Суд королевской скамьи, зал № 7 - Леон Юрис

— Вы надеетесь победить на небесах, мистер Кейди. Я хотел бы победы на земле.

Эйб улыбнулся и взъерошил юноше волосы.

— У меня сын и дочь примерно вашего возраста. Мне еще ни разу не удавалось их переспорить.

— Внимание, внимание! — послышалось из громкоговорителей в аэропорту Хитроу. — Совершил посадку рейс компании «Эль-Аль» из Тель-Авива.

Когда открылась дверь таможенного контроля, Шейла Лэм, опередив Джейкоба Александера, первой подошла к стоявшей в растерянности кучке пассажиров. Доктор Лейберман представился ей и представил двух женщин и четверых мужчин — свидетелей из Израиля.

— Как хорошо, что вы прилетели, — сказала Шейла, обнимая всех по очереди. Джейкоб Александер был поражен: девушка, которая работала у него уже пять лет и которую он привык воспринимать, как некую-то абстрактную фигуру, вдруг взяла на себя все заботы о прибывших и всячески старалась, чтобы они почувствовали себя увереннее. До сих пор они были всего лишь порядковыми номерами в списке, но теперь перед ними стояли живые люди — изувеченные жертвы концлагеря «Ядвига». Шейла вручила каждому по букетику цветов и повела к ожидавшим их автомобилям.

— Абрахам Кейди не смог приехать вас встречать и просил передать свои извинения, — сказал Александер. — Его все знают в лицо, и, если бы он был здесь, это привлекло бы к вам внимание. Тем не менее он очень хотел бы с вами познакомиться и приглашает вас сегодня с ним пообедать.

Через несколько минут все прибывшие, уже несколько успокоившись, расселись по машинам.

— Если они не слишком устали, — сказала Шейла доктору Лейберману, — то я думаю, что сейчас было бы неплохо немного покатать их по Лондону — показать город.

После того как Кельно закончил свои показания, выступил в качестве свидетеля известный анестезиолог доктор Гарольд Боланд, который подтвердил, что спинномозговое обезболивание — простой и проверенный метод. Опытный врач, он сотни раз делал такое обезболивание как с предварительным уколом морфия, так и без него.

Брендон О’Коннер задал ему всего лишь несколько вопросов:

— Значит, спинномозговая блокада при правильном примёнении представляет собой сравнительно простую процедуру?

— Да, в руках такого опытного врача, как сэр Адам.

— Но при том условии, — уточнил О’Коннер, — что на это полностью согласен пациент. А представьте себе, доктор Боланд, что пациент против его воли ограничен в движениях, что он кричит, бьется, кусается, пытаясь высвободиться. Не может ли при таких обстоятельствах спинномозговая блокада оказаться весьма болезненной?

— Мне никогда не приходилось делать операцию при таких обстоятельствах.

— Если, например, игла соскользнет в результате резких движений пациента?

— Тогда это может быть болезненно.

Начался парад свидетелей. Первый из них, старейшина польской общины в Лондоне граф Черны рассказал историю успешной борьбы сэра Адама против выдачи его Польше. За ним последовали бывший полковник Гайнов, который вел первоначальное расследование по делу Кельно в Италии, потом доктор Август Новак, работавший главным хирургом польского госпиталя в Танбридж-Уэллсе, потом три польских офицера, бывшие заключенные концлагеря «Ядвига» и члены националистического подполья, и еще четверо бывших заключенных, которых доктор Кельно спас в концлагере, проявив исключительное мастерство.

И этим свидетелям О’Коннер задавал лишь по нескольку вопросов.

— Вы еврей? — спрашивал он.

Ответом было неизменное «нет».

— Когда доктор Кельно удалял вам аппендикс, была ваша голова отгорожена простыней?

— Я ничего не помню. Меня усыпили.

— Это было не спинномозговое обезболивание?

— Нет, меня усыпили.

Из Бадли-Солтертона приехал Дж. Дж. Мак-Алистер. Он говорил с трудом, так как недавно перенес удар, но его рассказ о годах, проведенных Кельно в Сараваке, произвел большое впечатление, тем более что как бывший колониальный чиновник он прекрасно владел юридическим жаргоном.

Затем на свидетельскую трибуну был вызван еще один бывший заключенный.

— Сэр Роберт, для какой цели вызван этот ваш следующий свидетель? — спросил судья.

— Для той же самой цели, милорд.

— Насколько я понимаю, — сказал Гилрей, — вы хотите убедить присяжных, что доктор Кельно — добрый человек. Но никто не утверждает, что он не был добр — к определенной части пациентов.

— Я не хочу показаться чрезмерно настойчивым, милорд, но у меня есть еще два свидетеля, вызванных для этой же цели.

— Видите ли, — стоял на своем судья, — никто не отрицает, что доктор Кельно был внимателен и заботлив, когда это касалось поляков. Здесь утверждают, что с евреями деле обстояло совсем иначе.

— Милорд, должен сказать, что у меня есть свидетель, только что прибывший из-за границы, и я готов пойти на то, чтобы он был последним, если милорд закончит сегодняшнее заседание пораньше.

— Ну, я думаю, против этого присяжные вряд ли будут возражать.

Кейди, Шоукросс и их адвокаты выскочили в коридор и поспешили в совещательную комнату. Через минуту пришел Джозефсон с известием, которое потрясло всех: из Варшавы прибыл Константы Лотаки и готов дать показания в пользу доктора Кельно.

— Мы постараемся сделать все возможное, — сказал Баннистер.

9

Весть о том, что в Лондон прибыл Константы Лотаки, который будет давать показания в пользу Кельно, распространилась с быстротой лесного пожара. Для Кейди это был тяжелый удар.

— Я прошу пройти на трибуну нашего последнего свидетеля — доктора Константы Лотаки.

Помощник адвоката помог ему подняться на несколько ступенек, ведущих к трибуне, а поляк-переводчик встал рядом. Присяжные с особым интересом разглядывали новоприбывшего, а на местах для прессы пришлось поставить несколько лишних столов. Переводчика привели к присяге.

Баннистер встал с места:

— Милорд, поскольку этот свидетель будет давать показания через переводчика, а у нас есть свой польский переводчик, я хотел бы попросить переводчика, представленного моим высокоученым другом, произносить по-польски все вопросы громко и отчетливо, чтобы мы имели возможность возражать против формулировок перевода, если это окажется необходимо.

— Вы понимаете, что он сказал? — спросил судья.

Переводчик кивнул.

— Спросите, пожалуйста, доктора Лотаки, к какой религии он принадлежит и каким образом хотел бы принести присягу?

Последовали короткие переговоры.

— Он не принадлежит ни к какой религии. Он коммунист.

— Очень хорошо, — сказал Гилрей. — Мы разрешаем свидетелю выступать без присяги.

Лотаки, грузный человек с одутловатым лицом, говорил тихо, словно находился в трансе. Он сообщил свое имя и адрес в Люблине, где работал главным хирургом в государственной больнице. Он рассказал, что в 1942 году был арестован гестапо по ложному обвинению и только потом узнал, что немцы прибегали к такому способу, чтобы принуждать врачей к службе в концлагерях. Когда он прибыл в концлагерь «Ядвига», его направили в медчасть доктора Кельно. Это была их первая встреча. Он работал вместе с Кельно, но имел свою операционную, свою аптеку и свои палаты.

— Была ли медицинская служба организована доктором Кельно надлежащим образом?

— В тамошних условиях никто не мог бы сделать большего.

— И он хорошо обращался со своими пациентами и проявлял к ним личную доброту?

— Исключительную.

— Проводил ли он дискриминацию по отношению к пациентам-евреям?

— Я этого никогда не замечал.

— Когда вы впервые встретились с эсэсовцем доктором Адольфом Фоссом?

— В первый же день.

— Вы помните, как Фосс вызвал вас к себе и сказал, что вы будете делать операции в пятом бараке?

— Я этого никогда не забуду.

— Расскажите, пожалуйста, об этом милорду судье и господам присяжным.

— Про эксперименты Фосса всем известно. Меня он вызвал летом сорок третьего года, после того как отправили в газовую камеру доктора Дымшица. До тех пор операции для него делал Дымшиц.

— Вас вызвали вместе с доктором Кельно?

— Нет, по отдельности.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Фосс сказал мне, что мы должны удалять семенники и яичники у лиц, с которыми он экспериментирует. Я сказал, что не хочу в этом участвовать, и он сказал, что тогда оперировать их будет санитар-эсэсовец, а со мной будет то же, что с Дымшицем.

— Что вы предприняли после этого разговора с Фоссом?

— В отчаянии я обратился к доктору Кельно, который был моим начальником. Мы решили созвать совещание всех врачей, кроме доктора Тесслара, и совещание пришло к выводу, что мы должны делать эти операции в интересах пациентов.