Загадки первых русских князей - Александр Королев

Одни исследователи видят в русах, громивших Поволжье, норманнскую вольницу, нанятую Киевом или действующую по своему почину. Другие видят в них представителей Тмутараканской Руси. Однако следует согласиться с М. И. Артамоновым в том, что только Киевская Русь располагала к этому времени «силами для столь сокрушительного удара, по городам среднего и нижнего Поволжья, какой рисуют сообщения Ибн Хаукаля»{334}. Следовательно, поход 968/969 годов совершила сила, независимая от Святослава и Ольги, но явившаяся с территории Киевской Руси. Это могли быть только князья, входившие в союз с центром в Киеве.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что в 969 году Киевская Русь по-прежнему представляла собой союз князей, во главе с Ольгой, сидевшей в Киеве. Воевода одного из этих князей Претич спас Киев и Ольгу от печенегов. Этот князь был, вероятно, неизвестным нам правителем Чернигова. Здесь вновь следует вспомнить черниговские предания о князе Черном, погибшем в борьбе с хазарами. Не послужил ли прототипом для него тот самый князь, появления которого с Востока ожидал Претич и которым он пугал печенегов?

Глава 11

Братья

Выше мы определили 969 год, как год переломный в отношениях Руси, Византии и Болгарии. С другой стороны, конец 60-х — начало 70-х годов X века — один из самых загадочных периодов в русской истории. И это несмотря на то, что летописи дают об этом времени связный и достаточно полный рассказ (не сравнить с первой половиной X века). Имеется информация об этом времени и у иностранных авторов — современников событий, прежде всего у многократно уже упоминаемого Льва Диакона.

Сама история появления Святослава в Киеве в 6476 (968) году достаточно темная. Согласно Повести временных лет, в «мать городов русских» Святослава пригласили киевляне, то есть городская община Киева, а не союзные князья. Получив приглашение, легкий на подъем, «аки пардус», князь собрал небольшую дружину и быстро, на конях, прискакал в Киев из Болгарии. Как уже было сказано, появление Святослава в городе не было связано с его обороной от печенегов. Киев был спасен еще до прихода Святослава левобережным воеводой Претичем. Зачем же тогда киевляне отправили посольство к Святославу? Почему, явившись на Русь, Святослав вскоре понимает, что ему «не любо» жить в Киеве, и хочет вернуться в Болгарию, положение в которой очень неустойчиво, так как ее покорение далеко до завершения? Ольга тяжело больна, однако Святослав так торопится на Балканы, что не хочет дожидаться ее выздоровления, хочет бросить тяжело больную мать, не выполнив священного и в язычестве, и в христианстве долга перед родителями. Ольга чувствует приближение смерти и просит сына хотя бы похоронить ее. Княгиня умирает, если верить летописи, всего через три дня. Однако, похоронив мать, Святослав сразу же перестает торопиться в Болгарию и, согласно летописи, весь 6478 (970) год проводит в Киеве, распределяя земли между сыновьями. На Балканах он появляется только в 6479 (971) году. Впрочем, последнее противоречие легко разрешимо. Дело в том, что сообщение о пребывании Святослава в Киеве первоначально не знало разбивки на годы, князь, возможно, покинул Киев сразу же после смерти матери, и лишь позднейший составитель летописи растянул время его пребывания в Киеве на три года{335}. Однако, разрешив одно противоречие, мы только усилили другие. Срок пребывания Святослава в Киеве еще более сокращается, и еще более непонятной становится цель его появления в Киеве и причина быстрого отъезда.

Наконец, под 6479 (971) годом, сразу после рассказа о «победоносной» войне Святослава с греками в Повести временных лет, помещен договор русского князя с византийскими императорами Иоанном Цимисхием и его соправителями, малолетними сыновьями Романа II Василием и Константином. В договоре говорится, что он «писан» в присутствии самого Святослава и воеводы Свенельда. Святослав заявляет, что хочет «вместе со всеми подданными мне русами, с боярами и прочими иметь мир и совершенную любовь» с византийской стороной «до конца мира». Этим вступлением договор 971 года резко отличается от договоров 911 и 944 годов. Прежде всего, он заключен от имени только одного князя — Святослава, а условия для русской стороны составлены в единственном числе. Имя Свенельда, упомянутое в заголовке и ни разу не упомянутое в тексте договора, попало туда не совсем понятным образом. Скорее всего — это поздняя вставка какого-нибудь летописца в уже имевшийся договор{336}. Между тем договор 944 года заключен от имени 25 князей, которые, как было сказано выше, совместно управляли Русью. Как же получилось, что в договоре 971 года русскую сторону представляет только Святослав? Где остальные князья? И почему они позволили Святославу занять после смерти Ольги Киев? Из того, что в договоре 971 года другие князья, кроме Святослава, не упоминаются, логично, кажется, следует, что к этому времени внешняя и внутренняя политика, а следовательно, и вся власть над Русью оказались в руках этого князя. Однако остается неясно, как происходил процесс вытеснения Рюриковичами князей из других династий, как Святославу удалось избавиться от влиятельного съезда князей, а также когда и почему Ольга уступила власть своему сыну.

Учитывая то, что Святослава пригласили именно киевляне не для того, чтобы он их защищал, и независимо от мнения других князей, мы, проводя параллель с подобными историями, происходившими в XI–XII веках, можем предположить, что киевляне пригласили его на княжение. В X веке, кроме влияния других князей и дружины, киевский князь зависел еще и от мнения «земли», общины, которой он управлял. Согласно летописи, во время похода Олега на Царьград дань с греков получали не только те, кто участвовали в походе, но и крупнейшие города Руси — главнейшие общины, которые, по всей видимости, санкционировали и организовали поход на Византию (Киев, Чернигов и др.). Известно о совещаниях князей со «старцами градскими» (городскими старейшинами) и о значении этого общественного института, уходящего корнями еще в родоплеменной строй. Долго сохранялась, наряду с княжеской администрацией, и десятичная система местного управления (деление городов на десять дворов, во главе с «десятским», сто дворов составляли «сотню» во главе с «сотским»), зародившаяся еще при первобытно-общинном строе. Следует вспомнить и о той роли, которую играло в Древней Руси вече (народное собрание), институт, истоки которого также следует искать в родоплеменном обществе. Летописцев не удивляло, что народ (вече) пригласил Рюрика, спокойно отнесся к захвату Киева Олегом, пригласил Святослава из Болгарии. Все это кажется летописцам вполне естественным. И в X веке, и, позднее, в XI–XII веках, вече было важным элементом политической жизни, с которым должны были считаться князья, но который часто не считался с князьями и их мнением. Неоднократно симпатии городской общины в выборе себе князя не совпадали с расчетами князей-союзников, и без согласия и одобрения народа, общины города, князь не мог безопасно для себя совершить ни одного значительного шага.

Огромным влиянием пользовались самые знатные и богатые представители общины — бояре и купцы. По своей силе купец IX–X веков мало чем отличался от предводителя бродячей дружины — князя или воеводы. Не случайно, согласно рассказу Повести временных лет, киевляне приняли за купеческий караван войско Вещего Олега. Купцы, выборные представители русских городов, вместе с представителями князей, участвовали в заключении договора с Византией в 944 году. Несомненно, в середине X века русские купцы зависели от князей. В договоре 944 года русов с греками сообщается о необходимости предъявления купцами верительных грамот от князей, без которых купцы не только не могли торговать в Константинополе, но и не имели права даже проживать в столице Византии. Однако тут же указывается, что это условие было нововведением, а до этого купцы предъявляли серебряные печати. Неясно, что это были за верительные печати и как они выглядели. Возможно, эти печати являлись «перстнями-печатями», при помощи которых производился оттиск, своеобразным средством для подписи, своеобразными личными знаками купцов. Известно, что когда русы в Бердаа в 943/944 годы грабили местное население, то каждый из русов, обобрав мусульманина, «оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других»{337}. Вряд ли следует считать, как некоторые авторы, что эти оттиски на глине производились в какой-то княжеской канцелярии и обязательно являлись знаком великого князя киевского. Скорее всего, это был личный знак каждого руса-воина. Следовательно, подобные печати были распространены в русском обществе, и предъявляемые до середины X века русскими купцами печати могли быть и их личным, особым знаком, своеобразной торговой маркой, которая была известна византийским партнерам.