Приснись - Юлия Александровна Лавряшина

Москву заполнили унылые дожди со снегом, который ничуть не походил на киношный — медленный и крупный. Этот мелко колол лицо и все равно не дал бы ничего толком снять.

Хотелось уйти в зимнюю спячку, но разве мой добрый папа позволит мне уединиться под теплым одеялом до весны? Вытащит за уши, сам оденет как маленького и отправит тем путем, который наметил для меня давным-давно. И я потопаю — куда деваться? Поэтому не стоит и дергаться.

Порой я ощущал себя бурлаком, обреченным вечно тянуть баржу, неизвестно кому предназначенную. Настоящие бурлаки за такое сравнение, конечно, харкнули бы мне в рожу… И правильно сделали бы! Да девяносто процентов людей всех стран и континентов заключили бы, что я с жиру бешусь, а среди оставшихся десяти оказались бы исключительно «мажоры» похлеще меня… Такие, кому я сам от души плюнул бы в морду.

Теперь я стал просыпаться ночами. Ни с того ни с сего вдруг вскакивал, садился в постели и смотрел в точку, не понимая, что меня разбудило.

А однажды в темноте увидел лицо Саши Котикова.

— Какого… Нашел о ком думать!

Но мысль о мальчике, отцом которого я могу оказаться, так и протянулась через всю ночь. Я проснулся с ней утром и понял, что Сашка не отвяжется, пока мне не удастся точно выяснить — мой это сын или нет?

Едва умывшись, я позвонил Тамаре:

— Прости, я понимаю, что надоел тебе со своими просьбами… Клянусь, это последняя!

— Ты дома? — поинтересовалась она, даже не уточнив, что мне, собственно, нужно. — Жди. Сейчас подъеду.

Пришлось наврать отцу, что мне срочно пришлось вызвать сантехника (едкая ирония!) и на работу я явлюсь попозже. Обычно с утра я не опаздывал, так что батя легко принял это за чистую монету. Только рассеянно спросил:

— Помощь не нужна?

Я чуть не фыркнул в трубку — чем он способен помочь сантехнику?! Но отозвался с въевшейся в горло приветливой вежливостью:

— Нет, спасибо. Думаю, специалист справится.

В этот момент отец уже отвечал кому-то другому. Я отбил звонок первым…

Тамара меня удивила: едва шагнув через порог, она слегка сжала мое лицо ладонями, и взгляд ее опасно помутился.

— Мне бы только смотреть на тебя…

Эта строчка из Есенина меня просто добила. Вот уж не ожидал, что следователь читает стихи! И еще меньше ожидал совпадения ее чувств с настоящей любовью. Впрочем, как там было с чувствами у самого поэта, тоже еще вопрос…

У нее вырвался смешок:

— А ты покраснел! Боже, как мило… Ты ведь даже не догадываешься, какое это наслаждение — просто смотреть на тебя? Думаешь, я в постель тебя потащу? Отрабатывать придется?

Именно так я думал и в общем-то не имел ничего против, она ведь не была уродливой старухой. Но что-то подсказало мне: сейчас лучше промолчать…

Покачав головой, Тамара повторила с такой тоской, что мне стало не по себе:

— Мне бы только смотреть на тебя… Эти глаза, эти губы… Зачем Господь создает лица, от которых невозможно оторвать взгляд?!

«Она выпила с утра? — заволновался я. — Тогда говорить о деле бесполезно».

Но от нее только слегка пахло духами.

— Прости, — единственное, что я смог выдавить.

— Это ты прости. Глупо!

Внезапно оттолкнув меня пальцами, Тамара отошла к окну и отвернулась. Я заметил, что она стала сутулиться, но мне совсем не хотелось думать, будто это какие бы то ни было переживания, связанные со мной, навалились на ее плечи непомерным грузом.

Глядя во двор, она проговорила почти незнакомым мне голосом:

— Понимаю, что не стоило так внезапно обрушивать на тебя все это. Ты же не подозревал ни о чем, верно?

Это был риторический вопрос, она сама понимала, что мои отношения с женщинами никогда не предполагали глубины и привязанности. Поэтому я снова промолчал, а Тамара продолжила:

— Зачем тебе знать, каково это — жить в ожидании звонка? Прислушиваться и твердить: «Позвони! Позвони…» Сердце нанизано на нить этой мольбы, как чурчхела, и твое молчание тянет ее и тянет. Разрывает изнутри…

Хорошо, что она не видела, как я поморщился. Не удержался, ведь это прозвучало чертовски напыщенно, не похоже на нее, но я не посмел перебить. Похоже, эти фразы отстаивались в ее мозгу довольно долго, она успела выучить их наизусть и теперь произносила с легкостью, хотя они не ложились на язык.

— Что стоит тебе просто набрать мой номер? Даже если не позовешь, хоть голос твой услышать. Но ты никогда не звонишь, если тебе ничего от меня не нужно.

«И сейчас тоже», — стало даже неловко за себя. Но что я мог с этим поделать? Мне действительно никто не был нужен — ни Тамара, ни любая другая. Может, во мне все окаменело, когда единственная женщина, которую я любил, умерла ради жизни другого? Бессмысленная жертва, он продержался на этом свете немногим дольше. Ведь без нее это не жизнь…

Не дождавшись от меня никаких слов, Тамара медленно повернулась, вид у нее был виноватый и потерянный. Я подошел и обнял ее — что еще можно было сделать? В возникшей близости не было даже оттенка влечения, мне просто хотелось утешить ее. Конечно, это нельзя сравнивать, но я представлял, каково это — любить человека, который никогда тебе не ответит. Правда, у Тамары все же оставалась толика надежды, пока я был жив…

Ее слезы просочились сквозь ткань моей домашней футболки, но я не уговаривал Тамару не плакать. Она была сильной женщиной и занималась мужской работой. Если уж дала слабину, значит, действительно была на пределе. И надо было позволить ей хотя бы выплакаться, вдруг полегчает?

Неожиданная мысль удивила меня самого: «А что сделала бы Женя на моем месте? Она же вечно всех поддерживает и вытаскивает из пропасти…»

И точно подсказка от нее прилетела — родилась идея!

Погладив Тамару по голове, я тихо произнес:

— Давай у нас с тобой будет ритуал: каждый четверг будем встречаться в той кофейне в Лаврушинском переулке, где мы познакомились? Скажем, в шесть вечера. Просто увидимся, поболтаем.

Я имел в виду, что она сможет насмотреться на меня, если ей это так нужно, и жить этим еще неделю, потом еще… Но сказать напрямую у меня язык не повернулся.

Однако Тамара угадала непрозвучавшее, и заплаканные глаза ее прояснились.

— И так будет всегда?

— Пока тебе не расхочется меня видеть, — заверил я.

Она медленно втянула воздух и расплылась в улыбке, точно я выдернул из ее сердца ту злосчастную нить, и облегчение помогло ей расправить плечи. На всякий случай я