Крушение «Мэри Дир», Мэддонс-Рок - Хэммонд Иннес

Мы плыли всю ночь, изредка сверяя курс по ручному компасу со светящимся циферблатом. В тусклом свете взошедшей луны мы потеряли Хиггинса из виду. Поднялся ветер, и волны стали перехлестывать через борта. Однако часам к четырем ветер снова стих, и при первых проблесках зари звезды потускнели. Наступал один из тех холодных, облачных рассветов, когда ночь неохотно уступает место утру. Перед приливом вода стала закручиваться мелкими водоворотами. Впереди простиралась пелена тумана, окутавшая берега Франции.

Мы позавтракали тремя дольками шоколада – половиной нашего запаса. И одежду, и все деревянные части лодки покрыла роса. Под настилом пола на дне плескалась вода. Грести становилось все тяжелее.

– Далеко еще? – спросил я, переводя дыхание. Весь серый, с глубоко запавшими глазами, Патч взглянул на меня.

– Не знаю, – выдохнул он. Губы его потрескались и были покрыты солью. Он нахмурился, пытаясь сосредоточиться. — i Прилив западный. Начнется через два часа. – Он погрузил руку в воду и вытер с лица соль. – Не так уж долго!

Недолго! Я заскрежетал зубами. Соль разъедала мне глаза, попадала в рот, раздражала кожу. Меня пробрал предрассветный холод. Я уже жалел, что Бог свел меня с этим мрачным типом, который изо всех сил греб рядом со мной. Из головы у меня не выходил Майк. Какие планы мы строили! А теперь у нас нет будущего, нет «Морской ведьмы», и думать стало больше не о чем, разве что о Минкис! Каждый удар весла причинял мне мучения.

Я готов поклясться, что на рассвете море было пустым. Я внимательно вглядывался в каждую волну, каждый водоворот и ничего не видел, абсолютно ничего! Вдруг мой взгляд задержался на маленьком пятнышке за спиной Патча. Огромным огненным шаром из моря выплывало солнце, окрашивая оранжевым светом облака на востоке. И вот на фоне этой яркой оранжево–красной панорамы показался черный силуэтик, словно выгравированный на блестящей эмали. Это была лодка; и в ней сидел гребущий человек.

Десятью минутами позже нас снова окутала холодная, влажная пелена тумана. Пятнышко замутилось и исчезло. В этот момент мне показалось, что к востоку от нас послышался очень слабый звук колокола. Мы перестали грести, и звук исчез. Вокруг, в сером, замкнутом мире слышался только шум воды. Немного позже раздалось какое–то бормотание и чавканье, и в тот же момент из тумана возникло темное пятно, оказавшееся военным кораблем, который проскользнул совсем близко от нас. Его силуэт мелькнул на миг неотчетливым размытым видением, словно черная, огромная скала с бурунчика–ми волн у основания, и быстро исчез, а мы, гонимые приливом, все неслись вперед.

– Боже мой! И когда это кончится! – тяжело дыша, произнес я.

Мы перестали грести, и вокруг нас слышался только шепот моря. Из–за серой завесы тумана возникла еще одна скала, похожая на согнутый палец, торчащий из белой пены. Из–за этого проклятого тумана мне казалось, будто я попал в какое–то столпотворение, где скалы несутся на нас, словно корабли. Сначала поднялась зыбь, потом волны стали все больше и больше, и внезапно море словно взорвалось. Вода перехлестнула через борт, лодка ударилась дном о затопленную скалу, и течение потянуло нас прямо в водоворот. Лодка наполовину заполнилась водой, мы оба промокли, стало ясно, что двигаться дальше в бесчисленных водоворотах среди опасных скал – бессмысленная затея. Мы находились уже на Минкис, но сейчас у нас не было шансов определить свое местоположение в районе рифов, площадь которых достигала почти трехсот квадратных миль.

– Придется обождать, пока рассеется туман, – сказал Патч. – Здесь во время полного отлива очень опасно.

Мы нашли небольшую бухточку, укрытую выступом уродливой скалы, где вода была спокойной, как зеркало, привязали лодку к острому выступу и, совершенно одеревеневшие, вылезли на плоскую верхушку. Промокшие куртки не давали тепла, и, чтобы согреться, мы начали усердно прыгать, топать и размахивать руками.

Доев остатки шоколада, мы начали неспешную беседу, благодаря Бога хотя бы за звуки наших голосов, раздававшихся в этом промозглом, ужасном месте. Разумеется, Патч завел разговор о «Мэри Дир»: ведь мы были так близко от нее. Он немного поговорил о Раисе, рассказал мне о смерти Таггарта. Казалось, ему нужно было выплеснуть наболевшее.

– Бедолага! – прошептал он. – Ради этой своей девочки он продавал свою душу во всех портах Дальнего Востока. Он разрушил свое здоровье, беспробудно пил и брался за любое сомнительное дело, сулившее больше, чем жалованье капитана. Потому его и наняли в Сингапуре.

– Его там нанял Гундерсен?

– Вероятно. Не знаю. Но кто бы это ни был, момент он выбрал не лучший; старик возвращался к дочери и не собирался топить судно во время своего последнего плавания.

– И за это Деллимар убил его? Вы на это намекаете? Патч помотал головой:

– Нет, не думаю, что он собирался убивать Таггарта. По–моему, он просто припрятал спиртное и стал ждать, когда старик сломается настолько, чтобы за выпивку сделать все, что нужно. Он не мог знать, что старик умрет в ту же ночь. – Патч улыбнулся мне краем рта: – Но ведь это не меняет дела, правда?

В ту злосчастную ночь Патч провел с Таггартом несколько часов, слушал его несвязный бред и восстанавливал по обрывкам фраз историю его жизни: риск, плутовство, сомнительные сделки… Однажды утонули двое членов команды. Вот тут–то Таггарт и запил.

– Как и большинству из нас, ему надо было забыться! – продолжал Патч, снова переживая трагедию этого страшного старика.

Внезапно он переключился на дочь. Фотография… Она так много значила для него; он поверял ей все надежды, черпая в ней вдохновение, утешался ею в горькие минуты. Встретив девушку в Сент–Мало, он испытал шок, поняв, что не может сказать ей правды, но чувствуя, что Дженнет догадывается о многом, во всяком случае о том, что от нее усердно скрывают истину.

– Вы влюблены в нее, да? – спросил я. Сейчас, в этой жуткой туманной тишине и полной оторванности от всего мира между нами возникла какая–то странная близость.

– Да. – Он внезапно возвысил голос, словно мысль о Дженнет поднимала его дух.

– Несмотря на то, что она наговорила вам в суде?

– Ах, это! – Он уже. забыл. – В последний вечер в Саутгемптоне она пришла извиниться, и тогда я все ей рассказал – все то, что поверял ее портрету. Я должен был все рассказать кому–то! – Он внезапно поднял голову и уловил дуновение ветра, донесшееся до нас из влажной пустоты. – Все еще западный! – произнес он, и мы начали рассуждать, когда же рассеется туман. Рассвет ему явно не нравился. – Давление падает. Надо скорее добираться до спасательного судна, а то, не ровен час, разыграется ненастье!