Дети ржавчины - Михаил Тырин

- Ничего. Пусть постоит пока.

- Не знаю, чем будем кормить тебя, твою женщину и твою лошадь, - он наконец заговорил откровенно. Настало мое время задуматься.

- У меня есть еще немного клинков. Староста покачал головой.

- От них сейчас никакого толка. Если только ты сам поедешь искать себе пропитание. Садись на свою лошадь и поезжай в соседнюю деревню. Кстати, там живет погребальный мастер. Ни у тебя, ни у твоей женщины нет имени, а он имеет право наречения и берет не так дорого.

- У нас есть имена, - тихо сказал я, но старик не понял.

Он продолжал говорить. Тихо, монотонно - о бедности, о плохих временах, о бедах и болезнях, о необходимости пройти обряд наречения, о лучших временах, которые, быть может, настанут когда-нибудь потом, когда пройдут дожди... Я понял лишь одно - деревня не хочет больше нас кормить. Я уже давно был готов к этому. Обещания, данные погонщикам, потеряли всякую силу. Слишком давно это было...

Потом мы вяло простились, я вернулся в дом.

- Не зря ты хотела научиться драться, девочка, - с грустью проговорил я. Похоже, нам скоро придется уехать.

- Когда? - она быстро обернулась. Ее глаза загорелись - словно две маленькие лампочки включились.

- Может, уже завтра. А скорее, через день.

Надежда только этого и ждала. Бедная девочка, она не знала, во что мог вылиться здесь даже самый короткий переезд. А впрочем, если бы и знала, вряд ли бы испугалась. Насколько я понял, она уже свое отбоялась.

Весь следующий день я занимался повозкой. Мне нужно было соорудить на ней навес из жердей и просмоленных тряпок, чтобы дождь не довел нас до помешательства в первый же день. Староста прекрасно понял, что я готовлюсь к отправке, и больше не лез с разговорами. К вечеру у меня получилось нечто вроде громоздкого балагана, уродливого, но непромокаемого.

Я не держал зла на крестьян, выгонявших нас навстречу неизвестности. Тем более, они относились к нам с сочувствием и дали немного припасов в дорогу. Их могло хватить на день-полтора.

Рано утром мы покинули деревню. На нас смотрели из темных окошек, мальчишки выбегали из-под навесов и мчались под дождем вперед лошади, скакали вокруг. Вскоре они отстали. Половинка железного гроба осталась лежать в доме, я не знал, что сделают с ней крестьяне. Мы еще не выехали за пределы деревни, когда Надежда, глядя, как я поправляю на поясе тесак, проговорила:

- Ты найдешь мне такой же?

- Подумаю, - буркнул я.

Думал я недолго - всего несколько минут.

- Возьми, - я протянул ей магнитную дубинку. - С этим управляться проще, чем с тесаком.

Она приняла мой подарок и внимательно рассмотрела со всех сторон.

- Знакомая вещица? - спросил я.

- Не знаю... - она чуть пожала плечами. - Это, кажется, какой-то датчик.

- Теперь это твое оружие. Датчик нам вряд ли пригодится.

Она попробовала, как прыгает туда-сюда железный шарик, повертела рукоятку в руке. Я решил, что она достаточно ловко сможет управляться с этой штукой.

Деревня быстро стала невидимой за пеленой дождя, и ничего не осталось в мире, кроме нас и серой воды, падающей с неба. Дорога была, как канава с жидкой грязью, мне несколько раз приходилось вылезать из-под навеса, поднимать воротник и подталкивать телегу, которая то и дело вязла. Но потом стало легче - на каменистой равнине было не так много грязи.

Надежда свернулась клубочком позади меня, положив голову на скомканную мешковину, и неподвижно смотрела на дождь. Мне было жаль ее. Сам я мог перетерпеть и сырость, и холод, и опасности - что угодно. Но я не желал, чтобы и она прошла через все это. Я сам выбрал свою судьбу здесь, а за что страдает Надежда - неизвестно...

- Куда мы едем? - спросила она.

- Есть одно местечко, - ответил я.

Я хотя и не точно, но помнил, где находится приют старого лысого толкователя, и сейчас направлялся туда. Конечно, я не мог поручиться, что он пустит нас хоть на пару дней, но других подходящих убежищ я не знал. К тому же я собирался представить все так, будто приехал по делу. Я покажу ему Надежду пусть-ка он истолкует ее второе рождение. Тем более, еще оставались деньги, и я мог расплатиться с ним и за услуги, и за кров.

- Я хочу на станцию, - без выражения проговорила Надежда. - Мне нужно видеть, что там сейчас.

Я догадался, что станция - это застава, где мы купили контейнер.

- Мы не сможем туда попасть, - ответил я, стараясь говорить мягко и убедительно. - В прошлый раз нас было четверо, и мы едва не погибли. Там сейчас настоящая война.

- Я все равно хочу.

Я молчал. Я бы тоже хотел взглянуть на те места, которые связывали меня и ее с прошлым. Но пойдет ли ей это на пользу? Не станет ли это очередным ударом - увидеть руины своей последней надежды.

- Там уже ничего нет, - тихо сказал я. - Там теперь все по-другому и живут совершенно другие люди.

- Что-то обязательно осталось, - возразила Надежда. - Там были толстые стены из железа. Я же осталась?..

- Когда-нибудь мы обязательно побываем там, - сказал я, желая успокоить девушку. - Но не сейчас.

Мы еще долго ехали под дождем, слушая шум воды, перестук камней под колесами, редкое фырканье нашей лошади. Бедное животное - вот уж кому сейчас действительно лихо!

- Станция... - проговорил я, будто бы сам себе. - Я провел там целую ночь, но так и не понял, что там было раньше, при тебе. Для чего существовало это место? Может, расскажешь?

- Может, расскажу, - ответила Надежда, - когда мы туда поедем.

Не было утра, не было дня или вечера - все тонуло в сером водопаде и шелесте дождевых капель. Ориентироваться во времени оставалось только по собственному желудку. И когда он дал знать, что время обеденное, в редких зарослях, что мокли в сотне метров от дороги, я заметил несколько ветхих просевших домиков.

Это была очередная заброшенная деревня. Я решил, что там мы сможем передохнуть и разделаться с частью наших скудных припасов. Заходить в дома, правда, не хотелось. Чужой дом - он и есть чужой дом, пусть даже брошенный. Но, к счастью, я сразу увидел большой навес с тремя стенами и относительно целой крышей. Там было почти сухо, а места оказалось столько, что я сразу загнал туда и нашу повозку - лошади тоже необходимо отдохнуть от воды.

Надежда спрыгнула на пол, устланный перепревшей соломой.

- Здесь хорошо, - сказала она. - И нет никого. Вот только он... - она указала в другой конец двора.

Я подумал сначала, что девушка имеет в виду старого одинокого грача, который шевелил крыльями под козырьком крыши. Но, когда пригляделся, заметил, что в траве мокнут части человеческого скелета. Словно кто-то из хозяев деревни молча наблюдает за нами сквозь черные провалы глазниц. Я невольно стал разговаривать тише.