Белое танго - Дмитрий Вересов

Глаза искали зрелищ. Вдохновляли потасовки на улицах, в очередях за продуктами. Стоя поодаль от драки, она подкидывала едкие советы. Случилось такое и в присутствии Павла. Он перепугался и через пару дней привел профессора-психа из Бехтеревки. Таня заморочила докторишке бейцы, да так, что Павел в дураках и остался. А еще через недельку закатила представление дома. Явилась Анджелка со своим азером, прихватив еще одного беспризорного вида мужичонку. Наверное, для нее. Втроем уговорили принесенный с собой фугас. Послали мужичонку «за ещем», да только тот так и сгинул по дороге — видать, сильно подогретый был. Анджелка с устатку прилегла на Танино ложе, вскоре к ней под бочок подлез Якубчик. Таня тихо села в уголочке, подбадривая голубков… Только они принялись кувыркаться всерьез, пришел Павел. Окинул картинку ошалелыми глазами.

— Ты посмотри на этот цирк! — позвала его Таня. — Любопытные игрища…

Павел совсем потускнел.

— Ну извини, — развела Таня руками и вышла, оставив его разбираться с гостями.

Разбираться, правда, он не стал — сам пробкой вылетел из дома. Ей было все равно. Поспать бы теперь…

В сон клонило все чаще. Но и во сне не было покоя. Являлась та старая ведьма. Без упрека глядела в Упор. Прямо из живота, отчего он лопался, как мыльный пузырь, только с брызгами крови, вытаскивала скользкого ребенка, заворачивала в пеленку и уносила. «Дальше уйдешь, мне только лучше будет!» — кричала ей Таня вдогонку. Но ведьма и не оглядывалась. Лишь под ногами скрипели ветки валежника.

Шумные сборища стали досаждать, и после Нового года она очистила дом.

Анджелка заглядывала изредка, рассказывала о своих новостях — всегда одно и то же в разных перепевах. Впрочем, Таня подругу и не слушала. Появилась надежда на выкидыш. По срокам рожать предстояло во второй декаде февраля. Уже к Рождеству дите билось внутри, натягивая конечностями стенки живота. Таня прислушивалась к движению во чреве, подстегивая ребенка к преждевременным действиям, вслух и про себя. Ребенок и поспешил, но позже, чем хотела Таня. На стыке Козерога и Водолея, двадцать первого января, с раннего утра начались боли. Сначала она не поняла, что происходит. С Павлом отношения за последний месяц несколько нормализовались. Таня в тайных надеждах, что ребенок до срока покинет вместилище, стала ласковой и предупредительной с мужем, контролировала при нем каждое слово. Отвращение же к себе самой не покидало, и теплился липучий страх потерять Павла. Муж прижимал руки к ее животу, и поднималась, ударяя лицо в краску, волна обиды на неродившееся существо. Павел же принимал это за стыдливость, отчего заходилось от нежности его сердце. Но к этому времени дало всходы долго зревшее в подсознании решение не быть матерью ни при каких обстоятельствах. Это решение разбудило в ней уверенность, впереди забрезжил свет. И к вечеру Двадцать первого началось: схватит — отпустит, схватит — отпустит.

На этот случай было подготовлено все. Не был готов только Павел. Он засуетился, как мог спокойно сказал:

— Что ж, одевайся, что ли?

Улыбался, но руки тряслись. Отвезти настаивал сам. В дороге она вдруг решила, что напрасно предупредила его раньше положенного.

— Ложная тревога, Большой Брат. Поворачивай.

А Павел был решительно непреклонен. Так и доехали до роддома.

Провалялась несколько дней без толку. Бродила по отделению, проникая туда, где располагалась палата рожениц. Чего только не услышишь! Бабы проклинали мужей. Орали благими голосами, призывая в помощь любые силы, лишь бы терпеть.

Одна с пташками-воробышками делилась болью, подбегала к окну, утыкаясь лбом в стекло, и жалилась: «Ой, пташки мои!» Дежурные акушерки посмеивались…

Павла она встречала с книжкой, приготовленной к этой минутке: «Ребенок в доме», «Советы начинающим родителям». Доктор Спок. Последний удивил своей прагматикой в легком изложении. Другой вопрос, что лично ей все эти родительско-детские материи были скучны безумно. Но вскоре Павла отправили в срочную командировку. Камень с души свалился. Ничуть не испугавшись тому, что видела и слышала в родильной палате, торопила день и час.

Наконец утром, едва выпростав из-под одеяла ноги, она почувствовала новое.

Отходили воды.

Родовая деятельность была слабой. Ее стимулировали, ставя синестрол каждые полчаса. Стоически выдерживая схватки, накатывающие все чаще, с короткими передышками, хотела чуда и, если бы знала кому, молилась бы… Судорога пробежала по телу, сжимая все естество. Занемели щеки, кончики пальцев. Жизнь рвалась выйти из нее. «Умираю», — мелькнула мысль, и Таня облегченно вздохнула, с далекой досадой, что сдалась маленькому убийце. Новая судорога оказалась пуще прежней. Акушерка подхватила ее под руки, крикнула санитарке: «Держи! Рожает!»

Осторожно, куриными шажками провела Таню в родильный зал.

Все произошло скоро и споро…

— Девочка!

Зав. отделением держала в руках орущее багровое тельце, поливая его подмарганцованной водичкой. Таня закрыла глаза. Не видеть бы вообще.

— Устала… — ласково приговаривала акушерка, заворачивая грелку со льдом в пеленку и пристраивая ее на Танин живот.

Обвисшую на животе кожу Таня перетянула полотенцем сразу, как оказалась в палате. Весь следующий день доставала из тумбочки зеркальце, разглядывала себя.

Нормально. Хороша. И принимала поздравления. Записки, открытки, сувенирчики — цветы нельзя! — читала и смеялась от счастья. Наконец-то…

Через день принесли Нюкту-Нюточку. Патронажная сестра по-хозяйски скинула ребенка на колени мамаше.

— У меня нет молока! — угрюмо сказала Таня.

— Будет. Ты ж первородка.

— Будет — не будет, но для дойки не предназначена.

Сестра нахмурилась, вздохнула, забрала хнычущую Нюту и вышла.

По видимости, от чужого молока у девочки началась аллергия. Но у Тани она так заходилась в реве, что персонал не на шутку испугался. Сначала ребенка отделили от матери совсем, а потом Таня и вовсе выписалась. Похудела, осунулась, но довольная, со светящимися глазами. Нюту забирала Ада. Сразу засекла полную несовместимость новорожденной с Таней, посоветовала съездить отдохнуть. Павлу, мол, сама все объясню… Таня словно того и ждала, тут же собралась и отправилась в Старую Руссу.

Каталась на лыжах, вечерами танцевала, заводила знакомства. Вернулся и даже усилился неуловимый шарм. Что-то загадочное светилось в ее золотых глазах, мелькало искрами. Она обволакивала, гипнотизировала ухажеров колдовским взглядом — а они приносили ей настроение успеха и уверенность в себе. И тут явился Павел. Плохо выбритый, неряшливо одетый. Ей было неловко за него. В номере, зажигая одну сигарету от другой, она выговорила ему: