Загадки первых русских князей - Александр Королев

Повторяю, ни в одной летописи этих подробностей нет. Верить им или нет? Исследования археологов подтвердили достоверность рассказа Иоакимовской летописи. В ходе раскопок в Новогороде были обнаружены следы пожара береговых кварталов Софийской стороны, который уничтожил все сооружения на очень большой площади, превышающей только в пределах раскопанной территории 9 тысяч квадратных метров. Известный археолог, специалист по истории Новгорода В. Л. Янин пришел к следующим выводам: «До 989 года в Новгороде существовала христианская община, территориально локализуемая близ церкви Спас-Преображения на Разваже улице. В 989 году в Новгороде, несомненно, был большой пожар, уничтоживший береговые кварталы в Неревском и, возможно, в Людином конце. События этого года не были бескровными, так как владельцы сокровищ, припрятанных на усадьбах близ Преображенской церкви, не смогли вернуться к пепелищам своих домов». В. Л. Янин заключает: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев»{348}.

Выходит, в копии с Иоакимовской летописи, которую отправлял Татищеву Мелхиседек Борщов, содержались достоверные известия, которых нет ни в одной из обнаруженных на сегодняшний день историками летописей. Значит, и летопись, с которой эта копия была снята, существовала. Хотя эта летопись была создана достаточно поздно, в XVII–XVIII веках, она, особенно ее вторая часть, посвященная истории IX–X веков, содержала достоверную информацию, почерпнутую ее авторами, вероятно, из более ранних источников. Вопрос в том, какие источники были использованы? Иоакимовская летопись — очень сложный памятник, в котором можно наблюдать смешение, иногда весьма грубоватое, традиций и источников, относящихся к различным эпохам. Исходя из этого нельзя определить Иоакимовскую летопись как однозначно достоверную или недостоверную. Часть известий, содержащихся в ней, может быть достоверна, а часть нет. При ее изучении необходимо обратиться к методу, предложенному еще в XIX веке К. Н. Бестужевым-Рюминым, а в XX веке поддержанному А. Г. Кузьминым и Б. А. Рыбаковым — методу анализа каждого отдельного ее известия?{349}. В данном случае для нас важно определить степень достоверности вышеуказанного известия Иоакимовской летописи об убийстве Святославом его брата Глеба.

Известие о Глебе относится ко второй части Иоакимовской летописи, основанной на более ранних летописях и потому считающейся «достоверной». Если Глеб действительно существовал, то он, будучи членом семьи Игоря, должен был быть упомянут в договоре Руси с греками 944 года, как упомянут другой сын Игоря — Святослав. В договоре упоминается Сфандра, жена некоего Улеба, которая отправляет в Византию своего посла Шихберна. Кто этот Улеб? Может быть, Улеб — это посол Володислава, упомянутый за несколько имен до Сфандры. Но почему от Улеба нет посла, а от его жены есть? Более того, выходит, что Сфандра осчастливила браком человека более низкого социального статуса, чем она, — дружинника князя Володислава. В этом случае словосочетание «жена Улеба», которым обозначается положение Сфандры при заключении договора, унижает ее. Сфандра в договоре располагается очень близко к семье Игоря. Это свидетельствует о знатном происхождении. Вряд ли она жена посла. Но среди княжеских имен договора Улеба нет. Вряд ли это означает, что Улеб уже умер. Тогда незачем было бы на него ссылаться для пояснения, кто такая Сфандра. Улеб, муж Сфандры, — не посол, упомянутый в договоре, а знатный рус, живший во время заключения договора, но почему-то не упомянутый в нем. Может быть, Улеб находился в состоянии конфликта с Игорем? Однако в договоре упомянута его жена, что свидетельствует о его хороших отношениях с центром. Следовательно, предположение о конфликте Улеба с киевской властью, как причина умолчания о нем договора 944 года, не подходит. Летописец умолчал об Улебе потому, что он напоминал ему о событиях, которые не следовало вносить в летопись. Если признать тождество этого Улеба с Глебом Иоакимовской летописи, то станет понятно, о каких событиях не говорит Повесть временных лет.

Впрочем, если даже убитый Святославом Глеб и не являлся Улебом договора, сообщение о гонениях на христиан при Святославе выглядит вполне достоверным. Правда, в Повести временных лет ничего об этих гонениях не говорится. По мнению ее составителей, Святослав отвечал на все уговоры Ольги креститься отказом, но если кто-нибудь собирался принять крещение, то не запрещал, а только насмехался над обращенным в христианство. В повествовании же Иоакимовской летописи Святослав представлен грозным гонителем нового учения. И тот и другой источники признают, что Святослав был противником христианства, но по-разному изображают, как он обходился с христианами. И вновь археология подтверждает достоверность Иоакимовской летописи, в данном случае, ее сообщения о разрушении Святославом христианских храмов. Среди разрушенных храмов летопись упоминает и стоявшую на Угорской горе (в настоящее время — «Аскольдова могила») церковь Св. Николая, в которой был погребен «блаженный Оскольд»{350}, и о преследовании христиан. Дело в том, что под 6488 (980) годом Повесть временных лет сообщает о воздвижении Владимиром на холме близ теремного двора языческих кумиров. Сейчас установлено, что постаменты идолов киевских языческих богов, находившихся в самом центре княжеского Киева, были вымощены плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 года{351}. Выходит, разрушение церквей действительно имело место при Святославе. В своем рассказе о преследовании Святославом христиан Иоакимовская летопись отнюдь не одинока. В ряде летописей, которыми пользовался Ф. Гиляров, содержится следующее известие: «Великая же княгиня Елена, пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби»{352}.

Итак, сообщение Иоакимовской летописи, как мне кажется, смутно отражает какие-то реальные события. «Смутно», так как разрушение церквей в Киеве скорее всего произошло до окончательного ухода Святослава в Болгарию. Судя по сообщению Повести временных лет, ни Святослав, ни его единомышленники в Киев уже не вернулись. Предположить же, что некие посланцы Святослава опередили его и разрушили храмы, вряд ли возможно, так как обстановка, сложившаяся после ухода Святослава на Балканы в Киеве, как мы увидим чуть ниже, не позволила бы совершить ничего подобного. Значит, разрушение церквей и преследование христиан в Киеве имели место во время пребывания Святослава в городе. Учитывая то неравноправное положение, которое занимал язычник Святослав среди князей-сторонников Ольги, а также то, что в Киев в 968 году Святослава пригласили киевляне, мы можем предположить, что расправа Святослава с христианами была связана с борьбой группировок в Киеве, которой сопровождалось утверждение Святослава в «матери городов русских». Вскоре после прихода в Киев, Святослав, так ранее стремившийся, мчавшийся в него, неожиданно заявляет Ольге, что «не любо» ему жить в Киеве и что его землей является не Русь, а Переяславец на Дунае. Эти слова князя наводят на мысль, что его борьба с христианской партией, стоившая жизни многим сторонникам последней, все же не увенчалась успехом.

По-видимому, столкновение Святослава со своими противниками в Киеве привело к ослаблению контроля русов за славянскими землями и к распаду союза князей. Не случайно Владимиру Святому пришлось вновь приводить к покорности племена, которые платили дань русам еще в 40-х годах X века. Любопытно и сообщение Повести временных лет о княжении в это время в Полоцке Рогволда, который «пришел из-за моря». Кто был этот Рогволд, не ясно. Одни исследователи видят в нем потомка одного из дружинников Рюрика, получившего в управление Полоцк, другие считают, что он появился в Полоцке ближе к 60-м годам X века, третьи уверены, что Рогволд происходил из местной племенной знати, а некоторые убеждены, что Рогволд был связан тесными узами родства с киевской династией. Кем бы ни был этот Рогволд, он чувствовал себя хозяином Полоцка и держался по отношению к Киеву весьма независимо. Союза с ним искали и князь киевский Ярополк, и князь новгородский Владимир. Вероятно, и в Чернигове, Смоленске и других городах, которые не упомянуты Повестью временных лет в рассказе о распределении уделов между сыновьями Святослава, правили столь же независимые от Киева князья, как Рогволд. Сам эпизод с распределением волостей между сыновьями Святослава весьма показателен. Владения Ярополка (Киев) и Олега (Древлянская земля) Святославичей расположены на достаточно большом удалении от Новгорода, где правил Владимир Святославич. Вероятно, только эти земли и оказались подконтрольны Святославу. Киев признал Святославича потому, что сами киевляне пригласили Святослава к себе. Древляне, раздавленные Ольгой еще в 40-х годах X века, похоже, превратились в своеобразный придаток Киева. С Новгородом ситуация сложнее. Ольга обладала большим влиянием на этот город, а в 950-х годах Святослав сам правил в Новгороде. Однако за время походов на Восток и Балканы Святослав, скорее всего, потерял контроль над городом, а смерть Ольги еще более ослабила связь Севера и Юга. Согласно Повести временных лет, приход новгородцев с просьбой дать им князя оказался полнейшей неожиданностью для Святослава: «В то время пришли новгородцы, прося себе князя: «Если не пойдете к нам, то сами найдем себе князя». И сказал им Святослав: «А кто бы пошел к вам?» Ярополк и Олег отказались, а Владимир согласился. Разумеется, в этом известии летописи много легендарного, заметна и тенденциозность летописца в его отрицательном отношении к новгородцам. Однако атмосфера конца 60-х — начала 70-х годов X века передана верно — власть Святослава над русскими и славянскими областями очень слаба и зависит во многом от признания ее законной самими областями. «Очевидно, новгородцы обращаются к Святославу, как народ совершенно чужой, неподвластный, свободный. И Святослав в своем обращении к ним показывает, что признает их такими… В словах Святослава: «абы пошел кто к вам» — чувствуется какая-то досада, какое-то неудовольствие к новгородцам, но все-таки как к народу независимому, который ищет вновь сделки, союза, соединения, а не как к народу, который фактически находится в подданстве. На этом основании можно с большею вероятностью допустить, что киевские князья утратили свою власть над отдаленным Новгородом, не могли его возвратить, и, вероятно, занятые обращением деятельности с другой стороны, не хотели употреблять усилий к его возвращению; а теперь, когда утраченная власть сама собою возвращалась если не для киевского князя, то для его рода, киевский князь, по прежнему опыту не надеясь большой прочности, не слишком обрадовался предложению новгородцев»{353}.