Тролльхеттен - Сергей Болотников

Зверь покинул тело Мартикова — тупая, но очень конкретная бестия, и было это настолько физически ощутимо, что возродившийся старший экономист невольно поднял голову, стремясь усмотреть оставившую его тварь.

И он увидел ее — серое полупрозрачное создание, массивный корпус и шерсть, ореолом, вокруг. Зверь, волк, скорее всего, сущность всех на свете волков мчалась прочь легкими невесомыми прыжками, беззаботная и лучащаяся жестоким весельем. Дух или демон, но это была она — злобный сгусток, поселившийся у Мартикова в мозгу, а теперь он бежал в ночь, предвкушая свою очередную охоту.

Осознав, окончательно, от чего он избавился, Мартиков совсем ослабел и закрыл лицо руками.

«Теперь все, — говорил он себе. — Больше ЭТО не вернется ко мне. Главное, сделать то, что мне сказали, и тогда ОНО больше не вернется».

Лишь пятнадцать минут спустя Мартиков смог подняться и неторопливо побрести в сторону Верхнего города. По пути он заглянул в обширную лужу, растекшуюся под одним из фонарей, и внимательно рассмотрел свое лицо. Оно было все еще волосатым и с гротескными звериными чертами, но что-то изменилось. Словно там, под этим лицом нечто утратило стальную прямолинейность и потекло, размягчаясь. Из лужи на Мартикова смотрел человек, в этом не оставалось сомнений. Пусть не выглядящий гигантом мысли, но… плевать, главное — не внешность.

А мыслительную деятельность он сохранит, во что бы то ни стало. И если ценой будет убийство малоизвестного журналиста — он пойдет и на это. С легкостью пойдет.

Потому что разум — это одна из немногих вещей, за которые надо биться до последнего.

10

— Нет, ты послушай, Стрый. Что ты все напрягаешься и дергаешься? — вещал проникновенно Николай Васютко, возлежа на облюбованном клопами матрасе.

— А ты не напрягаешься? — спросил его напарник плаксиво, — если тебя счас съедят, напряжешься тут!

— Да не съест тебя никто, — произнес Пиночет, — не съест. Чучело это волосатое до тебя не доберется. Потому как если бы могло, давно бы съело. Но ему не дают.

— Кто не дает?

Васютко нахмурился, задвигал бровями — мыслил. Снизошло на него нечто такое на второй неделе заключения. Все пытался построить единую логическую систему происходящего, но докатился почему-то до теологии. Вот и сейчас он поднял палец, нацелил его точно в зенит и сказал, как выдохнул:

— ОН!

— Да кто, он? — не меняя тона, вопросил Стрый, подозревая, что сейчас ему скажут о божественном откровении. Он не такой уж тупой был, этот Шустрый, он тоже кое-что понимал.

— Тот, в плаще, — сказал Пиночет. — Из-за которого мы сожгли «Паритет». Он сказал, все будет нормально. Он сказал, что спасет нас.

— Сказал… сказать он мог все, что угодно. А по мне, забыл он нас, и правильно, зачем мы ему такие?

Пиночет только махнул рукой — что с идиотом говорить. Не понимает по тупости своей. А вот вера Пиночета в доброго дядю, который умеет проникать в пустые квартиры и знать, на какой минуте охраняемый объект покинет сторож, только укрепилась и возросла.

Он теперь почему-то знал — так помереть ему не дадут. Не кинут, как больную чумкой дворнягу, подыхать в канаве под шум близкой дороги. Вот хотя бы свет, выключился же он в тот самый момент, когда волосатый монстр хотел сделать пленникам ревизию внутренностей, и, может быть, удалить что-нибудь ненужное? Охранник ушел, пообещав сделать апендектомию, когда загорится свет, но после этого возвращался уже четыре раза и каждый раз без пилы. Зато в корявых, изменяющихся лапах была еда и вода в прозрачной канистре.

Порядком измучившимся от жажды пленникам это было самое то. Охранник застыл, с непонятным выражением лица глядя на лежащих (впрочем, оно у него так густо поросло мехом, что о выражении лица судить стало трудно), а потом швырнул канистру на пол, так что содержимое ее гневно булькнуло. Развернувшись, монстр ушел. Стрый потянулся к канистре, но Пиночет огрел его по руке — у него были свои планы. Еще часа два под светом одинокой слабенькой лампочки, временно (он на это наделся) исполняющей роль его солнца, Николай бил пятикилограммовой канистрой по штырю, приковывающему Стрыя. Канистра вся покрылась вмятинами, но дело свое сделала, штырь вышел и брякнулся на пол. Стрый только вяло порадовался, а потом они распили измятый сосуд, в честь близкого освобождения.

Монстр явился еще раз часов через пять. Мрачнее прежнего, и теперь — с едой в алюминиевой грязноватой миске. Остановился, занеся руку, видно тоже хотел швырнуть на пол, но сдержался, аккуратно поставил, и вид у него был на удивление удрученный. Лохматые уши повисли, как у побитой дворняги. Пиночет не разглядел, есть ли у их пленителя хвост, но если он был, то наверняка сейчас находился в поджатом состоянии. Не глядя на напарников, он ушел.

Есть, впрочем, оказалось нельзя — их добрый тюремщик приволок в своей миске огромный багрово-кровавый кусок мяса с ослепительно белой костью. Кусок был больно подозрительный по форме, то ли от собаки, то ли мохнач добрался уже и до представителей хомо сапиенс. Но приняв и такую версию, Пиночет не испугался. Он верил — их спасут.

И на протяжении трех дней охранник появлялся два раза, все более поникшим и даже временами испуганным к вящей радости Пиночета. Никаких больше ухмылок, никаких обещаний зарезать. На мохнатую тварь давили сверху, это было понятно.

— Терпи Стрый, — сказал Николай после последнего посещения, — нам, кажется, немного осталось.

— Что, — мрачно отозвался тот, — съест он нас?

— Да нет, дурила. Спасемся мы, ты не видишь что ли, сник этот зверь, стухся. А все потому, что важные мы птицы, и есть нас нельзя.

А на следующий день охранник чуть не доказал обратное. Доселе его визиты были более или менее в одно время, в этот же раз он заявился ранним утром, когда пленники еще спали, каждый видя свой сон, из которого их вырвала нещадно грохнувшая дверь. Пока они продирали глаза, мохнатый охранник уже вломился в комнату. Был он ужасен, старый камуфляж сполз с него и болтался лишь кое-где лохмотьями, но он был уже и не нужен — шерсть вполне заменяла одежду. Пасть зверя была приоткрыта и обильно пускала желтоватую пену, глаза были красны, воспалены и безумны. А в руках он снова держал пилу и искал корявым пальцем кнопку запуска. Палец дрожал, как и вся мохнатая лапа.

— АААРГХ!!! — взревел монстр, и в замкнутом крохотном помещении это прозвучало оглушающе, потом его повело в сторону, и он ударился плечом о кирпичную кладку. Пасть охранника широко раскрылась и с мощным чихом извергла полведра липких слюней. Он ошеломленно распахнул глаза, вытаращившись в пустоту. И если бы не абсолютно потусторонняя сущность происходящего, Пиночет мог бы поклясться, что зверюгу ломает.

— Они… — сказал охранник с усилием, — они хотели… чтобы я не трогал… Хотели не дать МНЕ!!! Но я… не поддамся.

— Стрый, выдирай штырек! — паническим шепотом выдал Николай.

Стрый выдрал, слишком усердно, и во все стороны полетела мелкая цементная крошка.

— МЕНЯ НИКТО НЕ ЗАСТАВЛЯЕТ!!! — заорал охранник истерически и попал все же по кнопке.

Пила завелась, но криков его заглушить не могла. С видимым усилием подняв зубчатый агрегат, мохнатый хранитель покоя бывшей фирмы с ревом попер вперед, целясь более-менее в сторону Пиночета. При этом мутанта так раскачивало, что у него явно были шансы не дойти.

— НИКТО НЕ ЗАСТАВИТ! — вещал этот волколак, а потом гневно заорал, когда Николай выскользнул из-под самой пилы и кинулся в сторону.

Электропила достигла стены и попробовала пройти дальше, движок визжал истерически, в воздух взвивались обломки кирпича. Чуть в стороне Стрый смотрел на творящееся с достойной памятника тупостью на лице. Охранника трясло, трясло и пилу, зубья дребезжали и вгрызались в кирпичную кладку.

— Туда! Туда! — кричал Пиночет — указывая на открытую дверь, но тут мохнатый выдрал свое оружие из стены и в мощном замахе стал разворачиваться, стремясь зацепить кричавшего.

И почти зацепил, если бы вновь не погас свет. Лампочка под потолком отчетливо щелкнула, это было слышно даже сквозь царившую в подвальчике какофонию звуков. По нити накаливания прошла судорога, и она на секунду зажглась вновь — слабенько, вполсилы, но и этого хватило Пиночету, чтобы увидеть оранжевый корпус пилы совсем рядом со своим носом. Зубья над головой бешено крутились, двигло выдавало уже совершенно самолетные децибелы. От бешено крутящегося механизма по подвальчику гулял ветер, развевал волосы, и это уже было похоже на аэродром.

Николай бывал на аэродромах. В детстве он очень любил смотреть, как взлетают и садятся самолеты.

Думая о самолетах, он уже в снова наступившей тьме ухватился за корпус пилы и мощно толкнул от себя, не отпуская рук, навалился всем телом. В почти полной темноте невидимое лезвие пилы утратило сорокапятиградусный наклон, приняло вертикальное положение, а затем в том же темпе стало склоняться на другую сторону.