Приснись - Юлия Александровна Лавряшина

Сам так что-то не решился вякнуть громче…

Женя и ухом не повела, даже голос не дрогнул. Боец! Тогда Наталья Денисовна (так, кажется?) кинулась к ней с явным намерением вырвать гитару. Если получится, вместе с руками… Я так и увидел, как эта старая грымза разбивает любимый Женькин инструмент о край сцены! Наверное, во сне я бормотал проклятья.

Только на пути седой фурии неожиданно вырос Каширский. Вот что творят с людьми пламенные песни: бороденку выпятил, волосами потряхивает! А ведь несколько минут назад сам называл себя трусом и признавал, что готов прогнуться ради ипотеки и… Что там у него еще?

У Гоши вытянулось лицо, кажется, до него стало доходить, что это совсем не праздничный концерт. Надо отдать ему должное, парень хоть и напрягся, но не дрогнул, бросился в гущу событий. Хоть и двигался Гошик неуклюже, а подскочил к Каширскому довольно резво и встал с ним плечом к плечу, как на баррикадах. Честно? Я присоединился бы к ним, если б мог, так меня воодушевило это протестное действо. Кто мог подумать, что в тихих гуманитариях пылает такой огонь?

Депутатша оказалась смекалистей директора, даром что мозги ботоксом залила, и смылась первой, предоставив хорьку разбираться с коллективом. Я даже не заметил, как она улизнула из зала, учуяв запашок жареного… Мне интереснее было наблюдать за Женей с Гошей. Черт возьми, еще месяц назад (или когда там она впервые пробралась в мой сон?) я и внимания не обратил бы на таких… Как бы их назвать, чтоб не обидеть? Некрасивых, нищих неудачников, ведущих самое убогое существование…

Впрочем, что считать настоящей жизнью? Почему меня, такого красивого и успешного, тошнит от собственной? Что, если это мое существование — убого, а эти двое познали нечто, способное подарить истинную радость, не зависящую от нулей на счете? Ведь нули — это пустота, как бы ты ни пыжился…

Гоше с Каширским удалось остановить директорскую овчарку, но тут Женина песня как раз закончилась, и в возникшей тишине раздался ее полный достоинства голос:

— С праздником, Анатолий Павлович! Благодарим за угощение.

Ни к чему так и не притронувшись, она встала и вышла из-за стола. Вспыхнула от радости, увидев Гошу, который смотрел на нее с восхищением — такое не подделаешь!

Следом за Женей поднялись и остальные учителя, гордо прошествовали мимо директора к выходу. Нет, кто-то все же остался в зале, не рискнул портить отношения с начальством. Такие всегда находятся! Сейчас начнут доказывать, божиться, что они не то что не подхватили эту ужасную песню, но вообще рта не раскрывали…

Женя увела меня за собой, я так и не увидел, как этот мерзкий Анатолий Павлович рвет остатки своих волос. А может, выдирает чужие. Плевать! Хотя это позабавило бы…

Но во мне бурлили эмоции, разбуженные песней, и было не до смеха. Я хотел другого…

* * *

Его большая теплая рука сжимает мою, и от этого такой пронзительной судорогой сводит сердце, я даже опасаюсь потерять сознание. В другой руке Гоша несет мою гитару, а я бережно держу подаренный им букет. Что-то изменилось между нами, обострилось и окрепло, мы оба чувствуем это… Но вместе с тем это, необъяснимое, стало таким хрупким, что страшно произнести хотя бы слово — вдруг оно все разрушит.

Поэтому мы безмолвно бредем по осеннему скверу, как школьники, держась за руки, и душами пестуем свое новорожденное счастье. Если Макс видит нас, наверняка катается по полу от смеха, ему не свойственны подобные недомолвки. Хотя не могу сказать, что он все доводит до конца: я так и не узнала, чем закончился его мысленный поединок с Матвеенко, и это не дает мне покоя.

Точнее, не давало… Сейчас мне не до Макса с его надуманными проблемами. В его жизни есть более важные вопросы, которые необходимо решить, только их он сторонится, как хищник огня. Потому и цепляется за раздутую идею мести за брата, которого даже не знал, ведь он отчаянно трусит при мысли по-настоящему изменить свою жизнь.

Я тебя сочинила, как грустный роман…

Ты не слышишь, как сыплет черемуха цветом.

Ты не видишь, как солнце ныряет в тюльпан.

Ты не ждешь нашей встречи. Короткое лето

Проскользнет мотыльком меж двух судеб… И вновь

Окровавленный клен пятерню мне протянет.

Что же было вчера? Ты прости нас, любовь,

За молчанье вдвоем. Разговор слишком странен…

Стихи приходят мне на память, как послание Небес. Я читаю их вслух и чувствую, как из Гошиной руки в мою ладонь проникают токи, каких я раньше и не знала.

— Это Эмилии? — безошибочно угадывает он.

В тот момент мне даже в голову не приходит, что это слегка обидно: он даже мысли не допустил о моем авторстве. Но я ведь никогда и не писала стихов, на что обижаться?

Я только киваю в ответ, а Гоша смущенно признается:

— Я совсем не понимал ее. Считал такой, знаешь, пустышкой… Она даже немного раздражала меня — вечно манерничала.

— А это была самозащита.

— Теперь понимаю. Только от кого?

— Видно, кто-то ее очень обидел… Муж? Она была замужем?

Гоша виновато пожимает плечами — не интересовался. И неожиданно говорит:

— Я никогда не обижу тебя, Жень… Никогда.

Я не сомневаюсь, и мне не нужно более громких слов. Хорошо, что он умолкает, довольствуясь моим пожатием руки. А когда заговаривает вновь, то совсем о другом:

— Почему клен? У нас же не растут настоящие клены… А про сибирские не скажешь, что у него лист как пятерня.

Я припоминаю:

— Эмилия говорила, что танцевала в группе Бориса Моисеева… Помнишь такого? Значит, жила в Москве. Только я подумала, что она… фантазирует. А вдруг как раз это было правдой? Почему ей никто не верил? Неправильно вела себя? Но кто знает, как мы будем цепляться за молодость в ее возрасте?

Гоша соглашается:

— Наверное, поэтому Эмилия и стихи свои скрывала ото всех! Была уверена, что решат, будто она украла у кого-то… Не поверят.

Внезапно меня осеняет:

— Слушай, а если нам издать их?

— Ее стихи?

— Это лучший способ сохранить о ней память.

— А как это делается?

Он радостно моргает, показывая, как поддерживает меня. И я уже не сомневаюсь: так будет во всем, за что бы я ни взялась. В тот раз Гоша просто растерялся, когда я схватилась за палку, поэтому не поддержал… Но не разочаровался же!

— У нас тоже, конечно, печатают книги под заказ, — рассуждаю я, волнуясь все больше. — Но было бы здорово, если б сборник Эмилии