиперской аварийные брусья — матерьял объёмный, и руби себе на здоровье. Желательно, чтоб к завтрашнему дню готово было.

— Ну, ночи мне хватит, — ответил искушённый в плотницком деле Адам Моисеевич.

— Ночь — лучшее время для такого дела, а я тебе в помощники Семёна дам. Он и стружку соберёт, и с крановщиком договорится, чтоб подцепить, когда нужно, и вертлюг вставит. Размеры будешь снимать? — спросил напоследок боцман, доставая из кармана рулетку.

— У меня все размеры здесь, — постучал по голове Предыбайло, — мне стоит один раз на вещь посмотреть, и я тут же в дереве один к одному выстругаю. Неважно, якорь это или что-то ещё.

К утру, действительно, якорь был готов. А баковый матрос Семён успел его даже кузбасс-лаком закатать.

— Ну, Адам Моисеевич, ты у нас настоящий скульптор с большой русской душой, а не просто плотник, — заключил боцман, — похож, не отличишь. Иди отдыхай. С меня бутылка.

— Водку не пью отродясь, а вот кефир с удовольствием, лучшая для меня затея.

— Тогда на эти деньги я тебе кефир и подарю. Десять пол-литровых бутылок получится.

Якорь выгрузили на причал, днём из цеха подтащили цепи. Гоша на своём кране марки GANZ работал в тот день особенно красиво и чётко. Всё делалось по уговору. Настоящий якорь — в утиль, самодельный — на штатное место в левый клюз. Крановщик получил свои комиссионные, команда «заговорщиков» — нигде не учтённую тринадцатую зарплату, а «колобаха» — обещанные десять бутылок ацидофилина.

Вечером новый якорь как следует обмыли. И стали готовиться к рейсу. А третий механик при этом неотступно ходил за боцманом и назидательно напоминал:

— Говорил же тебе, что деньги на земле валяются. Просто нужно чаще под ноги глядеть и успевать нагибаться. Смотришь, и семья с голоду не опухнет.

— Да, да, — соглашался боцман, — теперь верю. Главное, чтоб зрение в этом плане не притупилось.

Рейс у нас был не очень длинный. Два месяца мы блуждали по Европам, потом зашли в большой английский порт Кардифф в Бристольском заливе, а далее, пройдя довольно широкий пролив Святого Георга, со стороны Кельтского моря зашли в просторное устье реки Барроу. Конечной точкой для нас был небольшой городок Нью-Росс. Устье реки быстро сужалось. Поэтому в Нью-Росс можно было попасть только по большой воде, когда океанский прилив поднимал собою мутные артерии многочисленных рек Ирландии. К таким рекам и относилась Барроу, по которой мы шли средними ходами, красиво вписываясь во все её причудливые изгибы. В районе Ватерфорда нам пришлось взять на борт ирландского лоцмана.

При подходе к порту назначения лоцман предупредил, что в районе Нью-Росса будем разворачиваться на 180 градусов через якорь и становиться к пирсу правым бортом. Значит, в нужном месте нужно будет отдать левый якорь и разворачиваться, используя силу приливного течения.

Капитан, услышав про левый якорь, сдвинул мицу на затылок и почесал лоб.

— А нельзя ли развернуться через правый? У нас рабочий якорь правый. А левый отдаём только в крайних случаях.

Подойдя к старпому, он в сердцах пробурчал:

— Ну как ему объяснишь, что левый якорь отдают только идиоты? Я двадцать лет на этом пароходе и всегда пользовался только правым. Левый — плохая примета. Разве ирландец сможет это понять?

Наконец, поравнявшись с нужным причалом, лоцман отдал команду застопорить машину, переложить руль лево на борт и отдать левый якорь на длину одной смычки.

Поскольку по морской субординации за лоцманом всегда остаётся последнее слово и его командам должны неукоснительно подчиняться, капитан поставил машину на «стоп» и с досадой просипел в микрофон:

— Отдать левый якорь!..

Боцман в это время стоял на баке у брашпиля в ожидании отдать правый якорь и, услышав команду, не поверил своим