Айза - Альберто Васкес-Фигероа

— Трахать, естественно! — Гойо Галеон помолчал. — Ведь ты подарок.

— Нельзя дарить людей, словно книги или коробки конфет. Он мне не хозяин.

— Это не моя проблема. Как он тебя добыл, дело его. — Гойо обвел рукой вокруг. — На этом острове все принадлежит мне, я здесь олицетворяю закон и обычно бываю справедливым. Будешь хорошо ко мне относиться, тогда и я буду хорошо к тебе относиться… — Он усмехнулся. — Да ты не бойся. Я не из тех, кто накидывается на женщину, бьет ее и насилует.

— Я не боюсь, — ответила Айза, — но не собираюсь вас умолять, потому что, если верить тому, что о вас говорят, будто вы сумасшедший, мне это не поможет.

— Кто говорит, что я сумасшедший?

— Все. Вы убиваете ради того, чтобы убивать, и так и не остановились, пока семеро ваших братьев тоже не были убиты.

— А я-то чем виноват? Чучо и Хасинто грохнули во время потасовки в таверне, когда я был на другом краю льяно. Четверых задавили быки, а Блас угодил в засаду при переходе границы. И поэтому я сумасшедший?

— Сумасшедший — тот, кто провоцирует своих братьев вести себя так, как они это делали, — спокойно изрекла Айза. — У меня создалось впечатление, что все семеро всю жизнь ждали, что вы дружески хлопнете их по спине, признавая тем самым, что они настоящие мужики. И это свело их в могилу, а вы заслуживаете снисхождения, только если вы сумасшедший.

— Я убил многих за десятую часть того, что ты мне здесь наговорила, — сухо предупредил Гойо. — Не перегибай палку. Полчаса назад я еще не был с тобой знаком, а через полчаса, когда карибы оставят от тебя рожки да ножки, успею тебя позабыть. — Он поднес руку ко лбу и пощупал его, сжав теменные кости большим и средним пальцами. — У меня был плохой день, — добавил он. — У меня все еще немного побаливает голова, и мне не хотелось бы, чтобы боль разыгралась… Сказано: не перегибай палку.

Айза долго смотрела на него и наконец кивнула:

— Ладно! Не буду, только помните, что я никому не принадлежу.

Она повернулась и, не дожидаясь ответа, спустилась к берегу реки, которая уже была всего лишь темным пятном в конце тропинки.

Гойо Галеон, не прекращая массировать лоб, провожал девушку взглядом, пока она не исчезла в темноте, а потом устало потер глаза. Он решал, то ли ему взять мачете, которым он резал кокосы, и раскроить ей череп, то ли рассмеяться. Надо же, какая-то соплячка осмелилась дать ему отпор, а ведь на это никто не отваживался с тех самых пор, когда ему было столько лет, сколько сейчас было ей.

— Смелая девка, — пробормотал он. — Море ей по колено, только я ей мозги-то вправлю, ей явно этого не хватает. Она у меня узнает, кто такой Гойо Галеон. Чтоб ее! — зло прошипел он. — Только боль отступила, так эта чокнутая вновь мне ее нагнала… — В знак смирения он глубоко вздохнул. — Сегодня ночью мне не до галопа, а завтра я покажу этой дурехе, что такое настоящий мужик.

~~~

На рассвете Рамиро Галеон ускакал в Элорсу, а спустя час гвианские негритянки в сопровождении бакеано отправились в Буэна-Висту: им было приказано две недели развлекаться и покупать «тряпки».

— Но только две недели, не больше! — строго предупредила Сандра, более сообразительная. — Потешь себя белой гуаричей, но чтобы к нашему возвращению духу ее тут не было… Обещаешь?

Гойо Галеон пообещал, уверенный в том, что этого времени будет достаточно, чтобы пресытиться неопытной девушкой, и, как только закончил махать рукой — а куриара исчезла за поворотом выше по течению, — принялся насвистывать веселый мотивчик, радуясь тому, что голова больше не болит и он остался в компании кухарки — старухи мулатки — и прелестной девушки, которая прямо напрашивалась на то, чтобы с ее неискушенностью было покончено.

Завтрак, включавший в себя яичницу с луком, фасоль, лепешки, твердый сыр и очень крепкий кофе, ждал на столе террасы, когда появилась Айза; ей явно хватило одного взгляда, чтобы догадаться о том, что положение изменилось.

— Они уехали? — спросила она.

Гойо Галеон, сидевший во главе стола, кивнул, жестом приказывая ей сесть.

— Все, — сказал он. — С Рамиро я даже не виделся.

— Боюсь, уже никогда не увидитесь, — заметила девушка и начала накладывать себе на большую тарелку яичницу с помидорами и луком, а затем черную фасоль. — Вам не следовало его отпускать.

— Он уже большой мальчик, и к тому же я братьям не нянька.

— Оно и видно, семерых-то уже нет в живых, но я думала, что уж этого, последнего, вы постараетесь сохранить… — Айза с аппетитом принялась за еду, но при этом добавила: — Кто же тогда, по-вашему, будет вами восхищаться в тот день, когда вам суждено исчезнуть?

— А мне и не нужно, чтобы мной восхищались.

— Ах, вот как?

В ее словах было столько насмешки, иронии или сомнения, что Гойо Галеон был готов взорваться вопреки тому, что пообещал себе, что не позволит девчонке вдвое его моложе вывести его из себя.

— Я не буду ходить вокруг да около, теряя время, — предупредил он ее. — Я собираюсь спать с тобой две недели, потому что уверен, что связь мужчины и женщины рассчитана на определенное количество сношений, мне этого вполне хватит. Затем я доставлю тебя обратно в «Кунагуаро» — и все довольны. — Он выразительно помолчал. — Но если ты вздумаешь злоупотреблять моим терпением, клянусь, что через три дня — три дня, слышишь! — я подвешу тебя над рекой на съедение кайманам… Ясно?

— Яснее некуда.

— Ну так решай.

Айза показала на тарелку:

— Я могу закончить завтрак?

Гойо Галеон почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, а рука с такой силой сжала вилку, что чуть не согнула ее, однако, несмотря на охвативший его гнев, голос, когда он заговорил, звучал ровно:

— По правде говоря, я так и не понял: то ли ты слишком ушлая, то ли совсем без мозгов… — Он сделал паузу, и его тон стал угрожающим. — Ты хоть соображаешь, с кем разговариваешь?

Айза уверенно ответила:

— С Гойо Галеоном, который всю жизнь боялся только двух вещей: оказаться сыном сержанта Кироги или Анастасио Тринидада.

Вилка упала в фасоль с неуместным «плюх!», и скатерть и рубашка хозяина дома оказались забрызганы густым коричневым соусом.

На пару минут Гойо Галеон, казалось, лишился дара речи и потрясенно уставился в лицо сидевшей напротив девушки, которая только поглядывала на него поверх чашки, невозмутимо попивая бурый кофе.

Наконец он еле слышно с трудом выдавил из себя:

— Откуда ты это знаешь?

— Вчера вечером мне об этом рассказали.

— Кто?

— Кое-кто, кому это было известно.

— Это было известно только моей матери.

— Значит, это была она.

— Она умерла одиннадцать лет назад.

— Она не называла мне дату. Лишь сказала, что когда вы были ребенком, то наедине с ней всегда настаивали, плача и умоляя, чтобы она сообщила вам имя отца. Что вы были единственным из ее сыновей, которого это волновало, и так как она упорно не соглашалась раскрыть тайну, просили ее хотя бы поклясться, что это был не сержант Кирога и не пьяница Анастасио Тринидад.

Гойо Галеон покачал головой, не сводя с девушки глаз, и затем почти прохрипел:

— Ты сволочь, сукина дочь… Даром что личико ангельское, а такое вредное насекомое еще поискать… — Он отодвинул от себя тарелку и откинулся на спинку стула, потому что его словно вдруг замутило и даже перехватило дыхание, и, не меняя тона, добавил: — Не знаю, какие трюки ты там используешь, но со мной этот номер не пройдет, потому что сержанту Кироге я влепил пулю между рогов, а Анастасио Тринидаду перерезал горло, когда он дрых на своей же блевотине.

— Ни тот, ни другой не был вашим отцом.

— Откуда ты знаешь?

— Ваша мать никогда не имела дела с сержантом, поскольку тот был импотентом. А Тринидад был отцом только вашего брата Сеферино.

— Ты все выдумываешь!

Айза лишь пожала плечами, а он все не унимался:

— Ты выдумываешь. Рамиро, у которого язык без костей, наверняка тебе что-то наговорил, и ты теперь расставляешь сети, только я не такой болван, чтобы попасть в ловушку.

Гойо зажег сигарету, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать дрожь в руке, державшей спичку. Такое случилось с ним впервые, и от этого он разозлился еще больше.

Пару раз затянувшись и немного успокоившись, он добавил:

— Раз уж тебе, по-видимому, столько всего известно, скажи-ка: кто же все-таки был моим отцом?

— Если она вернется сегодня ночью, возможно, она мне это откроет.

— Кто, моя мать? Сомневаюсь, что она выйдет из могилы, чтобы рассказать тебе то, что никогда не рассказывала никому. Старуха всегда держала в секрете, кто у кого был отцом. Мы были ее дети, и точка. Она всех нас любила одинаково.

— И вам это было не по душе…

— Что?

— То, что она всех любила одинаково. Что не замечала того, что вы не похожи на остальных. — Айза пристально смотрела на мужчину, стараясь прочесть по его лицу, как он воспринимает каждое слово. — Потому-то вы и решили привлечь ее внимание. Убили двух несчастных пьяниц: дескать, они ее оскорбили. Начиная с этого момента, вы уже были не таким, как другие.