Ист-Линн - Эллен Вуд

— О да! Да! Я буду очень счастлив…

Изабелла закрыла лицо обеими руками.

— Ты будешь счастлив! О! И почему я не на твоем месте?!

— Миссис Вин, — продолжал ребенок, не слышавший этого тягостного вздоха, — как вы думаете, встречу ли я на небе мою маму… мою настоящую маму?

— Да, встретишь, — прошептала Изабелла, — и я думаю, скоро.

— Но как же я ее узнаю?

Изабелла наклонилась над головкой ребенка, и крупные слезы скатились по ее щекам.

— Будь спокоен, Уильям, твоя мама узнает тебя непременно, она не забыла тебя.

— Видите ли, — продолжал больной мальчик, — я не совсем уверен, что она попадет на небо, ведь она не была добра ни к нам, ни к отцу. Она нас бросила!

— Уильям, не говори так, друг мой. Твоя мама раскаялась… она искупила свою ошибку страданием… она терпеливо несла свой крест и… и…

— И что? — спросил ребенок, заметив, что миссис Вин остановилась.

— И она упала под тяжестью этого креста; ее сердце разбилось от тоски по вам и вашему отцу!

— Миссис Вин, — воскликнул мальчик, стараясь приподняться на постели, — так вы знали нашу маму?

Леди Изабелла с трудом владела собой.

— Да, — ответила она, поддавшись порыву, — я познакомилась с ней за границей.

— Отчего же вы не сказали нам об этом раньше? Что она вам говорила?

— Она говорила… говорила, что надеется встретиться с тобой на небе, там, где все будет позабыто, где все наши слезы будут осушены.

— На кого она похожа?

— На тебя… но больше всего на Люси.

— Миссис Вин! — простонал ребенок, почувствовав сильнейшую слабость. — Поддержите меня! Помогите мне!

Изабелла наклонилась над ним, подняла его красивую головку, потом, испугавшись, быстро потянула за шнурок, желая позвать кого-нибудь на помощь.

В комнату поспешно вбежала Уилсон; Джойс не было дома — она выехала с миссис Карлайль. Это было накануне суда, и Барбара, зная, как сильно потрясет это ее отца, отправилась к нему с самого утра.

— У него опять обморок? — спросила Уилсон, подходя к постели.

— Да, — ответила Изабелла, — кажется, он потерял сознание. Помогите мне приподнять его.

Уильям протянул к ним обе руки и воскликнул:

— Поддержите меня! Я упаду!

— Успокойся, дитя мое, успокойся! — прошептала Изабелла. — Ты не можешь упасть!

Но ребенок, словно под впечатлением от страшного кошмара, продолжал повторять:

— Поддержите меня! Поддержите меня!

Это был один из тех мучительных припадков, которые медленно и вместе с тем упорно разрушали его нежный организм; он продолжался дольше обыкновенного.

— Что это может быть? — произнесла леди Изабелла взволнованным голосом.

— Ах, боже мой! Все же ясно! Разве вы не замечаете, что это предвестник смерти?

— Что вы говорите, Уилсон? — воскликнула Изабелла. — Уильяму вовсе не так дурно, как вы думаете. Сегодня утром его видел доктор Уэнрайт; он уверил меня, что ребенок может прожить еще по меньшей мере две недели.

— Уэнрайт! — повторила Уилсон, состроив презрительную гримасу. — Он невежда! Я не имею к нему ни малейшего доверия.

Леди Изабелла, сидевшая возле постели ребенка, с трепетом прислушивалась к его учащенному и прерывистому дыханию.

— Можете себе представить, эта глупая Сара спросила меня сегодня, — продолжала Уилсон, — где похоронят Уильяма. Вот вопрос!.. Я, разумеется, ответила, что его похоронят в склепе, где лежат умершие родственники Карлайлей. Если бы его мать не убежала из дома, если бы она умерла здесь, то это была бы другая история — тогда их обоих похоронили бы в другом склепе, рядом с лордом Моунт-Сиверном.

Миссис Вин ничего не ответила, она погрузилась в печальные раздумья.

— Да! — произнесла вдруг служанка с иронией. — Желала бы я знать, как себя чувствует виновник всех бед и несчастий.

Леди Изабелла подняла на нее вопросительный взгляд.

— Я говорю о нашем пленнике в Линнборо! — поспешила пояснить словоохотливая Уилсон.

— Разве он осужден? — спросила леди Изабелла глухим голосом.

— Разумеется, осужден, и на Бетеля также надели кандалы, а Ричард Гэр оправдан. Вы, конечно, понимаете, что никто из наших не присутствовал на суде; это было бы крайне неловко. Но мы узнали все подробности от знакомых. Вчера вечером, когда мистер Карлайль рассказал своей жене, с каким энтузиазмом было встречено возвращение молодого Ричарда Гэра, ей едва не стало дурно. Мистер Карлайль только сегодня утром и с большой осторожностью сообщил ей о том, что приключилось с судьей Гэром.

— Что же с ним приключилось?

— Ах, миссис Вин, вы живете здесь, точно в мышиной норе. Старого судью опять разбил паралич, и потому миссис Карлайль сегодня нет дома.

— Кто вам сказал, что Ричард Гэр вернулся? — произнес вдруг Уильям.

— Виданное ли это дело? — вскрикнула изумленная Уилсон. — Кто бы мог подумать, что этот мальчуган прислушивается к нашему разговору!

Уильям опустил свою головку на подушку. Он беспрестанно ворочался на постели до самого вечера.

Мистер Карлайль был в Линнборо, где его удерживали серьезные дела. Между семью и восемью часами он вернулся и поспешил в комнату Уильяма. Потускневшие глаза умирающего снова засветились радостью.

— Папа! — прошептал ребенок.

Поцеловав мальчика, Карлайль сел на край его постели. Последние лучи заходящего солнца упали на лицо Уильяма, и несчастный отец почувствовал, как что-то дрогнуло в его груди, когда он пристально взглянул на личико ребенка.

Смерть накладывает какой-то необыкновенный отпечаток на черты человека. Этот знак смерти и заметил Карлайль на лице своего обожаемого сына.

— Ему хуже? — прошептал он, повернувшись к миссис Вин.

— Да, — ответила она.

— Папа, — спросил Уильям прерывающимся голосом, — суд окончился?

— Какой суд, дитя мое?

— Суд над Фрэнсисом Левисоном! Я хочу знать, повесят ли его.

— Да, его присудили к этому.

— Ведь это он убил Галлиджона?

— Да, — нетерпеливо ответил Карлайль, а затем, посмотрев на миссис Вин, спросил, как случилось, что ребенок знает об этом деле.

— Уилсон рассказала ему, — ответила Изабелла.

— Папа, — продолжал ребенок, — что с ним будет? Простит ли его Христос?

— Надеюсь, Уильям. Надеюсь, что Он будет так же милосерден к нему, как и ко всем нам. Ты сегодня очень взволнован, дорогой мой.

— Я знаю. Мне так неудобно на этой постели. Поправьте мне, пожалуйста, подушку, миссис Вин.

Карлайль сам приподнял ребенка и поправил ему подушку.

— Миссис Вин была очень добра к тебе, — продолжал несчастный отец, устремив на миссис Вин взгляд, в котором выражалась глубокая благодарность.

Уильям молчал.

— Я никак не могу вспомнить! — воскликнул он вдруг, схватившись за свою горячую головку обеими руками. — Я хотел о чем-то спросить. А Люси дома?

— Не думаю.

— Позовите ко мне Джойс.

— Хорошо. Я пришлю ее к тебе после обеда, когда пойду за мамой.

— За мамой! — повторил ребенок. — А! Теперь я вспомнил! Папа, скажи мне, каким образом я узнаю на небе мою настоящую маму?

Карлайль, не ожидавший подобного вопроса, поник головой, ничего не ответив.

— Ведь она будет на небе? — продолжал Уильям.

— Да… да… — ответил Карлайль с видимым усилием.

— Мне сказала об этом миссис Вин. Она знала мою маму; она встретила ее за границей и разговаривала с ней.

Карлайль посмотрел на гувернантку, которая быстро отошла к окну.

— Мистер Карлайль, — воскликнула леди Изабелла, — простите меня, пожалуйста… Я упрекаю себя за то, что сказала Уильяму о его матери… но я говорила это для того, чтобы успокоить, утешить его.

— Мама искупила свою ошибку тяжким страданием, — продолжал ребенок, — она хотела увидеться с тобой, папа, и со всеми нами, и это разбило ей сердце.

— Я вас решительно не понимаю, — сказал Карлайль Изабелле, нахмурившись. — Разве вы действительно знали его мать?

— Нет, — ответила она, закрывая лицо дрожащими руками, — нет, я ее вовсе не знала.

Карлайль стоял у окна, опершись локтями на подоконник.

— Как мне тяжело терять его! — простонал он в ответ на слова гувернантки.

— Уильям переходит в лучший мир, — продолжала Изабелла, подавляя собственные рыдания. — Пусть эта мысль утешит вас!

В эту минуту слуга доложил, что подан обед. Карлайль отправился в столовую. Когда он вернулся к умирающему, была уже ночь; свеча, поставленная в отдаленном углу комнаты, разливала вокруг свой бледный, мерцающий свет. Карлайль взял ее и подошел к постели ребенка.

— Папа, — произнес мальчик, открыв глаза, — унеси эту свечу, умоляю тебя.

— Сейчас, Уильям, сейчас, дитя мое, позволь мне только взглянуть на тебя.