Ничья (СИ) - Лимова Александра

И доведены до предела, когда снимал с меня одежду, целуя и ошибаясь в поцелуях, когда перехватывала инициативу, сидя лицом к лицу на его коленях, обнимая за плечи и задыхаясь от ощущений.

Положил меня на спину, на смятое покрывало, полностью обнаженную.

— Ты знала, что ты очень красива спросонья?.. — шепнул, целуя веки, приподнимая под лопатки и прижимая к себе. Дразняще прикусил мочку, когда улыбаясь, зарылась лицом в его плечо и пальцами в волосы, — Соня-засоня. Тебя поэтому так назвали?

— Нет, — рассмеялась, не справляясь с частотой дыхания, чувствуя, как прислонился эрекцией. — «Мортал Комбат» смотрел? Там была Соня с кинжалами, вот, в честь нее. Я тоже кинжалами умею, просто не хочу.

— У нее были трезубцы. Или нет, это у Милины, вроде… я не помню, — хрипотца и улыбка в шепоте на ухо, и кончики пальцев скользят по моим вздымающимся ребрам, до ягодиц, чтобы сжать их и плотнее прижать меня к своему паху, вынуждая вздрогнуть от жара и желания, — ты не в честь нее, потому что ты нереально… во всем нереальная…

— Она-то как раз выдумана, то есть нереа… — не договорила, потому что медленно вошел и сознание померкло от немеющего, распирающего удовольствия, заставляющего сорваться в стон.

Подалась вперед, обняла, прижалась, затрудняя ему движение, но он только обнял крепче. Жар его кожи уходил в мою кровь, растворялся в ней, путал мысли и сознание, наделял ощущением слабости, когда вот так, под ним, целующим нежно, обнимающим тесно, заставляя тонуть в своем запахе, вкусе, в нем самом. Потеряться и никогда не находиться.

С каждым его движением на мгновение перехват дыхание и, кажется, остановка сердца от волн наслаждения, где каждая сильнее и желаннее предыдущей. Под кожей ток, онемение, ощущение падения с края пропасти, упоение от этого чувства, срывающего у меня его имя в его губы. Карий бархат опьянен и пьянящ, на его плечах следы моих пальцев, потому что было невыносимо. Невыносимо ощущать его пальцы в волосах, его дыхание, обжигающее кожу, совершенно невыносимо читать в дымке карей бездны, что у него тот же диагноз — невозможность разлюбить, зависимость от эндорфина, когда так близки, так рядом.

Это провалом, полным проигрышем, сладкой тяжестью в венах и легкой пригорошней горечи в сознание, потонувшее в путах удовольствия, множенное рецепторами остро реагирующими на прикосновение его губ, на его частое дыхание смешанное с моим, на его руки под моей спиной. Поцелуй глубокий, вызывающие колкие мурашки по рукам, сжавших его плечи. Теснее ногами сжала его бедра, мешая двигаться, попросив не укрывать саваном пика наслаждения, пытаясь подождать его. Сквозь его улыбающиеся губы тихий сорванный смех и протестующе двинулся вперед, рывком, резко, вжимая в себе, когда накрыло, разбило и пытало удовольствием, которое он снова удлинял, целуя шею, прижимая к себе, пока дрожь проносилась по телу, сжавшимся под ним. Вжавшимся в него. Сход медленный, неторопливый, неохотно дающий дыхание и сердцебиению восстанавливаться, оставляющий приятную тяжесть и легкую дрожь, когда он, лежа на боку рядом, подперев голову, касался пальцами груди, часто вздымающихся ребер и улыбался.

Переплела пальцы, прервав пытку и, усмехнувшись посмотрела на Мара, внезапно очень заинтересовавшегося собой.

— Эм… — глядя себе в пах, на ощутимо спавшую эрекцию, спросил, — малыш, а где кровь?

Рассмеялась, глядя в его озадаченное лицо и просветила:

— С помощью гормональных цикл можно двигать.

— Это безопасно? — в поволоке бархата глаз легкое эхо сомнения и беспокойства.

Я утвердительно кивнула, а он скептично приподнял бровь.

— Да, Мар, — нажала на его плечо, чтобы лег на спину и скрестив предплечья на его груди и положив на них подбородок, серьезно оповестила, — это безопасно, если постоянно так не делать, то полностью безопасно.

— Больше так не делай, — заложив одну руку за голову, кончиками пальцев второй пробегался по моей обнаженной спине, — я человек прогрессивных взглядов и даже почти образованный, но некоторое недоверие все эти гормональные штуки вызывают. Как долго тебе необходимо их принимать?

— В конце сентября анализы нужно сдать, — скользя взглядом по контуру тату на шее отозвалась я.

— Если фон стабилизируется, мы можем перейти на другие методы контрацепции. — Он так же пробегался пальцами по спине, глядя на меня, с непроницаемым лицом и вновь ускоряющимся сердцебиением рассматривающую его тату. Вздохнул, и очень тихо, мягко произнес, — я прошу тебя. Я очень тебя прошу.

— Перейти на презики? — слабо усмехнулась, отводя взгляд и собираясь положить голову на предплечья. А он удержал за подбородок.

— Да, — в карем бархате серьезность, немного напряжения и просьба, — если по результатам анализов все будет в порядке, мы сменим вид контрацепции, — уголок его губ приподнялся, и последующие слова, такие простые, такие мягкие, прошили нутро подобно молнии, — если ты хочешь предохраняться. — Он смотрел мне в глаза и я только через пару секунд обрела контроль над бардаком в голове.

Улыбнулась и просительно коснувшись его пальцев на моем подбородке, положила голову на предплечья глядя в сторону и с трудом удерживая себя в руках. Хотелось ругаться и разреветься от бессилия, от того, что ежесекундно пускало под откос попытку рационально мыслить.

— Соня, почему ты отказываешься уехать со мной? — его пальцы замерли в районе лопатки. Голос очень спокоен, там почти нет эмоций.

Контролировала дыхание, пыталась взять под контроль мысли, пыталась создать облик трезвомыслящего человека, но все попытки провальны.

— Во-первых, — прокашлялась, выравнивая неожиданно севший голос и сообщила, — я не хочу зависеть от мужчины…

Негромко рассмеялся, как будто я сказала несусветную глупость, заставив немного растеряться и неожиданно стушеваться.

— В Корее процветает культ внешнего вида, — снова коснулся подбородка, вынуждая поднять лицо и смотреть в карий бархат с обволакивающей поволокой, — этот культ зачастую идет рука об руку с самолюбованием и свободой самовыражения, локации для съемок там тоже неплохие есть, поэтому кризиса с клиентами у тебя не возникнет. Это раз. — Отрицательно качнул головой, когда я только открыла рот, собираясь высыпать контраргумент, — во-вторых — русская диаспора. Как и в любой другой стране она не так уж и сильна, но судя по тем, с кем я знаком, не плоха, так что одинокой себя почувствовать тоже будет затруднительно, несмотря на то, что у меня около половины суток будет уходить на учебу, чуть меньше часов в выходные, а в период сессий о моем незаметном существовании можно будет вообще случайно забыть, — усмехнулся, глядя на удивленную меня, — я к тому, что… если тебя это волнует, то от меня ты зависеть не будешь, а из-за уровня ритма жизни в Сеуле и моей учебы я не успею тебе надоесть, — немного склонил голову, оглаживая пальцем скулу, очень тихо попросил, — пожалуйста, совенок, поехали со мной.

Внезапное постыдное чувство слабости воцарилось внутри. Слабовольной веры, что все так и будет. Иная культура, другая страна со своими плюсами и минусами, любимая работа в новом формате и новых условиях, десятки новых знакомств и… он рядом. Он будет рядом.

В горле пересохло. Снова прокашлялась, подавляя дурацкие мысли. Улыбнулась, прижимаясь щекой к его ладони и тихо произнесла:

— Мар, ты говорил, что в Сеуле у тебя своя квартира. Я так понимаю, жить будем у тебя?

— Размеры и удобства позволяют, — усмехнулся он, с чертинкой во взгляде.

— А какая площадь? — задумчиво спросила я.

— Чуть больше чем здесь, — хмыкнул, заправляя прядь мне за ухо, не подозревая к чему все идет.

— Сто десять? — оценивающе оглянувшись, уточнила я.

— Сто тридцать.

— А этаж?

— Сорок девятый. — А вот теперь начал подозревать. Немного прищурился, глядя в мои глаза, когда покивав, вновь опустила подбородок на предплечья.

— Сколько ты платишь в месяц за обслуживание ста тридцати квадратов на сорок девятом этаже в столице Южной Кореи? По совести если, имея работу и проживая с тобой на твоей территории, мне хотя бы периодически следует гасить, так сказать, коммуналку. Так сколько?