Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Строго говоря, Люси появилась благодаря мне. Получается, я ее родитель?
Нет. Я не родила Люси, я ее создала.
Как Бог создал Адама, если вы в это верите.
Я снова закрываю глаза. И думаю о нашей старой семейной шутке, что я «родилась взрослой». Она всегда нас веселила, но теперь уже не кажется мне смешной.
Я слышу, как мама шепчет папе:
— Некоторые исследования показывают, что одиночное заключение провоцирует галлюцинации. Знаю, у нее немного другой случай, но ты же видел, какую крошечную комнату ей дали, — откуда нам знать, может, клиника только спровоцировала новые галлюцинации, усугубила болезнь. Нельзя было ее там оставлять.
Я представляю, как папа кивает, вместо того чтобы напомнить маме: у них не было особого выбора, куда меня отправить. Он, как всегда, твердо намерен «оставаться на одной волне» с женой.
— Я собираюсь как следует изучить вопрос, — продолжает мама чуть громче, добавляя голосу праведного гнева. Точно так же она говорила о забастовке медсестер. — О какой объективности наблюдений может идти речь, когда пациенты содержатся в таких ужасных условиях!
Если бы я не притворялась спящей, я бы улыбнулась и сообщила маме, что сказала Легконожке то же самое.
Мой голос: «Здешнюю обстановку нормальной не назовешь».
— Как только вернемся домой, станет легче, — продолжает мама. — Мы нашли лучшего специалиста в этой сфере, его все рекомендуют. Как знать, может, он поставит более многообещающий диагноз.
Я не удивлена, что мама с папой нашли знаменитого врача. Родители доверяют людям и местам с хорошими отзывами. Устраивая вечеринки, они нанимают только известных поваров, а во время путешествий останавливаются только в пятизвездочных отелях. Они следуют советам экспертов. И вряд ли ту клинику или доктора Чаран многие рекомендуют.
Кажется, я впервые вспомнила настоящее имя Легконожки.
Доктор Прия Чаран.
сорок восемь
Ехать долго, но папа не предлагает остановиться перекусить или зайти в туалет. Наконец мы сдаем арендованную машину в аэропорту и садимся на шаттл до терминала. Я смотрю в окно. С высоты аэропорт выглядит огромным. Каждый раз, когда шаттл останавливается (на парковке, у информационного центра, на нескольких терминалах), записанный женский голос просит нас «сохранять бдительность» и следить за багажом. Я подтягиваю леггинсы повыше. Думаю попроситься переодеться, но это слишком хлопотно.
Правой рукой я держусь за один из поручней в центре салона, но все равно каждый раз чуть не падаю, когда шаттл останавливается или отъезжает. Меня беспокоит, что родители сочтут неустойчивость доказательством моей нестабильности, а не силы инерции, гравитации и всяких других законов физики из прошлогоднего школьного курса.
Локоть пульсирует под бинтами. Опухоль немного спала, но не до конца. Доктор Чаран предупредила родителей, что за мной нужно присматривать, поскольку антидепрессанты, скорее всего, еще не начали действовать.
Через окно шаттла льется солнечный свет. По одну сторону аэропорта Сан-Франциско виден залив, а по другую — трасса 101, и за ней предгорье. В первый раз за несколько месяцев я не в клетке. Не в палате восемь на семь шагов с уродливыми зелеными стенами и низким потолком. Не в трехэтажном здании, встроенном в подножие скалы; не во дворе клиники, окутанном туманом. Даже не в машине Стивена и не в конференц-зале, где проходило слушание. Я больше не подопечная доктора Чаран. Я наконец понимаю смысл выражения «под опекой».
Я должна чувствовать себя свободной.
— Терминал два, — объявляет женский голос и перечисляет, какие компании здесь расположены. Родители без предупреждения выходят из шаттла. Они не сказали мне название компании-перевозчика, так что приходится поторапливаться, чтобы догнать их, пока двери не закрылись.
Мы с родителями побывали во многих аэропортах. Даже когда я была девочкой лет трех или пяти с неуклюжими короткими ножками, мне не составляло труда поспевать за родителями. А сейчас ноги у меня длиннее маминых.
Я встаю в очередь за родителями, пока они сдают багаж. Мама вручает мне сумку, которую я сразу узнаю́: она была у меня с собой, когда я приехала в клинику, но ее конфисковали. Внутри кошелек, где лежат мои права для паспортного контроля. (Папа настоял, чтобы я получила права перед отъездом на лето в Калифорнию. Мы с ним часами тренировались парковаться и разворачиваться в родительском ренджровере.) Я нахожу телефон, хотя у него, конечно, села батарейка, а зарядку, наверное, отправили родителям в августе, когда паковали мои вещи в общежитии. Внутри сумочки даже лежит книга, которую я читала до падения Агнес: история Англии эпохи Тюдоров. Она была у меня с собой, когда я ехала с Агнес на скорой. Вот такой я была в те времена. Прошла всего пара месяцев, но «те времена» уже ощущаются далекими. Тогда я еще читала исторические книги для развлечения. Если бы меня в тогда спросили о чтении, я бы ответила, что биография Тюдоров интереснее любого любовного романа. Впрочем, тогда я еще не читала ни одного любовного романа.
Сейчас я иду следом за родителями к паспортному контролю, и книга кажется мне тяжелой. Сейчас я не уверена, что смогу сосредоточиться на пэрстве, дворянстве и отлучении от Церкви. Сейчас я надеюсь, что по дороге на посадку нам попадется книжный киоск, где я куплю что-нибудь попроще для чтения во время перелета.
Я достаю из сумки резинку и впервые за несколько месяцев убираю волосы в хвост.
Сложно сохранять равновесие, когда одна рука в фиксаторе, а в другой тяжелая сумка. Я не смотрю, куда иду, а гляжу только под ноги, чтобы случайно не споткнуться. Меня окружают сотни людей. Я отвыкла от толпы.
Кто-то толкает меня с приглушенным «извините». Я поднимаю взгляд и вижу девушку с длинными темными волосами.
— Стой, — вырывается у меня.
Она останавливается, оглядывая сначала меня, а потом пол у моих ног.
— Я что-нибудь обронила?
«Нет, — думаю я. — Просто на секунду мне показалось, что ты моя подруга Люси». Я качаю головой, и девушка уходит. Интересно, сочла ли она меня странной. Может, приняла за потерявшуюся туристку.
Мы проходим досмотр — снять обувь, надеть обувь, сложить ручную кладь на конвейер и так далее — и двигаемся на посадку. Голос в динамиках говорит: «Заканчивается посадка на рейс тринадцать, Сиэтл — Такома».
Джона родился (не родился, он нигде не родился) в Сиэтле.
— Скорее, Ханна, — торопит мама. Она пытается говорить непринужденно, будто я просто замешкалась (чего я в жизни не делала, поскольку родители учили меня рационально распределять время), но заметно, что мама нервничает. Они с папой
