Глиняный бог - Анатолий Днепров

— Это очень интересно, — произнес я. Мне немного стало жалко Мориса. После выпитого спирта он стал тускнеть, сжиматься, стал превращаться в жалкого, потерянного человека. Я хотел было предложить ему идти домой, но вдруг подумал, что пьяный он более охотно ответит на волновавшие меня вопросы. — Это очень интересно. Однако имеют ли его научные таланты какое‑либо отношение к тому, что мне придется делать?

— Ха–ха–ха! — засмеялся Морис и покачал головой. Подойдя ко мне совсем близко, он в самое ухо прошептал: — В том‑то и дело, что Грабер, наверное, хочет сделать одну злую шутку! Ха–ха! Я догадываюсь, что он хочет сделать… Впрочем ш–ш–ша… Я ничего не знаю. Никто ничего не знает. И вообще, к чему этот дурацкий разговор? Слышите? Никаких вопросов! Я иду отдыхать, а вы потрудитесь снять спектры поглощения пяти растворов органических веществ. Любых, какие вам вздумается. Завтра я приду и проверю…

С этими словами Пуассон, покачиваясь и задевая за углы столов, нетвердой походкой вышел из лаборатории. Я долго смотрел ему вслед.

На следующий день после моего приезда Шварц изложил мне то, что он назвал распорядком дня. Жить я должен был прямо при лаборатории. Выходить из помещения большой надобности у меня не было. Прогулку разрешалось совершать три раза в день, да и то только вдоль барака, где я жил. Час утром, два часа в полдень и час вечером.

Это был почти арестантский режим. Завтрак, обед и ужин мне приносил в термосах завернутый с ног до головы в белую сутану араб. Я был совершенно уверен, что он был либо глухонемым или ровным счетом ни слова не понимал ни на одном языке, кроме своего, либо имел строгие инструкции со мной не разговаривать. Все вопросы, которые могли у меня возникнуть, я должен был решать со Шварцем. Он регулярно навещал меня два раза в день, а иногда и чаще. Всегда очень любезный, веселый, он справлялся о моем здоровье, спрашивал, не написал ли я письма своим родителям и знакомым.

— Добрый день, господин Мюрдаль! — вдруг услышал я голос над своей головой. Это был Шварц.

— Добрый день, — ответил я сухо.

— Итак, вы, говорят, освоили спектральный анализ, не правда ли? — сказал он добродушно, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету.

— Н–не знаю. Я еще не пробовал.

— Во всяком случае, с теорией у вас все в порядке. Я пожал плечами. Наверное, Пуассон доложил ему о моих успехах.

— Я хотел бы, чтобы вы продемонстрировали мне, как вы собираетесь выполнять спектрофотометрирование растворов.

Ни слова не говоря, я извлек из ящика стола цилиндрическую кварцевую кювету. Войдя в препараторскую, я взял из шкафа первый попавшийся пузырек, высыпал на ладонь немного вещества и бросил его в плоскодонную колбу. Затем из крана я налил воду. Когда раствор был готов, я стал заполнять им кювету. В это г. момент Шварц тихонько засмеялся и сказал:

— Достаточно, Мюрдаль. Все очень плохо. Можете не продолжать.

— Но еще ничего не сделано! — возразил я.

— Мой дорогой химик, — начал он все с той же бесконечно любезной улыбкой, — вы уже сделали все, чтобы ваш анализ никуда не годился.

Я зло на него взглянул.

— Н–да, — протянул он задумчиво. — Пуассон, видимо, неважный инструктор. Очень неважный. — Он потрогал нижнюю губу. — Вы хотите знать, почему ваш анализ никуда не годится? Во–первых, вы насыпали реактив на руку и этим его испачкали. Ведь ваши руки грязные. Вы не обижайтесь, они грязные в химическом смысле. Малейшие следы пота, закристаллизовавшихся в клетках солей, осевшая на руки пыль — все это вместе с реактивом попало в раствор. Далее, вы не взвесили реактив. Вы не знаете, какое количество вы его взяли. А не зная концентрации раствора, нельзя судить о спектрах поглощения. Далее, вы растворили реактив в воде из‑под крана, а она в химическом отношении тоже грязная. Вы не вымыли кювету. Вы понимаете, сколько ошибок вы наделали за одну минуту?

Он засмеялся и добродушно похлопал меня по плечу, а я, совершенно уничтоженный, чувствовал, как краска заливает лицо.

— Ну ничего. Вначале это бывает. Только я вас очень прошу, не поступайте так впредь. Ведь вам в будущем предстоит очень ответственная работа, и, уж если вы будете делать анализы, доктор Грабер должен в них верить. Понимаете?

— Да.

— А теперь давайте знакомиться по–настоящему, — продолжал он все тем же веселым тоном. — Мое имя Шварц, Фридрих Шварц, доктор химии из Боннского университета. Я руковожу этой лабораторией, а вы — мой лаборант. Вы будете работать под моим руководством и, я надеюсь, будете работать хорошо. Теперь отработайте то, что вам сказал Пуассон, но только чисто. На каждой спектрофотограмме поставьте название вещества, растворитель, концентрацию раствора, время экспозиции, время проявления пластинки. Вечером я проверю. Пока до свидания.

Доктор Шварц, все еще улыбаясь, направился к выходу. Вдруг он остановился и сказал:

— Кстати, я вам запрещаю поить Пуассона спиртом. Запрещаю пить и вам. Если у вас появится желание выпить — скажите мне. Здесь у нас есть чудесные коньяки — “Мартель”, “Наполеон”, что хотите.

“НАУКА ТРЕБУЕТ УЕДИНЕНИЯ”

Мир, в который я попал, оказался не таким бескрайним, как мне показалось вначале. На расстоянии около, километра к северу от моего барака простиралась ограда, отделявшая от территории института то, что я про себя окрестил оазисом алых пальм. В действительности пальмы не были алыми, но и не были зелеными. Днем цвет их листьев казался оранжевым, почти как цвет песка.

Во время одного разговора с Пуассоном я узнал, что главный въезд на территорию института был расположен в северной стене, у ее северо–восточного угла. Через эти ворота к Граберу прибывали различные грузы, материалы, горючее для электростанции и цистерны с водой.

По крайней мере, в четырех постройках располагались химические лаборатории. В двух одноэтажных бараках прямо перед центральным въездом размещались лаборатории Шварца, несколько дальше на север находилась еще одна лаборатория, и одна — непосредственно у стены оазиса алых пальм. Там работал Пуассон. Над крышами бараков возвышались характерные жестяные трубы — вытяжки из помещений, где проводились исследования.

Трехэтажное кирпичное здание в юго–восточном углу территории являлось резиденцией самого Грабера. Справа от здания возвышалась водонапорная башня.

С тех пор, как я приехал, прошло более трех месяцев. Мое перемещение по территории по–прежнему ограничивалось двумя бараками, где хозяйничал доктор Шварц. Кроме меня, в его распоряжении было еще только два сотрудника — один немец, по имени Ганс, и итальянец Джованни Сакко. Оба они работали в северном бараке и ко мне никогда не заходили. Весь северный барак представлял собой синтетическую лабораторию. Там изготавливались какие‑то химические вещества. Там же вместе с Гансом и Сакко жил и доктор Шварц. Я жил один.