В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Около часа отдавался эхом в лесу грохот боя. Не видя конца волнам атакующих, я в отчаянии приказал нашему последнему резерву, маленькому отряду из четырех человек, готовиться к бою. В этот момент ко мне пришла просьба о помощи от взвода на левом фланге. Его позиции грозил неминуемый крах, хотя легкий пулемет продолжал непрерывно стрелять длинными резкими очередями, сопровождаемыми нескончаемыми разрывами гранат, которые доведенные до отчаяния гренадеры швыряли в атакующих.

Убитые и раненые заполнили лес. Наши собственные потери оставались относительно незначительными — двое убитых и трое раненых. Наши потери были легкими в сравнении с тем, что мы нанесли противнику, но тем не менее были невосполнимыми. Стрельба на нашем правом фланге ослабела и окончательно утихла, когда советская атака заглохла. Защитники, четыре-пять усталых гренадеров, оставались настороже, не снимая пальцев со спусковых крючков оружия, медленно остывавшего на морозном воздухе.

Вдруг среди русских возникло движение. Какой-то исключительно высокого роста русский вырос из покрытого снегом леса на расстоянии 30 метров, прокричал неразборчивую команду и махнул поднятой рукой влево. В указанном направлении полезла новая волна атакующих. Ряды набегающих русских рассыпались под огнем тяжелого пулемета, их тела падали на землю, и среди них — высокий русский.

Атака была окончательно сорвана. Большевики застряли на своих местах и стали вести огонь из снежных нор, из-за скошенных ветвей и рваных пней, из скрытых позиций в лесу. Постепенно их огонь стал слабеть, уступив место в воздухе стонам их раненых, которые кричали и бились в агонии перед нашими окопами. Более двух часов они бросались на слабую позицию, защищаемую гренадерами из Восточной Пруссии, Рейнланда, Баварии, Пфальца, Бадена и Вюртемберга.

Я заметил, что тяжелый пулемет замолк и что винтовочная стрельба медленно затихла. В пулеметном гнезде расчет лежал, растянувшись возле своего оружия. Капрал лежал, как будто уснув, за своим дымящимся оружием, изогнутый приклад пулемета все еще был твердо прижат к плечу. Голова наклонилась вперед; тяжелый белоснежный шлем остался прислоненным к дымящемуся питающему лотку пулемета, где патроны поступали в патронник. Он был последним в своем расчете.

Медленно затихли стоны раненых, и тишину прерывали лишь приглушенные шумы: русские пытались отползти назад к своим окопам. Начал падать снег, и я с удивлением заметил, что уже вторая половина дня. Во время атаки лес вокруг нас приобрел иной вид. Огнем из стрелкового оружия были скошены целые деревья. Земля была перекопана и изуродована воронками; с искореженных пней свисали ветви и сучья. Вечнозеленые деревья на линии огня остались без хвои и были похожи на голые столбы, выпирающие из-под снега. Единственный цвет, бросавшийся нам в глаза на фоне этой вымерзшей пустыни, — алая кровь, покрывавшая убитых и умирающих, лежавших перед нашими пушками и пулеметами.

Советы начали вести минометный огонь; в лесу эхом отдавались глухие разрывы. Их атака была отражена лишь за несколько мгновений до того, как наши позиции рухнули бы под напором волн атакующих. В эти последние минуты они прорвали бы нашу оборону, но дело в том, что их силы также были истощены. Расстояние примерно 80 метров нашей обороны удерживалось только густым лесом; из его глубины уже больше не была слышна винтовочная стрельба. Мы отбили атаку советского батальона, из которого в свои окопы вернулись немногие.

Потом мы под риском пасть жертвой снайпера обследовали небольшой интервал перед своей линией обороны, чтобы оценить последствия побоища, а гренадеры подсчитали убитых. Перед нашими окопами лежали более 160 трупов; большинство лежало перед тяжелым пулеметом, установленным в земляном укреплении на окраине леса, а также было разбросано перед пулеметом, за которым находился старший ефрейтор.

Лежащим в снегу нашли также и высокого русского, который возглавлял эту последнюю, фатальную атаку. За пояс у него был воткнут казацкий кинжал, вероятно прошедший вместе с солдатом сквозь многие прошлые бои. На кинжале виднелся тонкий слой ржавчины, а лезвие и ножны были липкими от свежей крови. На ручке имелось двенадцать зарубок, значение которых было очевидно.

«Танк справа, танк спереди, танк слева!» Со всех трех направлений советские танки, главным образом «Т-34», пытались сокрушить оборону дивизии. Не обращая внимания на то, сколько стальных гигантов уже взорвалось и горело под смертоносным огнем наших замаскированных противотанковых пушек, всегда еще больше их катилось вперед, чтобы заменить вышедшие из строя машины. Фронт прерывался, проходя сквозь густые леса между Клостердорфом и Смердиньей. Грохот сражения возрос до крещендо.

Небольшая боевая группа из гренадерского полка Дрекселя продолжала держаться между пнями деревьев, скрючившись в снежных норах, позади сооруженных наспех бревенчатых баррикад. Ее поддерживало ПТО обер-ефрейтора Кирмайера из 14-й противотанковой роты 436-го гренадерского полка, одного из полковых ветеранов.

Сквозь грохот сражения его опытное ухо уловило звук танковых выстрелов, доносящийся справа. Со своей позиции им был виден лишь непроходимый лабиринт пней, груд промерзших бревен, путаница ветвей и корней, при столкновении с которыми захлебнется любая атака. Фермерский сын из Нижней Баварии продолжал ожидать с терпением охотника, вперяясь в лес рысьим взглядом из-за стального щитка противотанковой пушки. К нему подошли другие солдаты из расчета, и они неподвижно застыли на снегу, пытаясь проникнуть взором в эти замерзшие джунгли.

Наконец местонахождение надвигающихся советских войск выдало перемещение стального колосса, проламывавшегося сквозь деревья. Кирмайер жестом приказал остальным прекратить стрельбу, чтобы дать врагу возможность подобраться поближе, пока приближавшиеся ряды атакующих, не зная об этом, вступали в зону огня. За первым танком немцы увидели второй, потом третий, четвертый, сопровождаемый шеренгами русской пехоты, которые, как привидения, пробирались между деревьями. Кирмайер не двигался на своей позиции за щитком орудия, прильнув к резиновому окуляру прицела. Он навел перекрестье на последний танк и твердо нажал на спуск.

Из ствола ПТО вырвался снаряд, ударил по танку и разбросал внутри башни огонь и раскрасневшуюся сталь. Когда с грохотом стали взрываться горючее и снаряды, из горящего танка поднялся густой столб дыма. Стальной корпус фактически заблокировал путь отхода для передних танков, в это же время осыпая окружающий лес осколками и горящим топливом. Кирмайер уже перевел прицел на следующую цель, и после еще двух выстрелов ярко вспыхнул и второй танк. Остальные танки открыли огонь из пушек и пулеметов, слепо стреляя в густой подлесок, будучи не в состоянии отыскать источник вражеского огня. Начали гореть и взрываться третий и четвертый танки. Еще один выстрел из спрятанного ПТО уничтожил гусеницу пятого танка, а его экипаж покинул машину и, избегая обстрела из стрелкового оружия, сбежал в тыл вместе с отступающей пехотой. Этот орудийный расчет потом уничтожил еще три танка — в общей сложности восемь за день.