МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №1, 2013 (4) - Виталий Тимофеевич Бабенко

что нельзя построить perpetuum mobile, а закон энтропии, что нельзя построить машины со стопроцентным коэффициентом полезного действия. В такой версии закон говорит о том, что никогда не произойдет, зато молчит о том, что может произойти. Возможности определяет закон в позитивной форме после определения однозначности исходных и пограничных условий конкретной системы. Будущие состояния цивилизации отличаются высокой степенью неопределенности, из-за чего их нельзя точно предсказать. Однако из того, что не удается их точно предвидеть, не следует, будто бы нельзя о них что-либо высказывать. Футурология погрешила поспешностью, берясь за конструирование прогнозов в точных предположениях, вместо того, чтобы выявлять общие законы системы, которую представляет цивилизация. Такие законы определяют, что может, а что не может наступить в качестве состояния цивилизации. Только от них надо переходить к уточнениям следующей ступени. Однозначной точности мы не получим наверняка: прогнозы, представляющие, что произойдет в конкретном месте и будущем времени, как в эволюции, так и в истории, являются несбыточной мечтой. Мы вынуждены умерить наши аппетиты, подобно тому, как их умерила физика, напрасно отправляясь на поиски точной определенности того, что неопределенно в материи. Только так мы узнаем, где проходит граница, отделяющая перспективные потенциалы от утопических.

Утверждение авторов «The Limits to Growth», что они не занимались футурологией, надо понимать буквально. Действительно они не стремились к составлению какого-либо конкретного прогноза. Они анализировали цивилизацию как динамичную систему в процессе имитируемого машиной роста – на устойчивость состояния. Они изучали ее феноменологически, а не теоретически, а это значит, что они поступали как технологи, а не как теоретики. Теоретик идет от теории, которую проверяет в экспериментах. Технолог идет от конструкции-прототипа, которую он подвергает испытаниям на прочность. (Можно, правда, утверждать, что разница двух этих подходов не подлежит дихотомии, что возможны «смешанные» или «компромиссные» исследования и что именно за это брались люди Медоуза и Форрестера{32} – и это потому, что компьютер, моделирующий некие состояния, – например, состояние эволюции или цивилизации – не содержит в себе ни «чистой теории», ни «материального объекта», а нечто как раз среднее между тем и другим).

Таким образом, исследователи стремились к определению пограничных условий существования цивилизации как динамической системы. Указывает на это (может недостаточно акцентированно в тексте) само название книги: «The Limits to Growth», а не «of Growth», т. е. «пределы относительно роста», а не «пределы роста». Речь шла о приблизительном очерчивании этих границ невозможного; как мы помним, за пределами таких границ простирается «запретная» область, модели которой сигнализируют возникновением коллапсов: система начинает разрушаться, когда не может дальше развиваться в прежнем направлении. Это ограничение имеет форму абсолютного запрета, ибо зависит от фундаментальных свойств мира, так же как запрет на передвижение со сверхсветовой скоростью. Такие запреты или законы, мы можем распознать, но не можем их отменить. Одним словом, машинное моделирование зондирует пределы динамических возможностей Земли как системы, определяемой связью биосферы с техносферой, поэтому такой подход не является футурологией, ибо не предоставляет никаких позитивных прогнозов. Мы узнаем о том, что в качестве состояния в развивающейся цивилизации не произойдет никогда, зато ничего не узнаем о том, что может содержать столь ограниченное пространство событий.

Настоящая книга пытается наполнить эту вторую – позитивную – сторону. По спадам роста тесты определили внешний слой пространства событий, а здесь речь идет об изучении его содержания. Однако это содержание понимается не как то, что фактически осуществится, а как сумма вероятностей, упирающихся в предельные возможности свершения. Ведь речь идет не о прогнозах как о предсказаниях свершений, а о проспективных силах, и опять – относящихся не к тем областям, какими занимается футурология (работа и отдых в будущем, образ жизни, источники энергии, транспорт, архитектура, общественные отношения и т. п.), а к пространству, основанному на экспансивности действий, каковым является наука. Но опять же, речь идет не о выяснении ее институциональных изменений, не о ее конкретных плодах, а о возможных изменениях системы, которая насаждает эти плоды.

Темп изменений (мутационных), будучи постоянной биоэволюции, не является постоянной познания. Кумулятивность роста знания затрудняет предсказание пути развития науки. Тем не менее своим прогрессом как эволюция, так и наука обязаны методу проб и ошибок. История науки – это большой бассейн мысли, понятийные притоки которого отличаются извилистостью. Любой поворот и разворот являются признаком коррекции существующих подходов – в пользу более правильных. Прогноз будущих научных теорий представляется невозможным, потому что это был бы прогноз зигзагов грядущего познания: впадание в ошибку и выкарабкивание из нее. Но тот, кто сумеет предсказать ошибку, тем самым ее уже не сделает. Следовательно, прогнозирование науки в ее теориях было бы тождественно приданию нашему познанию характера безошибочности – что, вне всякого сомнения, недостижимо. Здесь надо признать правоту Поппера. Выходом из тупика кажется мысль, сегодня утопическая, об установлении связи с высокоразвитыми цивилизациями Космоса. От них мы, несомненно, смогли бы получить сведения о будущей науке. Но и тогда правота осталась бы на стороне Поппера, потому что получить такие сведения, это ведь не значит – самому их предсказать.

Размышление подсказывает другой выход из тупика: следует гнаться не за недостижимым – теоретическим знанием, – а стремиться к его применению, принимая как самое важное самовозвратность или то, что умножает и преобразует информационную мощь науки. При этом вместо того чтобы экстраполировать с наших достижений, надо ретрополировать завоевания, которые являются уже чьей-то победой. Сферой таких завоеваний является Природа. Как-то не заметны человеческие достижения, которые не были бы относительно нее вторичны.

Плагиат наших многочисленных конструкций является банальностью; известно, что лазер, термоэлемент, радио, реактивное передвижение, часы, преобразователь энергии, рычаг, насос мы создали, ошибочно полагая, что эксплуатируем Природу, но не повторяем ее. Мы погрязли в этом плагиате, распознавая его характер по факту. И в самом деле, следы функционирования миллионы лет в месторождениях африканской урановой руды атомного реактора, который был создан природой, мы открыли потому, что уже знали, что следует искать.

Дальнейший путь идет от заимствования отдельных проектов до овладения явлениями в наибольшем масштабе, что закладывает непознанный до сих пор универсализм свершений, заложенный в информационном потенциале Природы. Не тронутым технологией резервуаром информационного преобразования является биосфера с вписанными в организмы стратегиями оптимальных процедур игры на выживание. После промышленной эксплуатации материальных благ как же не ждать индустриализированной добычи информации из окружающих нас явлений? Такой шаг сдвинет с места существующие разделы философии, такие как гностика и онтология. В результате падения этих окостеневших за столетия разграничений возникнут дисциплины, еще не имеющие названий. И таким образом, не