Трудно быть богатой - Мария Жукова-Гладкова

Черт побери, совсем я запуталась в этих тонкостях.

Но в Лешкину квартиру все равно решила лезть, так как бывшего следовало вывести на чистую воду. Пусть расплачивается за то горе, что он принес матери. За то, что выкрал моих детей. За то, что мою внешность исказили до неузнаваемости: ведь еще неизвестно, как все это будет выглядеть после того, как заживут ссадины и пройдет отек. Неужели придется делать пластику?

Настроенная решительно, я припарковала «запорожец» в заранее оговоренном месте. Саша-Матвей тут же выскочил из ближайшей подворотни и юркнул ко мне на переднее сиденье. На плече у него висела довольно вместительная сумка — гораздо большая по размеру, чем та, что была сегодня утром.

— Вы общественным транспортом добирались? — я удивленно посмотрела на него.

— Ничего страшного. Зачем нам две машины? Обратно поедем на вашей. Она не привлечет ничьего внимания.

Я была без сумочки (зачем она мне?), деньги и документы положила в большой нагрудный карман отцовской джинсовой куртки, которую и надела из-за вместительных карманов. Никаких приспособлений взломщика у меня с собой не было: надеялась на своего приятеля — и он мои надежды оправдал.

Мы пешком направились к квартире, выкупленной скандальным еженедельником, где, к моему удивлению, я, несмотря на поздний час, увидела продолжающуюся трудовую вахту. Поскольку мне неоднократно доводилось бывать в издательствах (пусть и не газет, но тем не менее), обстановка показалось до боли знакомой. Поймав мой вопросительный взгляд, Саша-Матвей усмехнулся и заявил, что специально решил показать мне эту квартиру — раз уж мы окажемся рядом. Более того, ему требовалось кое-что забрать из своего стола.

— У вас здесь что, редакция «Скандалов»?

Утвердительный кивок.

— А тот адрес, что печатается на последней странице? И телефоны?..

— У «Алойла» же тоже два офиса, Оля, — правда, из других соображений. В нашу официальную контору приходят люди — и с информацией, и скандалить. Там для этих целей посажены девочки-секретарши и могучие охранники. Ведь тот офис неоднократно громили верзилы в камуфляже, один раз подожгли, один раз заливали водой из брандспойтов (кроме пожара), туда приносят повестки в суд и там появляются налоговые инспекторы. А здесь мы спокойно работаем и продолжаем выпускать свои номера, которые с таким успехом продаются. Зачем нам лишняя нервотрепка? Ее и так хватает.

Я искренне расхохоталась. Знала бы свекровь, что делается у нее под носом… Или она знает? Я спросила.

— Ну я же говорил вам при первой встрече, что у нас нечто типа негласной договоренности. Надежду мы не фотографируем, чтобы особо не возникала. В общем, пока мирно сосуществуем.

«А как же фото с Толиком?» — хотелось спросить мне, но я сдержалась.

Саша-Матвей тем временем извлек из ящика письменного стола какой-то пакет, уже хотел сунуть в сумку, но я предложила свои услуги: руки-то у меня пустые, и заглянув внутрь, увидела там некоторое количество металлических предметов, названия части которых знала. Саша-Матвей только усмехнулся, попрощался с еще работающими коллегами, и мы покинули квартиру. Но пошли не вниз, как я ожидала, а наверх.

— Куда это мы? — спросила у журналиста.

— Ну вы же знаете, что квартира вашего бывшего располагается на последнем этаже. Там еще и мансарда есть, вернее, есть чердак. Надежда давно его переоборудовать собирается, но все руки не доходят. Некогда ей. А вашему бывшему тоже не до того. Так что полезем через чердак. Другого способа, признаться, не вижу. А вы как собирались?

Я, признаться, думала вначале осмотреть дом с другой стороны, но вообще-то у меня не было четкого плана и я полностью полагалась на скандального Матвея Голопопова, который в таких делах собаку съел. Журналист был рад комплименту и заметил, что я правильно делаю, раз никогда в подобном не участвовала.

У него имелся ключ от чердака дома, в котором располагалась редакция, он открыл его и пропустил меня вперед. Войдя туда, Саша-Матвей вручил мне фонарик и сам зажег еще один. Пройдя несколько метров, мы оказались у закрытой двери, явно установленной не очень давно.

— Это мы ее поставили, — сообщил журналист, извлекая из пакета, который несла я, очередной ключ. — К счастью, дома тут плотно прилегают друг к другу. В старой части Питера встречаются и такие, где общие чердаки. Но тут была просто стена.

— А Надежда не обратила внимания на появившуюся дверь?

— Мы ее быстренько установили, когда госпожа Багирова только затеяла ремонт. А она не дошла до чердаков… К нам даже никто не приходил по поводу этой двери. Но учтите: дальше будет сложнее. Следующий дом — уже Надеждин.

Дверь предательски заскрипела, но нас никто не услышал: на чердаке не было ни двуногих, ни четвероногих обитателей.

Саша-Матвей прикрыл дверь с другой стороны, но запирать не стал. Следующий чердак был покрыт слоем пыли и завален старой мебелью. Как пояснил мой спутник, жильцы расселенных квартир стащили сюда свою рухлядь, так как ни помойки, ни пустыря поблизости нет.

Здесь пробираться было значительно сложнее, один раз я больно ударилась ушибленной вчера ногой и не смогла сдержать крика.

— Что с вами?

Немного постояв, я снова тронулась в путь, теперь гораздо осторожнее и освещая каждый метр фонариком.

— Тут придется через крышу, — заметил журналист. — Сможете?

— А куда деваться? — усмехнулась я.

Видели бы меня сейчас мои дети… Хотя они, не исключено, с большим удовольствием поучаствовали бы в мероприятии.

Саша-Матвей, осветив окрестности фонариком, выбрал какой-то пыльный комод и стал двигать его поближе к просматривавшемуся в потолке люку. Я вызвалась ему помочь.

— Запачкаетесь, — заметил журналист.

— Специально одевалась во все старое, — ответила я.

Общими усилиями мы комод с места сдвинули, правда, когда мой спутник на него забрался, одна из крепких (на вид) толстых ножек подогнулась, и мебель предательски накренилась. Но журналист на кренящейся «палубе» удержался, тем более поверхность была не скользкой лакированной, а просто деревянной и стал орудовать отверткой. Я светила ему фонариком, направляя луч вверх. Вскоре люк поддался.

— Тут подтягиваться придется, — Саша-Матвей посмотрел на меня сверху вниз. — Сможете?

Меня, признаться, брали сомнения.

— Я вас подсажу.

Критически осмотрев сухощавую фигуру журналиста, я огляделась по сторонам в поисках более крепкой и высокой опоры, с которой мне в самом деле было бы несложно вылезти наверх. Мой приятель тем временем подтянулся на руках и исчез в проеме. Через пару минут он свесился вниз и сказал, что этот люк выводит на старую, давно заброшенную голубятню.

— И куда мы с голубятни? — спросила я, проверяя крепость найденного стула.

— По крыше прогуляемся до следующего люка.

Я замерла на месте, вспомнив, что она тут совсем не ровная, как во всех современных домах моего района. Здесь же крыши покатые, обитые жестью, по которой в дождь вниз стекает вода. Я сказала об этом Саше.

— Ну, во-первых, не такая уж она и покатая, — невозмутимо заметил он. — Во-вторых, сейчас сухо и не скользко. А, в-третьих, и это самое главное — там есть дорожка — или как она там называется. Сантиметров десять шириной.

— Десять сантиметров? Всего?!

— Ну да. Вот по ней и пойдем. Да не бойтесь вы, Оля. Спокойненько, одну ногу за другой будете переставлять. Я подстрахую. Главное: не смотреть вниз. И идти тут недалеко. Но, конечно, можете вернуться…

— Нет! — твердо сказала я, приставила стул к комоду, встала вначале на стул (он зашатался), затем подняла руки вверх, держа Сашину сумку (тяжелая, зараза), вручила ему, затем — пакет с инструментом, потом сама влезла на комод, чуть не съехала, но равновесие удержала.

Сверху уже свешивались Сашины руки.

— Я вас подниму, — сказал он.

Но я решила вначале попробовать сама и, встав на цыпочки, ухватилась за грязный край. Тут подключился журналист и после пары минут совместных усилий все-таки втащил меня наверх. Уже не обращая внимания на грязь, я с минуту стояла на четвереньках, приходя в себя. Дышала тяжело, но временно забыла про ноющие ногу и щеку, чувствуя гордость за совершенный подвиг. Кто бы мог подумать, что мне окажется по силам подтянуться?

— Куда дальше? — наконец выдохнула вопрос.

— Дверь видите?

Передо мной зиял проем.

— Вот в него, огибаем голубятню — и тут как раз начинается «дорожка». По ней вперед с песнями, но лучше — молча, в направлении другой голубятни. К нашему счастью, ночь уже не белая, но пока еще и не черная. Так что и нас вряд ли кто-то заметит, и нам путь виден. Пойдемте, Оля. Все будет хорошо.

Встав с четырех конечностей на две, я тронулась в направлении зияющего проема. Фактически никакой двери тут не было: проем закрывался куском фанеры, сейчас отодвинутым в сторону. Я высунула нос наружу, вдохнула ночного воздуха. На высоте он мне показался гораздо чище, чем внизу. Но вид покатой крыши не добавлял уверенности…