В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

После отражения последней атаки перед наступлением темноты, окутавшей бойцов, на фронте воцарилась тишина. В течение ночи можно было расслышать приглушенные голоса из советских окопов, пока тем временем мы готовились к суровым испытаниям, которые нам наверняка придется пройти с рассвета. Когда солнце поднялось над верхушками деревьев, фронт оставался подозрительно спокоен; не поступало сообщений о каких-либо перемещениях противника. К нашему облегчению, более уже не было вражеской активности до тех пор, пока нас на передовой не сменила 121-я пехотная дивизия.

30 июля с советской «вороны» над расположением 437-го пехотного полка были сброшены вражеские пропагандистские листовки такого содержания:

«Для нас война уже закончилась!

Товарищи!

Мы, фельдфебель Людвиг Герберт, обер-ефрейтор Карл Беер, ефрейтор Густав Гольце, солдат Ойген Гизер, солдат Август Бартель, солдат Эмиль Кюлен из 10-й роты 437-го пехотного полка попали в плен во время русской атаки 22 июля 1943 г. Офицеры и солдаты Красной армии обращаются с нами вежливо. Раненым была немедленно оказана медицинская помощь. Русские солдаты даже поделились с нами сигаретами.

Для нас война закончилась. Нам уже не надо бояться русской артиллерии.

Мы теперь знаем, что все, что нам говорили командир батальона майор Шмидт, командир 9-й роты капитан Линднер, командир 10-й роты лейтенант Милка, фельдфебели Бинов и Айнленер о жестокостях и плохом обращении, которое мы испытаем, если попадем в руки русских, было совершенной ложью. Эти нелепые утверждения опровергаются отличным обращением с нами с тех пор, как мы стали пленными Советского Союза.

Передайте привет нашим родным и друзьям.

(Подписи) фельдфебель Людвиг Герберт обер-ефрейтор Карл Беер ефрейтор Густав Гольце солдат Ойген Гизер солдат Август Бартель солдат Эмиль Кюлен А-100. 24.7.43 30 000».

В конце июля 1943 г. я командовал резервной группой полка на позиции Малукса. Как-то днем меня вызвали на командный пункт, где мне сообщили, что приговоренный к смерти солдат будет казнен командой, назначенной для проведения расстрела. Получив ужасный приказ на проведение казни, я попросил адъютанта батальона ввести меня в курс дела. Если на меня возлагается ответственность за смерть одного из наших, для облегчения собственной совести я хотел знать, почему солдата приговорили к такому жестокому наказанию.

Мне объяснили, что один солдат из 5-й роты заметил, как другой солдат украл ящик из груза почты на пути во взвод, откуда он для себя лично вытащил сигареты и продукты. В наших рядах было хорошо известно, что кража такого рода представляет собой серьезное преступление в германской армии, за которое может последовать суровое наказание.

Потом, оказавшись на посту вместе с преступником, солдат, видевший кражу, заявил виновному, что он все видел и что тому следует немедленно вернуть все украденное, иначе об этой краже будет доложено. Вор, очевидно опасаясь последствий своего преступления, быстро бросился к пулемету, развернул его на станке и выпустил в очевидца очередь в упор. Затем швырнул несколько ручных гранат, всегда лежавших наготове на расстоянии вытянутой руки от пулемета, и сымитировал ложный бой с русской разведкой, якобы появившейся перед окопом.

Раненый солдат умер не сразу, его доставили на медицинский пункт с тяжелыми ранами в груди и животе, которые оказались смертельными. Однако, придя на время в сознание, он сумел рассказать военному врачу о сути происшествия. Убийцу арестовали, был срочно созван военный суд. В результате преступника приговорили к смертной казни через расстрел. Для исполнения приговора не было недостатка в добровольцах, и взвод из роты, где служил убитый, обеспечил нужное количество стрелков для приведения решения суда в исполнение.

На следующее утро я начал тщательные приготовления к казни. Из штаба полка я получил инструктаж о том, как это должно быть проведено. Армейские правила требовали установить вертикально и закрепить в земле двухметровый столб, подпираемый сзади. Если есть возможность, за столбом на коротком расстоянии должна находиться стена для улавливания пуль. Неподалеку от штаба полка я построил небольшой песчаный бруствер, напротив которого была установлена невысокая опорная стена.

Спокойно собралась расстрельная команда в сопровождении фельдфебеля с пистолетом «люгер» в правой руке. В случае если осужденный не умрет сразу, фельдфебель должен был произвести смертельный выстрел. Как предписывалось правилами, присутствовал военный врач. Я кратко ознакомил расстрельную команду с тем, как должна происходить казнь. Говоря с солдатами, я в поисках каких-либо признаков нервозности или колебания скользил взглядом по лицам тех, кому придется нажать на спуск. Солдаты выполняли мои приказания и молча стояли в строю на отведенных им местах, отставив винтовки.

Казнь была назначена на 15.00. За несколько минут до указанного времени прибыл военный юрист с несколькими чинами из полевой жандармерии. Спотыкаясь и шатаясь, среди них шел осужденный, с пепельным лицом, все еще одетый в серую полевую форму, но без знаков отличия.

Без колебаний жандармы вывели осужденного вперед, где его быстро привязали к столбу руками за спиной, связанными в запястье. Без каких-либо слов на глаза ему была надета повязка и туго завязана на затылке. Затем конвой отошел от осужденного, и капеллан дивизии шагнул вперед и тихо заговорил с ним.

В воздухе повисла тягостная тишина. Осужденный, казалось, напрягся под веревками, которыми был привязан к столбу; его голова упала на грудь, пока капеллан прошептал ему слова, неслышимые расстрельной командой. С фронта, находившегося в нескольких километрах отсюда, до нашего слуха доносились привычные разрывы снарядов и отдельные винтовочные выстрелы. Несмотря на неоспоримую вину осужденного и необходимость выполнения приказа, нами владели смешанные чувства, когда мы оказались перед немыслимой обязанностью стрелять в одного из своих, стрелять в униформу, которую так долго носили все здесь присутствующие.

В моем мозгу проносились разные мысли. Я хорошо понимал, что в другом месте и в другое время этот человек, скорее всего, жил бы полной и продуктивной жизнью и что эта жизнь была у него украдена, как и у миллионов других, прихотью и безрассудством тех, кто находится вне нашей власти. Мои мысли переключились на его семою, его мать, отца, родственников. Я задавался вопросом, узнают ли они вообще об истинной судьбе дорогого им человека, о том, как встретил он свой конец в России. Фронтовые законы суровы и жестоки, и в этом случае приговор мог считаться только справедливым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});