И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— До того, как мы обнаружили труп африканца, я об этом ничего не думал. По правде говоря, мы не знали даже, с какого боку к этой истории подступиться. Ну а когда они подстрелили Могильщика, ситуация изменилась. Их вроде бы было двое…
— Это нам известно, — перебил его лейтенант Уолш. — Двое профессиональных гангстеров. Наши ребята всю квартиру перевернули вверх дном, но ничего найти не удалось, абсолютно ничего. Из-за чего был убит африканец, как вы считаете? Если б мы знали хотя бы это, уже было бы проще.
— Полагаю, из-за героина. Из-за партии героина.
— Мы об этом думали. Ребята из отдела по борьбе с наркотиками уже работают в этом направлении. Но ведь партию героина, даже неразбавленного, не так-то легко спрятать. По-настоящему ценная партия героина, такая, ради которой идут на убийство, никак не может быть, вместе с упаковкой, меньше футбольного мяча. А такой сверток ребята наверняка бы нашли.
— Но ведь это мог быть не сверток, а ключ от тайника, где героин прячут.
— Ключ от тайника? Не знаю, как ребята, а мне это в голову не пришло. Возможно, вы и правы. Поделюсь вашей догадкой с коллегами. Впрочем, они собираются искать до тех пор, пока не убедятся, что в квартире ничего нет.
— Кроме героина, мне ничего в голову не приходит.
— Понятно. Кстати, как вы думаете, что случилось с управляющим и его женой? Гас и Джинни Харрис — так их, кажется, зовут? С ними и с их подручным, бывшим боксером по кличке Мизинец?
— Гас и Джинни должны были сегодня днем отплыть на «Королеве Марии», а Мизинец скрывается от полиции.
— Верно, у них были на сегодня билеты, но на пароход они не явились. Все трое где-то прячутся.
— Не могут же они прятаться вечно.
— Почему ж, могут — если на дне реки лежат.
Гробовщик промолчал. Все, что он обязан был рассказать, он рассказал.
— Пока вроде бы все, Джонсон. Не пропадайте. Вы нам можете понадобиться в самое ближайшее время. И еще, Джонсон…
— Да, сэр?
— Не лезьте вы в это дело. Предоставьте его нам, хорошо?
— Да, сэр.
Гробовщик пошел на кухню и налил себе холодной воды из холодильника. В горле у него пересохло.
Затем он пошел в гараж, сунул испачканный краской комбинезон, оставшийся после ремонта, в большой мешок, положил этот мешок в багажник, сел в машину и подъехал к дому Могильщика на той же улице.
Он знал, что входная дверь заперта, поэтому обогнул дом и с помощью отмычки открыл кухонное окно. Теперь он двигался с такой легкостью, что буквально не чувствовал тела. «Убью — и не замечу», — подумал он.
Соседские дети, мальчик и девочка, игравшие во дворе напротив, с укором смотрели на него.
— Зачем ты без спросу лезешь в дом мистера Джонса? — крикнул ему мальчик, а затем громко позвал мать: — Мама, мама, к мистеру Джонсу грабитель забрался!
Как раз когда Гробовщик занес ногу, чтобы перелезть через подоконник, в дверях соседнего дома появилась женщина.
Он кивнул ей, и она улыбнулась в ответ. На этой улице жили одни негры, и взрослые хорошо знали друг друга; дети же редко видели детективов, которые обычно днем отсыпались.
— Это друг мистера Джонса, — объяснила женщина детям. — Мистер Джонс тяжело ранен, — добавила она, как будто детям это могло быть интересно.
Гробовщик запер окно изнутри, вошел в спальню и открыл встроенный шкаф. На дверце, на таком же, как и у него, крюке, в такой же кобуре лежал точно такой же длинноствольный никелированный револьвер 38-го калибра. Он вынул револьвер, машинально покрутил барабан — проверить, заряжен ли, а затем сунул его дулом вниз за пояс брюк так, чтобы ручка револьвера была слева.
«Почти все готово», — вслух произнес он и поморщился от очередного приступа головной боли.
Из спальни он прошел в гостиную, порылся в столе, нашел лист почтовой бумаги и написал на нем:
«Стелла, я взял пистолет Могильщика. Эд».
Взял записку и положил ее на туалетный столик.
Гробовщик уже собирался уходить, когда ему в голову пришла неожиданная мысль. Он подошел к стоявшему у кровати телефону, снял трубку и снова позвонил в уголовную полицию.
Когда к телефону подошел лейтенант Уолш, Гробовщик спросил его, что случилось с собакой управляющего.
— С собакой? Ах да. Ее отвезли в Общество защиты животных. А что?
— Я вдруг вспомнил, что собака тоже пострадала, и хотел узнать, оказали ли ей помощь.
— Вот об этом я спросить забыл, — сказал лейтенант Уолш. — Кстати, вам случайно не известно, откуда у нее на голове рана?
— Мы с Могильщиком видели, как сегодня утром африканец водил ее в парк, к реке, но домой вернулся без нее. Было еще совсем рано, шестой час утра. Мы не придали этому значения и, где собака, расспрашивать его не стали. Когда же мы вернулись на Риверсайд-драйв в районе часа, собака уже лежала у калитки с пробитой головой.
— Все ясно, — сказал Уолш. — Как там Джонс, не знаете?
— Пока дышит. Полчаса назад был еще жив.
— Понятно.
Они положили трубки одновременно.
Гробовщик позвонил в больницу.
— Скажите, как состояние детектива Джонса? — спросил он, назвавшись.
— Тяжелое, — ответил ему ледяной женский голос.
От сильного головного спазма перед глазами опять все поплыло.
— Это мне известно, — процедил Гробовщик сквозь стиснутые зубы, пытаясь сдержать вновь подкатившую к горлу ярость. — Сейчас хуже, чем было?
Голос немного смягчился:
— В данный момент он находится в кислородной палатке и впал в кому. Мы делаем все, что в наших силах.
— Я знаю, — сказал Гробовщик. — Спасибо.
Он положил трубку, вышел из дому через переднюю дверь, захлопнул ее за собой и сел в «плимут».
Завернув за угол, он притормозил у аптеки купить лактозу. Гробовщику нужно было четыре с половиной фунта, но у аптекаря нашлось всего три, и Гробовщик попросил его разбавить лактозу хинином.
Аптекарь от страха и удивления выпучил глаза.
— Это я своего друга разыграть решил, — пояснил Гробовщик.
— А, понятно.
— Аптекарь немного успокоился и, ухмыльнувшись, добавил:
— Между прочим, смесь лактозы с хинином хорошо при простуде помогает.
Гробовщик попросил аптекаря хорошенько завернуть покупку и все швы на свертке залепить скотчем.
Из аптеки он поехал в Бруклин и остановился возле спортивного магазина. Там он купил квадратный ярд прорезиненного шелка, в который с помощью продавца еще раз завернул сверток с лактозой. Швы они заклеили резиновым клеем.
— Теперь даже на дне моря не промокнет, — с гордостью сказал продавец.
— Это мне и надо, — отозвался Гробовщик.
Еще он купил небольшую холщовую хозяйственную сумку синего цвета, куда положил сверток с лактозой, а также приобрел очки с темно-зелеными стеклами и мягкий шерстяной шотландский берет — на размер больше, чтобы не задевал шишки на затылке.
Теперь, если бы не оттопыренный нагрудный карман и обезображенное тиком и болью лицо, он был бы похож на битника из Гринвич-Виллидж.
— Желаю удачи, сэр, — сказал продавец.
— Спасибо, сегодня удача мне пригодится как никогда, — откликнулся Гробовщик.
Глава 15
Это было одно из тех больших, солидных четырехэтажных зданий, каких так много на Сто тридцать девятой улице, между Седьмой и Восьмой авеню, с известняковыми фасадами, ионическими колоннами и массивными входными дверьми красного дерева, с узором ручной работы и хрустальными покрытыми черной эмалью панелями. Сбоку от дома тянулась аллея к бывшему каретному сараю, перестроенному теперь под гараж.
Много лет назад, когда здесь жили нувориши, улица считалась престижной; затем, в двадцатые годы, один расторопный чернокожий, агент по продаже недвижимости, продал старые особняки преуспевающим неграм, и в Гарлеме этот район прозвали «Страйверс-роу»[7].
Но во время Великой депрессии тридцатых годов на преуспевающих негров, как стая саранчи, посыпались невзгоды, они обнищали и съехали, а особняки превратились сначала в доходные дома, а затем — в публичные.
Гробовщик остановил «плимут» перед домом, вышел, открыл заднюю дверцу и, потянув за цепь, вывел из машины громадную собаку. Она опять была в наморднике, однако теперь рана на голове была аккуратно перебинтована, и вид у собаки был более пристойный.
Ведя собаку на цепи, он обогнул здание и позвонил с черного хода. Дверь была двойная, внешняя — заперта, зато внутренняя, ведущая на кухню, — широко распахнута.
— Господи, да это ж Гробовщик! — воскликнула толстуха в пестром кимоно. Она отперла дверь, но, увидев собаку, испуганно отшатнулась: — А это еще что?
— Собака.
Толстуха подняла брови. Волосы у нее были выкрашены хной под цвет глаз, а усыпанная веснушками кожа покрыта толстым слоем пудры «Макс Фактор» и бесцветным кремом от загара. Звали толстуху Рыжая Мэри.