Black & Red - Татьяна Степанова

Снег усилился, в свете фонарей вились как мухи, плясали уже тысячи, миллионы снежинок. Но никакого белого ковра ни на городских площадях, ни на загородных полях, на дорогах не было и в помине. Земля оставалась твердой как камень, стылой, черной.

Кладбище «37-й километр» было новым, подмосковным – огромное поле, с трех сторон окруженное забором, расположенное вблизи аэропорта Быково. Сторожа уже успели закрыть ворота. По ночам фонарями освещалась только центральная аллея – въезд, церковь, гранильные мастерские. А дальше все тонуло во тьме. Там гулял ветер.

В конце кладбища, у самого леса, располагались самые дешевые участки, где хоронили бродяг, а также тех, кого отказались хоронить родственники. Дальше был овраг. На его краю еще в сентябре появилась могила – без креста и без ограды. Гроб с телом после официальных процедур опознания и вскрытия привезли из спецморга бюро судебной экспертизы. Кроме милиционера и могильщиков, на погребении присутствовали двое в штатском, приехавших на машине с номерами ФСБ.

В темноте слышен был только гул военно-транспортных самолетов на аэродроме за лесом да шум ветра. В разрыве туч показалась луна, и теней ночных стало больше. Тени ожили, заметались, задвигались, поползли по земле. Но это были лишь тени – луна скрылась, умерли и они.

И только легкий осторожный шорох…

Словно кто-то крался вдоль оврага – из леса.

Хлопая крыльями, сорвалась с церковной колокольни сонная слепая птица. Что-то спугнуло ее с насиженного места, и она не пожелала, побоялась пережидать тут, на кладбище, ночь и непогоду.

Шорох раздался снова, уже у самой безымянной могилы – без креста и без ограды. Было очень темно. Но если приглядеться, можно было различить, как в этой первобытной тьме что-то движется.

Комья земли полетели вверх, как будто кто-то нашел, что давно искал, и начал рыть мерзлую землю, обходясь без лопаты и лома. А может, ничего этого не было и в помине – мало ли что померещится на кладбище ночью со страха.

С автотрассы на проселочную дорогу, проходящую вдоль забора кладбища, свернула машина «Скорой помощи». Из поселка Спартак везли в Быково роженицу. Она была молодой – совсем еще девчонкой. Первые роды – смесь испуга, надежд, удивления и ожидания. Вместе с ней в салоне «Скорой» находилась медсестра, готовила кислородную маску – на всякий случай. Шофер «Скорой» – бывалый, видевший на своем веку десятки рожениц, старался как мог. С трассы свернул на проселок нарочно, потому что еще на посту ГАИ его по старой дружбе предупредил знакомый постовой: с минуты на минуту «федералку» перекроют: «Фигачат в аэропорт, правительственный борт, по всей трассе – „зеленая волна“, так что лучше сворачивайте – быстрей и спокойней доберетесь».

Кортеж на бешеной скорости, машины сопровождения. Синие сполохи – мимо, мимо, мимо…

Вечно мимо…

«Скорая» повернула в обход с песнями, с музыкой – шофер не видел повода к печали. Старался объезжать ухабы, не трясти и одновременно сражался с хрипатой магнитолой, ища что-то бодрое и одновременно лирическое, соответствующее моменту.

МИЛЫЙ ДРУГ, НАКОНЕЦ-ТО МЫ ВМЕСТЕ…

Мелодия выплеснулась из магнитолы – ввинчиваясь в вихрь колючих снежинок, царапающих лобовое стекло.

НАКОНЕЦ-ТО МЫ…

Как будто дернулась, соскочила игла в старом проигрывателе, где кружилась, играла пластинка. Но никакой пластинки не было, не было и иглы.

МЫ ВМЕСТЕ…

– Ничего, ничего, ничего, – улыбаясь, тараторила медсестра. – Такое наше дело бабье. Все обойдется, не бойся, держи, милая, хвост пистолетом. А чего ж отец не поехал? Кто отец-то ребенка?

Роженица закусила губу – ей было трудно отвечать. А может, такой был ответ.

«Скорая», как белый корабль, плыла вдоль оврага – на фоне ночного леса яркие фары.

Ни одной встречной машины. Как нарочно.

МИЛЫЙ ДРУГ, НАКОНЕЦ-ТО…

Мелодия из магнитолы становилась все тише, глуше. И если вслушаться, к ней сквозь помехи в эфире примешивались какие-то посторонние звуки – шорохи, вздохи, шум ветра, гул самолетов, рев мотоцикла, выстрелы, выстрелы, крики охотников, ловчих и еще что-то – неприятное, тревожное, бередящее сердце, – то ли плачь, то ли вой, то ли смех. Стон… смех… вой… глухое рычание… скрип… Скрип старой сосны на ветру, что стоит в лесу на поляне и ждет.

Шофер «Скорой» потянулся к кнопке – переключить, вырубить. Но тут мелодия оборвалась сама собой.

И в эту же секунду сдох и мотор.

– Что там у вас еще? – нервно крикнула медсестра.

Шофер, чертыхаясь, выскочил из теплой кабины, сунулся с фонарем, намереваясь открыть капот.

Они были одни на ночной дороге, отсекающей лес от оврага, от песчаного холма, где все осыпалась, осыпалась разрытая земля.

Что-то не так было с мотором… Что-то не так было во всем этом.

– Сделайте же что-нибудь! – крикнула медсестра. – Что нам тут, в лесу, что ли, рожать?!

А ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ, МОЯ ПРИНЦЕССА?

Что-то было не так – и они чувствовали это. Удивление на лице роженицы сменилось страхом, глаза округлились, она закричала, накрытая волной жестоких схваток. Медсестра захлопнула дверь и засуетилась над ней с кислородной маской. Шофер почти с головой залез в мотор, чтобы найти и устранить неполадку. Они старались изо всех сил, делая каждый свое привычное дело, пытаясь вернуть себе чувство утраченной реальности.

Только все было напрасно.

ЗРЯ ОНИ ПОЕХАЛИ НОЧЬЮ ЭТОЙ ДОРОГОЙ.